***
С тех самых пор Пасс везде таскал пиратскую трость с собой, периодически безо всякого на то повода извлекая на свет потайной кинжал, чтобы полюбоваться. По видимости, англичанин весьма гордился подарком. Тем более у охламона был весомый повод не выпускать из рук полезную штуковину: бедолага до сих пор еще не оправился от ран и ему приходилось опираться на трость не только ради того, чтобы произвести впечатление. Оно и понятно. Прошло всего около трех недель с памятной операции. Но надо отдать парню должное: благодаря своему упорству и постоянному телодвижению, поправлялся он стремительными темпами и уже вскоре целыми днями стал пропадать в мастерской у Лавиньи, а также по утрам, эффектно используя свое приобретение, шкандыбал вместе с маэстро на винодельню, похоже, совсем не обращая внимания на телесные неудобства. Так что уже где-то через неделю после посещения мыса Cabeza de Toro, Пасс стал настойчиво интересоваться, когда же начало обещанных занятий, просительно заглядывая донье в глаза. Что ж, как говорится, хочешь – получишь! И Ката взялась за дело с усердием прирожденной гувернантки. А что! Ей всегда хотелось попробовать вот так вот: научить какого-нибудь пропащего балбеса уму разуму... Тем более сам напросился. Поначалу все шло чертовски плодотворно, Себастьян был само внимание, схватывал буквально на лету и очень старался. Ката даже умилялась, когда телохранитель, кусая губы и иногда даже высунув от напряжения язык, выводил нехитрые фразы под ее диктовку своими заскорузлыми, сбитыми от грубой работы пальцами. Сложнее стало, когда бедняге приходилось что-то запоминать. На четвертом или пятом слове взгляд его расфокусировался, а физиономия делалась малость сконфуженной. На шестом или седьмом – в глазах начинало мелькать отчаяние. С памятью у англичанина явно получалась беда. Иногда, даже повторяя по нескольку раз, он не мог запомнить очевидных вещей. Когда парень подавал ей исписанный листочек с якобы выученным уроком, впору было хвататься за голову. Почти ни одно слово не выглядело написанным правильно. Особенно, это касалось спряжений глаголов – все окончания оказывались напрочь перепутаны. Las niña scraben una cartas. Hola, buanes díes Tu hoblo espanol? Может быть, дело было в постигшей его хворобе? Наверняка это она, проклятая, так повлияла на несчастную голову телохранителя – и в результате та отказывалась что-либо запоминать. Ведь все же так просто, Господь! Или все же причина в другом?.. Ката изо всех сил старалась не раздражаться, снова и снова терпеливо объясняя правила, придумывала новые способы запоминания, даже стала давать более легкие задания – в ущерб делу. Тем более Бастиен из-за всего этого выглядел по-настоящему расстроенным. Но ведь не тупой же он совсем?! Или поросенок прикидывается все же? Взрыв настиг неожиданно, будто сорвало крышку с котла. Каталина, в очередной раз, склонилась над своим непутевым учеником, чтобы указать ему на ошибки, помочь, подбодрить, можно сказать... И что получила в ответ?! Нет, конечно, она сама с наслаждением чувствовала совсем близко ладное крепкое тело, ощущала легкие запахи свежего пота, теплой кожи, пшеничных волос, насквозь пропахших костром, землей и железом... а еще соленым морским бризом. Запах молодого сильного мужчины, от которого... самую малость кружилась голова и приятно слабели ладони. И под ложечкой... под ложечкой сладко ёкало. Но она ведь стойко отгоняла от себя все эти непотребные мысли! Дело – вот что должно быть на первом месте! И вот Ката, распинаясь тут, как проклятая, в очередной раз пыталась донести до вселенского прохиндея элементарные истины и вдруг... почувствовала неладное. Стараясь не выдать себя раньше времени, донья незаметно скосила глаза... Так и есть! Подлец был пойман на месте преступления! Этот тварища своими бесстыжими глазенками уставился ей прямо в самое декольте! Какие там артикли, господа! О чем вы?! И что получается? Она тут старается, буквально из кожи вон! Из самых последних своих сил не поддается на плотские провокации! А он! Зараза такая! Оскорбленная в своих лучших чувствах, донья не сдержалась и от всей души залепила паршивцу смачную затрещину прямиком по его тупой башке! У бедняги аж, кажется, в мозгах забренчало! Ничего! Может они, эти беспутные мозги, встанут, наконец-таки, на правильное место! Хватит уже замашкам кобелиным потворствовать! Но англичанин, похоже, не оценил благих намерений хозяйки. В единый миг он подлетел со своего стула – большой, опасный – и угрожающе навис над Каталиной. Прохиндея, казалось, прямо-таки скрутило от гнева. И взгляд такой острый, жгучий – хоть масло режь! Пасс яростно вперился им в свою основательно струхнувшую хозяйку, и Ката вдруг поняла, что кое-кому сейчас просто свернут шею. А чего она такого сделала? Можно узнать? Благо, верный Мачо оказался на страже, и недвусмысленно дал понять паразиту, что кое-кто тут скоро останется без своего мужского достоинства. Бешенство так и клубилось в глазах телохранителя, явно не находя выхода. И, в конце концов, случилось то, чего донья ожидала сейчас меньше всего. