В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

***

Ката... Ката... что бы она сказала интересно, если бы узнала его доподлинную историю? Генри почему-то при этой мысли обжигал настоящий страх. Хотя, казалось, чего уж тут такого? Ну, узнала и узнала. Но... представляя безграничное презрение в серых глазах, лейтенант холодел до тошноты. А может, донья даже позлорадствовала бы! Ведь, почитай, в рабство он попал в расплату за свои глупые амурные похождения. Кретин! Ни то, ни другое чувство Тейлору вызывать в благословенной госпоже-сеньоре не хотелось. Неизвестно почему... После ужина, которым его напичкала неутомимая Тибби, Генри собирался уже погрузиться в очередной оздоровительный сон, когда донья Каталина внезапным ведением возникла возле его кровати. Тыльной стороной пальцев пощупала лоб... – Нормально, – буркнул лейтенант, ехидно сверкнув глазами из-под прохладной девичьей руки. – Чего тебе «нормально», дуралей? – на лице девушки промелькнуло недоумение, хотя до этого было заметно, что она уже открыла рот, чтобы что-то сказать. – Ну вы же хотели спросить, как я себя чувствую, моя сеньора, – победно усмехнулся Генри, млеющий, на самом деле, от этаких нежных прикосновений. – Ну теперь сама вижу, что все в порядке, раз ты снова взялся дерзить, охломон, – в тон ему ответила Каталина. – Хотя... на ощупь я бы сказала, что жар еще есть. Раны не беспокоят? – Немного ноют, mi Ama, но все терпимо, – отчитался Генри, добавив легкой скорби в голос. Тейлору было невыразимо приятно внимание госпожи и хотелось, чтобы этот момент тянулся как можно дольше, поэтому он позволил себе пожаловаться. Странное, надо отметить, желание, если учесть, что совсем недавно лейтенанта по-настоящему передергивало при одной только мысли о предполагаемой жалости этой блистательной сеньоры по отношению к нему, убогому. – А Лавиньи сказал, что завтра ты уже собрался на прогулку, – тут Ката внимательно так на него посмотрела. – Вместе с ним. – Правда?! – Генри изобразил неподдельное удивление. – Сдается, наш жестокий доктор так и мечтает уморить меня окончательно. Мало ему, видимо, моей истерзанной задницы! Хочет, чтобы я где-нибудь по дороге без сил свалился, – ворчливо пробурчал он, втайне надеясь, что, может, сама Каталина вызовется его сопровождать. Вдруг счастье случиться все же? Ката присела на край кровати, легонько взъерошила лейтенантские вихры. – Ой, да ладно! А вот маэстро сказал, что ты молодчина, Тано, и уже бьешь копытом, что твой прыткий жеребец. Вроде как залежался совсем. А я... я даже за тебя порадовалась, надо сказать. Но вижу, французский мошенник опять «пошутил»... – Ну почему... я, действительно, все бока уже отлежал, mi Ama, честно! – тут же ловко сменил курс Тейлор. – С удовольствием завтра выйду подышать воздухом, вы не думайте... А вы что завтра делаете, моя сеньора? «Может, встретимся в саду?..» – хотелось добавить, но Генри как-то заробел. – О, у меня много планов, чико. Займусь ревизией. Скоро снова отгружать партию товара для Беркута. Так что, знаешь... без тебя, как без рук, телохранитель. Давай, выздоравливай быстрее, а то кто ж меня будет так хорошо охранять? – и она мягко чиркнула обомлевшего от радости англичанина по кончику носа. – Конечно! Считайте, я уже выздоровел, mi Ama. Завтра, если нужно, я готов занять свой пост! – Тейлор даже попытался приподняться в доказательство своей боеспособности, но у него это получилось весьма неуклюже. – Так! А ну-ка лежать! Спать! Набираться сил! Еще успеешь повоевать, паренек. Это не завтра, – добавила Ката успокоительно, – а еще где-то через неделю. – Хорошо, mi Ama. Обещаю, я буду на ногах! – Вот и умничка! Все, спи. Спокойной ночи, телохранитель. – Спокойной ночи... донья Каталина. А вы всё?.. Уже уходите? – разочарованно протянул он. – А что такое? Тибби присмотрит за тобой... не переживай, – донья кивнула в сторону притихшей, сосредоточенной на своем шитье толстухи. – Подаст, если что нужно. – Я не переживаю... ну просто... – Что? – Ката чуть склонила на бок хорошенькую головку, лукаво при этом взглянув на Тейлора. Или эта ее легкая кокетливость почудилась лейтенанту в неровном мерцании канделябра? – Э-э... ну... может, вы почитаете мне, сеньора? – выдохнул он, решившись. – Почитать?! – Ну да. Этого, своего любимого – Сервантеса. Я бы тоже хотел понаслаждаться и, вообще, понять, что же там такого... интересного, – добавил он поспешно. – Ну, если таково твое желание?.. – насмешливая улыбка, казалось, затаилась в уголках ее сочных губ. – Вы имеете в виду приз, который вы мне обещали? – лейтенант немного поскучнел. – Ну да. А ты как хотел, мошенник? Думаешь, досуг мне сейчас читать? – Ката прищурилась весьма ехидственно. – Ээ-э... что ж, хорошо, пусть будет желание, – Тейлор нарочито расстроенно вздохнул. – Просто очень хочется узнать, mi Ama, что же там за Дон Кихот-то такой... Раз вы говорите, что он ваш герой. Эх, не так, конечно, он, Генри, представлял себе награду за свои великие дела, хотя до сих пор не смог ничего подходящего придумать в качестве пресловутого желания. Все как-то мелковато получалось. Ну, ладно, что ж... во всяком случае, час присутствия госпожи рядом ему обеспечен. Выходила не такая уж малая плата за его подвиги. Конечно, можно было б, например, попросить Кату с ним погулять! Завтра... Но сегодня ему, если честно, совсем не хотелось расставаться с госпожой, а подходящего предлога для этого лейтенант так и не нашел. Будь проклята его закостенелая фантазия! – Пойду, тогда, принесу тебе книгу во французском переводе, Бестиа, а то ведь ты не поймешь по-испански. У меня где-то есть такая в библиотеке. Погоди... Каталина вышла из комнаты и... не возвращалась довольно долго. Генри даже показалось, что про него вовсе забыли. Но все же... через каких-нибудь полчаса, скрипнули двери, и Ката вновь появилась перед ним, с некоторым усилием держа в руках роскошный фолиант. Генри даже испугался, что читать ему будут всё это подряд. А вдруг он не выдержит и уснет! Мало ли... что там за сюжет. Может, это те дурацкие амуры, которые только девицам и интересны. Ему бы, например, про сражения какие-нибудь или же про подвиги. Ну ладно, про путешествия, на крайний конец. – Извини, малыш, дела задержали, но я не забыла про тебя, не волнуйся, – надо же, будто мысли прочитала, чертовка. – Конечно, по-испански это читается совершенно по-другому, но на французском тоже неплохо. Надо отметить, хороший перевод. Только, прости, я буду читать с того места, где остановилась. Ладно? Понравится – сам потом прочтешь, – и донья, расположившись все в том же кресле, открыла свой внушительный том. Хвала Иисусу, совсем даже не сначала! – Ладно, ладно... mi Ama, – Генри даже обрадовался таком раскладу. – Как пожелаете. Лейтенанту было все равно, на самом деле, что ему там будут читать, главное, что Каталина – вот она – рядом: устроилась, уютно поджав ноги, и ее нежный облик тепло озарился светом свечей, когда она склонилась над книгой. – Э, гм-м... –  забормотала донья, листая желтоватые страницы, – сейчас... вот... «Наконец им удалось выбраться на проезжую дорогу, по которой... – начала она, и Генри порадовался глубокому размеренному голосу испанки, который отдавался в его душе терпкими усладительными нотками, – по которой они и продолжали путь наугад, без определенной цели. И вот, путешествуя таким образом, Санчо сказал своему господину: – Ваша милость, не соблаговолите ли вы дать мне разрешение немного с вами поговорить? С тех пор как вы наложили на меня этот суровый искус молчания, у меня уже прокисло в желудке, по крайней мере, четыре вопроса, а теперь пятый вертится на кончике языка, и мне бы не хотелось, чтобы и он тоже пропал». «Ха-ха, – подумал Генри, – этот ловкий Санчо совсем даже не дурак – любой ценой добивается внимания своего сюзерена. Видать, не один я такой находчивый...» – «– Ну, говори, – ответил Дон Кихот, – только в речах своих будь краток, ибо многословие всегда неприятно». Произнося эту фразу, сеньора, мягко хохотнула – видимо, каким-то своим мыслям. – Чему вы смеетесь, mi Ama, можно узнать? – тут же не преминул поинтересоваться Тейлор. – Ну просто... Дон Кихот сам любитель поговорить. И из его уст этот упрек к Санчо звучит как ирония автора. – А... понятно... – пробормотал Генри, хотя, если честно, ничего смешного в этом лейтенант так и не углядел. – Ладно, позже поймешь, не перебивай... – строго ответствовала Каталина, с сомнением взглянув на невыразительное лицо слушателя. Тейлор испуганно прикусил язык: – Да, да, сеньора, простите, продолжайте, пожалуйста. – «– Я хотел сказать, сеньор, – начал Санчо, – что вот уже несколько дней я думаю о том, как мало проку и прибыли принесли нам эти странствия. Ваша милость ищет приключений на перекрестках дорог и в местах пустынных, где всех ваших побед и опасных подвигов все равно никто не увидит и не отметит: так они и останутся похороненными в вечном забвении, в великий ущерб и их высокому достоинству, и благим намерениям вашей милости. А потому, сдается мне, было бы лучше, – разве что только ваша милость рассудит иначе, – если бы мы поступили на службу к какому-нибудь императору или другому великому государю, который ведет с кем-нибудь войну; тут-то ваша милость и могла бы обнаружить все свои достоинства – великую силу и еще более великий разум. А когда государь, которому мы будем служить, увидит это, он, конечно, обоих нас вознаградит, каждого по его заслугам, и уж, конечно, найдется там и историк, который запишет на бумаге все деянья вашей милости, чтобы память о них сохранилась вечно. О своих деяниях я не говорю, ибо они никогда не выйдут за пределы должности оруженосца; хотя, должен вам сказать, что, ежели бы существовал такой рыцарский обычай записывать подвиги оруженосцев, так, смею вас уверить, и мои заняли бы не последнее место. – Ты рассуждаешь неплохо, Санчо, – ответил Дон Кихот. – Но, прежде чем попасть на такую службу, рыцарь должен, в виде испытания, постранствовать по свету в поисках приключений, для того чтобы, отличившись в этом деле, снискать себе известность и славу, так, чтобы этого рыцаря все знали по его делам». «Что ж, этот хваленый Дон Кихот, мыслит довольно-таки здраво!» – подумалось Генри. «И вот, как только прибудет он ко двору какого-нибудь великого монарха и мальчишки увидят, что он въезжает в ворота, – тотчас же все соберутся, окружат его и начнут кричать: «Вот – Рыцарь Солнца, или Рыцарь Змеи», – называя его тем отличительным именем, которое он уже прославил своими великими деяниями. «Вот тот, – скажут они, – кто победил в поединке могучего и страшного великана Брокабруна, вот тот, кто рассеял ужасные чары, под властью которых Великий Мамелюк Персии томился целых девятьсот лет». «Великий Мамелюк!..» – Тейлор не удержался и сам хохотнул над таким чудным именем, так как остальное для него, признаться, было лишено всякой занятности. «Так, из уст в уста, разнесется молва о его славных подвигах. И вот, на крик мальчишек и всего своего народа, король этого королевства выглянет из окна своего королевского дворца и, увидев нашего рыцаря, тотчас же узнает его по доспехам или по девизу на щите и непременно скажет: «Эй вы, мои придворные рыцари, выходите все встречать цвет рыцарства, явившийся к нам»... – Простите, mi Ama, что перебиваю. А сколько же вашему Дон Кихоту лет? – Думаю, около пятидесяти, Бестиа. Да, что-то около того, если не ошибаюсь. – Так он же совсем старик! – удивленно воскликнул Тейлор. – Какие там у него могут быть подвиги? – Так в том-то и весь сарказм книги, Тано. Это пародия на рыцарские романы. – А... – озадаченно протянул Генри, – а вы говорили, что там про любовь. Разве такие стариканы способны любить? – Я говорила, что там полно историй про любовь, но не говорила, что у самого идальго она настоящая. – Не настоящая? – Генри раскрыл глаза пошире. – А какая же она тогда? – Выдуманная. Он любит девушку, достоинства которой сам себе придумал, хотя видел ее, может быть, пару раз в жизни, да и то мельком. – Но это же абсурд?! – Почему же? Разве в жизни такое не случается? И это иногда очень грустно. Да и здесь, не смешно, если задуматься. Жаль этого несчастного сеньора с его трогательной любовью к призраку. Хотя... он сам так не считает, поверь. Кажется, он счастлив от всего этого. Генри осенило: – Он сумасшедший? Тут уже Ката уставилась на англичанина с каким-то пытливым интересом. – Ты что? Читал все же? – вопросила она с подозрением. – Так нет же. А что? Я угадал? – Ну, почти. Он сумасшедший, но не совсем. Иногда сеньор Дон Кихот очень даже хитроумный. Книга так и называется «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». – А, он блаженный, похоже... – откуда-то Тейлору пришло на ум это странное слово. – Ну да, типа того. Ты будешь слушать, охломон? Или... я пошла. – Все, все, молчу, mi Ama. Можете продолжать... – О, благодарю вас, сеньор! – язвительно фыркнула на это донья. – Та-ак... черт, где же я остановилась?... Ах, вот: «Эй вы, мои придворные рыцари, выходите все встречать цвет рыцарства, явившийся к нам»... Тут по приказу короля все они выйдут, а сам он спустится до середины лестницы, крепко обнимет гостя и, приветствуя, поцелует его в лицо, а потом за руку отведет в покои сеньоры королевы, и наш рыцарь увидит ее сидящей рядом с дочерью – инфантой, а эта последняя окажется одной из самых прекрасных и благонравных девиц, какую только можно найти во всех открытых доселе странах мира. И тут же немедленно случится, что она посмотрит на рыцаря, рыцарь – на нее, и обоим им покажется, что перед ними существо не земное, а небесное, и неизвестно как и почему, оба они попадут в безвыходные любовные сети и запутаются, почувствуют в сердцах своих великую тревогу и не будут знать, что сказать, чтобы открыть друг другу свои чувства и муки». – Вот и про любовь, Бестиа, а ты боялся!.. – усмехнулась вдруг Каталина, бросив на слушателя проницательный взгляд. – Да я что? Я ничего. Хорошо сказано, mi Ama, надо признать. Господь! «...неизвестно как и почему... попадут в безвыходные любовные сети и запутаются...» – это как раз про него, Тейлора, что там спорить. Удивительно!.. – «А затем, конечно, рыцаря проведут в какой-нибудь роскошно убранный покой во дворце и там, сняв с него доспехи, набросят ему на плечи богатую пурпурную мантию; и если в полном вооружении он был хорош собой, то в этом наряде он покажется еще лучше. Когда наступит вечер, он сядет ужинать с королем, королевой и инфантой и за столом будет глядеть на нее не отрываясь, тайком от всех присутствующих, и она будет делать то же самое, с такой же осмотрительностью, ибо, как я уже сказал, девица она весьма разумная. А когда все встанут от стола, вдруг неожиданно в двери залы войдет безобразный маленький карлик, а за ним прекрасная дама в сопровождении двух великанов, и она предложит испытание, выдуманное каким-нибудь древним мудрецом: тот, кто на него отважится, будет почитаться лучшим рыцарем на свете. Тотчас же король предложит всем своим придворным попытать счастье, но они все потерпят полное поражение, и один наш рыцарь выйдет из него с великой честью и славой, что весьма обрадует инфанту, и она будет вполне удовлетворена и рада, что отдала и подарила свои чувства такому достойному лицу».   Ката вновь подняла на Тейлора задумчивые глаза, и тому почудилось вдруг, что взор девушки прояснился, будто какая-то потаенная мысль озарила ее. Неожиданно лейтенант поймал ее внимательный взгляд и... не смог отвести свой. Так они смотрели друг на друга некоторое время, и тут только Генри заметил, что донья слегка улыбается, а огоньки свечей при этом загадочно пляшут в ее ярких глазах. «Она посмотрит на рыцаря, рыцарь – на нее...» Черт! Не может этого быть! – «А самое замечательное в этой истории то, – как ни в чем не бывало продолжила Каталина спустя пару молчаливых минут, – что этот король или принц, или кто бы он там ни был, ведет жесточайшую войну с другим, не менее могущественным монархом, и гостящий у него рыцарь, проведя при его дворе несколько дней, попросит разрешения послужить ему на этой войне. Король разрешит ему очень охотно, и рыцарь учтиво поцелует ему руку за оказанную милость. В ту же ночь он будет прощаться со своей дамой инфантой через решетку сада, в который выходят окна ее опочивальни; через эту решетку они уже и раньше много раз беседовали, с ведома и при содействии служанки, которой инфанта вполне доверяет. Он станет вздыхать, она упадет в обморок, служанка принесет воды и будет тревожиться, ибо уже близко утро и честь ее госпожи пострадает, если они будут застигнуты. Наконец инфанта придет в себя и через решетку протянет свои белые руки рыцарю, а он станет целовать их тысячи раз и орошать слезами. Они условятся между собой, как им сообщать друг другу о том, что случится хорошего или плохого, и принцесса станет просить его возвратиться как можно скорее; он клятвенно ей это пообещает и снова примется целовать ей руки и расстанется с ней так трогательно, что будет казаться, что он расстается с жизнью. Потом он пойдет к себе в комнату, бросится на постель и не сможет заснуть от горя разлуки: встанет чуть свет, отправится попрощаться с королем, королевой и инфантой, а когда он попрощается с первыми двумя, ему сообщат, что сеньора принцесса плохо себя чувствует и не может принять его. Рыцарь догадается, что причиной тому – скорбь разлуки; сердце его будет разрываться, и он сделает большое усилие, чтобы не выразить явно свою муку... А служанка-наперсница видит все это и бежит рассказать своей госпоже; та встречает ее вся в слезах и говорит, как мучительно ей не знать, кто такой рыцарь и королевского ли он рода или нет. Служанка уверяет ее, что только человек знатного, королевского рода может обладать такой учтивостью, благородством и доблестью, какими обладает этот рыцарь...» Здесь Ката почему-то снова остановила чтение и некоторое время сидела в молчании, будто размышляла о чем-то, потом продолжила: «...Опечаленная принцесса успокаивается и решает утешиться, чтобы не вызвать подозрений у родителей, - и потому через два дня снова появляется на людях. А тем временем рыцарь уже уехал; он сражается на войне, побеждает врагов короля, завоевывает множество городов, выходит с триумфом из множества битв, возвращается ко двору, встречается в условленном месте со своей повелительницей и сговаривается с ней о том, что он попросит ее руки в награду за свою службу. Король не соглашается на его просьбу, так как не знает, кто он такой; но, несмотря на это, с помощью похищения или другим каким способом рыцарь женится на инфанте, и король впоследствии почитает это великим для себя счастьем, так как узнает, что рыцарь этот – сын могущественного короля, а какого королевства – я не знаю, ибо полагаю, что его нет на карте. Король умирает, инфанта ему наследует, – и вот, коротко говоря, рыцарь становится королем. Тут-то и наступает время осыпать милостями оруженосца и всех, помогавших ему достичь столь высокого положения. Он женит оруженосца на служанке инфанты, скорей всего на той самой, которая была посредницей в их любовных делах, – и она оказывается дочерью могущественного герцога. – Этого-то мне и надо, скажу прямо, начистоту! – воскликнул Санчо. – И я уверен, что все так и произойдет, слово в слово, раз ваша милость зовется Рыцарем Печального Образа... – Можешь в этом не сомневаться, Санчо, – ответил Дон Кихот, – ибо странствующие рыцари восходят и восходили на королевский или императорский престол именно тем способом и по тем ступеням, как я тебе рассказал». – Все, Тано, на сегодня хватит. Устала я что-то, – Ката захлопнула книгу, но уходить почему-то не спешила. Генри тоже затих, впечатленный. Сеньора читала великолепно, мастерски подражая столь разным голосам героев, что казалось, можно было увидеть воочию, как престарелый и важный сеньор идальго действительно разговаривает со своим простоватым оруженосцем. – Благодарю вас, mi Ama, – церемонно проговорил лейтенант неожиданно даже сам для себя. – Это было воистину настоящее удовольствие слушать ваше замечательное чтение. Донья, где-то над его головой, кажется, поперхнулась и даже слегка закашлялась так, что Тибби пришлось подавать ей воды. Потом слышно было, как сеньора отпускает служанку. «Неужели она собирается остаться?!» – не поверил своему счастью Тейлор. Он бросил осторожный взор на госпожу. Каталина сидела, утомленно откинувшись на спинку кресла и вытянув ноги на своем пуфике. Туфли она скинула, и ее аккуратные ступни в шелковых чулках фривольно выглядывали из-под подола, а округлые предплечья расслабленно покоились на витых подлокотниках. Черт! Хоть картину пиши. Ах, если бы он был живописцем!.. – Вы же устали, mi Ama. Идите, отдыхайте, – участливо проговорил Генри, отчаянно надеясь, что донья не послушается. – Да, да... Сейчас пойду... только посижу немного... – повернув к нему потяжелевшую голову, ответила девушка. – Надеюсь, я тебе не помешаю, англичанин. Она зачем-то выделила голосом последнее слово. – Ну что вы! Я буду только счастлив!.. – не сдержал своей радости лейтенант. – Я бы с удовольствием донес вас до кровати, моя сеньора, но пока, наверное, не смогу, простите. – Ничего, сама дойду как-нибудь. Моя спальня совсем рядом, Тано. Не волнуйся... – Кстати, а почему «Тано», донья? – вдруг пришло в голову Тейлору. – Что значит это... название? Поди какая-нибудь очередная унизительная кличка?.. – Ничего особенного, дуралей, – улыбнулась Ката. – Просто уменьшительное от Себастьяно у нас, в Испании. Моего двоюродного брата, например, вся родня звала Тано. – А, понятно, – облегченно выдохнул Тейлор. – Чего тебе понятно? – Понятно, почему меня Тито так называл. Хотя тогда... мне было непонятно, конечно. – Кто такой этот Тито? – донья чуть приподняла голову от кресла. – Ну, надсмотрщик Пейна. Боб Тито. Вы еще Мачо у него... забрали. – А... это тот, который тебя... Тейлор почувствовал, как земля под ним разверзлась. Сначала лейтенант похолодел до морозной дрожи, а потом его окатила жаркая волна, будто тело разом бросили в кипяток. Нет, швырнули в самый центр инквизиторского костра, пожалуй. ЧТО?! НЕТ! ОНА ПОМНИЛА?! КАТАЛИНА ЭТО ПОМНИЛА?! ГОСПОДЬ! А ведь Генри так надеялся, что сей жуткий, постыдный факт не остался в памяти сеньоры! Боже! Он чувствовал как в этот миг плавится от жгучего стыда и каждая его частичка сгорает в пламени позорного аутодафе. – ...который доволок тебя до трюма корабля, чико, когда ты был просто в невменяемом состоянии, – посмеялась сеньора. – Я еще удивилась тогда, где это ты умудрился так надраться. – Ну дак... он сам же меня и напоил, засранец, – перевел дух Тейлор, чувствуя, как его щеки все еще густо полыхают пожаром. Хорошо хоть в комнате стоит полумрак, а постель, та вообще чуть задернута пологом, бросающим на Генри спасительную тень. – Зачем ему это надо было, интересно? – Не знаю. У этого парня настроение менялось раз десять на дню. Не понять его было. Иногда он вроде ничего так мужик, а иногда не знаешь, куда и бежать, – разоткровенничался вдруг Генри. – Но тогда он мне руку зашил, которую я на винограднике распорол, когда к вам спешил, mi Ama. Так что он спас меня, почитай. Ну и... обезболивающего налил. Правда, в итоге, мы с ним слегка перестарались – но это все от нервов, mi Ama, вы не подумайте. – А как ты в рабство попал, Бестиа, расскажи мне. Генри, в свою очередь, чуть не поперхнулся. Горло перехватило от сухоты. Ну что за дурацкое дознание, позвольте?! – Я??? – Конечно, ты, а кто же еще, бестолочь? – Ну... это... эм-м.... – Ну что ты там мэкаешь? Такой сложный вопрос? – Да нет, особо нет. Разве я вам не рассказывал, сеньора? – Ну... нет. Раз я спрашиваю, то наверняка нет.  – Просто мне показалось... что я уже говорил. На самом деле, вопрос застал его врасплох, и Генри отчаянно тянул время, чтобы припомнить ту удобоваримую версию, которой он обычно пользовался. Но в голове стоял туман, а задница невыносимо разнылась, к тому же. Черт! Какое же неподходящее время для неудобных разговоров! – Когда? – Каталина в сомнениях нахмурилась. – Не помню такого!.. – Нет? Да? Ну хорошо. В моей истории нет ничего особенного, на самом деле. Все как и у всех. Ходил моряком на торговом корабле, mi Ama, – бесцветно отчитался Тейлор. – Но однажды не повезло –  нас захватили пираты и команду продали в рабство. Тех, кто не смог заплатить выкуп, я имею в виду. Я не смог. Отец мой умер год назад, а матушка... ну сами понимаете, могу ли я требовать с нее такие жертвы, если она сама еле сводит концы с концами – своего-то капитала у нее нет. – А другие твои родственники? Неужели их у тебя нет. Ни за что не поверю.  – Есть, – нехотя ответил лейтенант. – Два сводных брата по отцу. Но тоже не вариант. Вряд ли они станут жертвовать из-за меня своим благополучием. Кто я для них такой? Старший брат мало-помалу продолжает дело отца, а средний занимается наукой. Они не сильно и богаты, моя госпожа, так что... вряд ли. – Так, погоди, – Каталина чуть привстала в кресле. – Ты просил отпустить себя под честное слово, обещал прислать деньги через два месяца. То есть ты опять... шутил, паразит? М? – Ну почему. Я поэтому и просил, чтобы самому найти деньги на выкуп, никого не вмешивая. Для этого я должен быть свободен, как минимум. Не правда ли, mi Ama? – Ну да, логично. Ладно. Наш договор в силе, паренек. Ты работаешь на меня до восемнадцатого июля. И все – свободен. Безо всякого выкупа. – О, я безумно благодарен вам, моя сеньора! Вы невероятно добры! – Генри, как ни странно, сказал это совершенно искренне, но пока, похоже, еще рано радоваться. – Вот-вот, цени мою доброту, охломон! И старайся не доводить меня до белого каления. А то, гляди, не доживешь. – Я уже понял это, mi Ama, – дернул губой Тейлор. – Буду стараться. – Кстати, знаешь, Тано, сеньор Сервантес провел в алжирском рабстве пять лет. И за все это время проявил себя несгибаемым, бесстрашным человеком, истинным христианином. Даже в такой трагичной ситуации он всегда думал о других, помогал, поддерживал, спасал. Несколько раз затевал побег, несмотря на угрозу страшных бедствий и наказаний. Но никогда не бежал один, всегда пытался спасти еще кого-то. Его предавали, но он брал всю вину на себя и выживал. Очень стойкий был человек. Просто гигант. – Вы зачем мне это рассказываете, mi Ama? Я не собираюсь бежать. Я ведь дал слово. Хотя... видимо, зря. Каталина посмотрела на англичанина с большим сомнением. – Да, ты прав. Зачем я тебе все это рассказываю? Да, собственно, вдруг подумалось... – она пожала плечами. – Я не призываю тебя к побегу, остолопина. Естественно, не о том речь. Но просто бывают на свете люди, которыми можно восхищаться. Разве это не здорово? Ты вот кем восхищаешься, Бестиа? – Я? – Ну да, ты. – Ну... Да, вопрос так вопрос. Кем он вообще восхищался когда-либо в своей жизни? Генри задумался. Пожалуй, он восхищался своим полковым командиром, парочкой друзей из драгунских офицеров, моряками с «Бонанзы», особенно Пушкой, незабвенным Луисом Мюрреем, драгоценным Зафаром, некоторыми своими солдатами. Иногда его восхищал даже чертов Лавиньи, будь он трижды счастлив... Да мало ли кто. Многие, с кем он встречался, невероятно стоящие парни, что там говорить. Но вряд ли донья Каталина оценит его энтузиазм. – Я много кем восхищаюсь, mi Ama, – осторожно ответствовал лейтенант. – Сейчас точно и не вспомнить... Ну, например, нашим полковником Кэмпбеллом. Или королем. И, может быть, своим отцом. Ну это, наверное, естественно... Кстати! Вот кем он истинно восхищается, так это своей прекрасной доньей. Это восхищение сродни какому-то благоговению, будто имеешь нечто ценное, но не смеешь дотронуться. Но волшебное обладание все равно невероятно греет душу... – А кто был твой отец, Бестиа? Расскажи мне о нем, – вдруг вторглась в мысли англичанина Каталина, ухватившись, очевидно, за его неосторожное признание. Да что ж такое! Донью явно тянуло поговорить... Один щекотливый вопрос за другим. А вот кто его, Тейлора, тянул за язык, интересно? Отец Генри был пэром Англии. И это как раз было то, о чем Каталине знать совсем не полагалось. – Почему вас это интересует, mi Ama? – вопросил лейтенант задеревенелым голосом. – Ну ты тут как-то заикался, что у тебя была гувернантка. Значит, твой отец мог себе это позволить. А значит, он не из простого сословия. И тогда... И тогда... он, Тейлор, опозорен на век! – Мой отец, и правда, был... состоятельным буржуа. Довольно долгое время он торговал шерстью в Бостоне. Так что... деньги у нас водились, это да. Он мечтал обеспечить мне хорошее будущее, даже купил патент лейтенанта в свое время. Но после его смерти... я остался почти без средств и не смог поддерживать должное положение в полку. Продвигаться по службе тоже стало невозможно. Так что я решил подзаработать деньжат на следующий патент тем, что нанялся помощником капитана к одному знакомому моего отца. Это был мой второй рейс, если честно, когда мне... так ужасно не повезло. – Нда-а... не повезло, так не повезло, – хмыкнула Каталина, потом поджала свои хорошенькие губки. – Ох, и складно ты... шутишь, Бестиа. Не знаю, однако, по какой причине ты скрываешь правду. Но, прости, мне кажется, и на того кровавого злодея-каторжника, которым ты значишься по документам, тоже как-то особо не тянешь. Ну, ладно, дело твое. Будем считать, что я тебе поверила, поросенок. – А что не так, моя сеньора? – Тейлора не покидало стойкое ощущение, что он пробирается наощупь по топкому болоту, где каждая кочка грозит коварно уйти под воду. – Насколько я тебя знаю, всегда... возникают некоторые сомнения. Вот, например, сначала ты сказал, что был матросом, а в конце – что помощником капитана. Где тут истина? – Я сказал «моряком», mi Ama! – Генри весьма порадовался, что оговорился вначале – хотя версия про матроса обычно была им более употребимой. – М-м-м... Да? Хорошо, положим... – Каталина вскинула свой взор к потолку и задумчиво потерла кончиками пальцев подбородок. – Тогда скажи мне, Бестиа, что такое квартердек? – Вы издеваетесь надо мной, mi Ama? – Генри лихорадочно соображал, вспоминая. – Это что за экзаменовка? Зачем? – Говори! Хочу проверить, насколько ты разбираешься в корабельном деле, моряк, – последнее слово она произнесла, явно ерничая. – Квартердек это такая... надстройка над ютом, моя госпожа, – быстро выдохнул Тейлор. – Гм-м... ладно. А утлегарь? – Утлегарь?! Да откуда вы только набрались этих морских словечек, mi Ama? – Не твое дело. Отвечай! – Утлегарь – это наклонная мачта, которая продолжает бушприт. Генри аж вспотел от таких вопросов, понимая, что помощник капитана не может не знать даже самых маленьких мелочей на корабле. Загвоздка лишь в том, насколько испанка во всем этом разбирается. Ведь стоит Тейлору ошибиться, и тогда цена всей его предыдущей версии – пени в базарный день. Иисус! Вот это он влип! Проклятье! – А шпигат? – Это такие листики, mi Ama, которые едят, – ехидно оскалился Генри. – Остолоп! Хватит тут умничать! Я не про листики, я про корабль! – Ладно, ладно, я пошутил, mi Ama! Не велите меня казнить! Шпигаты – это отверстия в борту судна для слива воды, попавшей на палубу. Вы и дальше будете устраивать мне допрос с пристрастием, моя добрая сеньора, или позволите мне отдохнуть все же? Я, правда, слегка устал... – Ох, ладно, будем считать, что ты вывернулся, короед. Отдыхай. Но учти, вопросы мои еще не закончились. – Я рассказал вам все, как на духу. Можете мне верить! – буркнул лейтенант с деланой обидой в голосе. – Ну что ты, Тано. Разве не знаешь? Доверяй, но проверяй! Да-а, чувствую, тяжеленько приходилось твоему отцу с этаким шалопаем. Наверное, не одну сотню розог об тебя обломал. – Отец обычно меня не бил, mi Ama, – скривился в ответ Генри. – Он поручал сей важный процесс более опытным лицам. Вышеупомянутой гувернантке, например. А уж та, да, рада была стараться... Ведьма. – Как это не бил? – приподняла брови донья. – Опять врешь? Чего ж ты тогда орал, будто тебя убивали, поросенок, когда Лавиньи тебе операцию делал? «Папочка хватит!» да «Папочка хватит!» Смею предположить, что в этот момент тебе виделось что-то не слишком приятное, касательно твоего отца. – Что? Я орал?! Не может такого быть! Вы меня с кем-то спутали, сеньора. – Тебя спутаешь, пожалуй! Когда Лавиньи тебя ландаумом напоил, ты вопил так, будто этот самый папочка с тебя три шкуры дерет. Тейлор вспомнил свой кошмарный сон, и мороз снова пробрал его с головы до пят. И все потому, что это долбаное снадобье так подло на него действует! Признаться, тот случай с его неудачной учебой в Школе Святого Павла Генри старался не воспроизводить в памяти ни при каких обстоятельствах, но он вдруг сам всплыл в его голове вот таким вот неожиданным образом. – Ну да, признаю, было пару раз, – нехотя ответил лейтенант, – когда уж я совсем выходил из берегов и доводил моего несчастного папашу до белой ярости. А один раз, помнится... мне особенно сильно досталось. Неделю ни встать ни сесть нормально не мог. Наверное, мне тот момент и приснился, mi Ama. Честно, не помню. Но от любопытствующей Каталины не получалось так легко отделаться. Облокотившись на ручку кресла, она основательно подперла голову рукой. – Досталось за что? За то, что подсматривал? Ну, тогда, за кузинами? Ты сам рассказывал. – Ах, это... Нет. Тогда меня как раз гувернер высек. Больно было, но не так, чтобы очень, mi Ama. Скорее, стыдно. А вот когда отец порол меня тоузом, я думал помру от боли. Папаша ведь не щадил меня тогда, хлестал от души. Признаться, я очень сильно провинился. – А что случилось? Расскажи. Ой, Господь! Тейлор весь искрутился от неловкости, будто уж на сковородке. Да дьявол же всех побери! Как рассказать ТАКОЕ даме? – Ну просто... мой благословенный родитель отдал меня в одну престижную школу, а я там... подрался вусмерть. И меня из этой школы с позором выперли. И после того жуткого скандала ни в какую другую больше взять не захотели. Я попал в черный список, что называется. Ну и вот, предок мой сильно осерчал в результате. Он возлагал на меня какие-то там надежды, а я не оправдал... – Потому что ты – балбес, Тано! – Это да, еще какой, – легко согласился Генри. – Из-за чего хоть подрался-то? – Ну, это совсем уже некрасивая история. Не думаю, что она для женских ушей. – Ничего, расскажи. Если мне будет неприятно, я тебя остановлю. – Там рассказывать нечего, mi Ama. Банда ублюдков-старшеклассников изнасиловали моего друга у меня на глазах и хотели меня. Вот я и отбивался. Ну как уж сумел! Парочку гаденышей покалечил кочергой. – Господь! – глаза доньи по-настоящему расширились. – Так чего же ты на них не пожаловался?! – Потому что... этот мой приятель... он взял с меня слово, что я не скажу о причине. Ему стыдно было, видите ли. Ну и мне пришлось держать язык за зубами. А эти твари смогли повернуть все так, будто я первый начал... неизвестно якобы почему. Вот я и остался крайним. – А отец? Почему ты не рассказал все отцу. – Во-первых, мой отец не стал бы молчать, если бы узнал истинную причину. Правда выплыла бы наружу. Разразился б скандал. А я ведь обещал приятелю не говорить. И потом, я пытался сказать папá, что не виноват. Просил поверить мне на слово. Но он... не поверил. Ну и в итоге, вломил мне так, что я позабыл как меня зовут. – Господь! Тано! Но это ведь ужасно, что тебя так оболгали эти чертовы ублюдки! И отец. Он должен был разобраться. – Ужасно, да. Он и разобрался, в конечном счете. Попозже. Но лучше бы он этого не делал. Когда отец провел свое расследование и выяснил, как все было на самом деле все же... Он... – Что? Извинился перед тобой? – Извинился? Ну нет, – Генри горько хмыкнул. – Он сказал, что я чертов предатель. – КАК?! Святая Дева, почему?! – Ну... он сказал... что вместо того, чтобы мне думать о своих родных и стараться оправдать свое честное имя, я стал защищать какого-то бесхребетного слизняка –  это он о том бедняге, Гудфорде. И в результате оказалось, что я, как и всегда, впрочем, подставил весь свой достойный род. – Род торговцев шерстью? – Э-э-э... ну да, – Тейлора захолонуло, когда он понял, как ужасно проговорился. – Думаете, mi Ama, что торговцы шерстью не могут быть достойными людьми? – прохрипел он, стараясь побыстрее скрыть в тени свое пунцовое лицо. – Нет, ну почему же, могут, конечно. Судя по тебе, наверняка все очень достойные люди. – Это сарказм? – лейтенант, не сдержавшись, хищно дернул верхней губой. – Тано, – как-то мигом пошла на попятную сеньора, хотя изначально было заметно, что стремилась его поддеть все же, – ну почему сразу сарказм? Я нисколько не сомневаюсь, что все твои родные – весьма уважаемые люди, самого что ни на есть славного рода. Просто... то, что ты рассказываешь... весьма прискорбно. Не знала, что так бывает. Несправедливо. – Думаю, я сам виноват, mi Ama, – Тейлор тут постарался улыбнуться пободрее. – Наверное, слишком часто я подводил моего папá, разочаровывал. Если честно, по молодости я был страшным шалопаем, тут вы правы, моя сеньора. Вот и в тот раз получилось все до кучи. Так что мой отец... он, конечно же, был справедлив. Надо мне было быть подобросовестнее и поумнее, тогда бы ничего такого не случилось. – Да-а... уж. Бесспорно. Твоему папá, ничего не оставалось, однако. Хотя... скверная история. Как же ты все это пережил, бедолага? – в голосе Каталины слышалось... сочувствие. Нет, правда что ли? – Что ж. Было тяжело, не скрою. Но потом я решил забыть об этом. И вот... это дерьмо случайно выплыло наружу из-за вашего дурацкого снадобья. Говорил же, mi Ama, не нужно мне его пить!.. – То есть, ты полагаешь, что мы с Лавиньи должны были стать живодерами?! Ты и под ландаумом так кричал, что хоть уши затыкай. А уж без него-то и вовсе. – Неправда! Я бы стерпел! Но вы не дали мне никакого шанса, – Генри насупился и даже гордо спрятал лицо в подушку. Ему вдруг сделалось по-настоящему обидно. Опять его обвиняют в том, в чем он даже не виноват! И никто не хочет его слушать. – Эй, эй, глупый! Ну ты чего? – лейтенант почувствовал, как Каталина села рядом, успокоительно положила свою теплую ладонь ему между лопаток и слегка потерла. – Конечно, ты бы стерпел, дуралей. Не сомневаюсь. Просто, подумай головой, причинять человеку сильную боль удовольствия мало. Так что мы с Лавиньи для себя, в основном, старались. Но видишь, мы не ожидали, что выйдет такой эффект. Ты уж прости... – Да за что? – Генри повернул к хозяйке раскрасневшееся от жара лицо. – Ну хотя бы за то, что я заставила пережить тебя снова то, что ты так хотел забыть. – Ничего. Снова забуду. Какой вопрос. Не берите в голову, mi Ama, – Тейлор даже не ожидал, что это прозвучит так язвительно. – Так, обормот! Кончай выделываться! Или кто-то прямо сейчас получит по заднице! – и Ката погладила его по здоровой ягодице, а потом сжала ее мягко, но сильно – так, что лейтенант не выдержал, застонал, причем вовсе даже не от боли. – Ну вот! Сам говоришь вытерпел бы, а сам... И она игриво подмигнула Тейлору. – Ой! Ну это же жестоко, mi Ama. Никакой лауданум, к черту, не поможет! Хотя... на самом деле Генри ощутил, что вся телесная боль до этого подспудно донимавшая его, вдруг трансформировалась во что-то тягучее, сладостное и благополучно стекла в его чресла, заставив застонать от удовольствия, на самом деле. Никакого лауданума не надо, правда! – Ну, ладно, давай, спи, прохиндей. Не буду тебе мешать. Я тоже пошла. Спокойной ночи. – Спокойной ночи, моя сеньора, – тихонько кряхтя от сладких мук, ответствовал Тейлор. – И, кстати. Твое желание все еще в силе, телохранитель, можешь его использовать. Когда придумаешь, чего хочешь. – Как?! То есть, я могу загадывать еще одно желание, донья? – такого поворота Генри вовсе не ожидал. – Нет, это всё то же самое. Ты его еще не истратил. – Но ведь, вы сказали... – Ну... я передумала, обормот. Желание, по справедливости, должно быть равноценным совершенному. Разве нет? – Ого! Спасибо. Тогда я уже придумал его, mi Ama. – Так быстро? О, как интересно. И что же это, если не секрет? – Не секрет, конечно. Я хочу... В общем, научите меня испанскому, моя добрая сеньора. Чтобы я мог ваши книжки читать. Ну, те, которые вам нравятся, я имею в виду. КОНЕЦ ГЛАВЫ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... Не забывайте про обратную связь, дорогие друзья! Автора это чрезвычайно вдохновляет!..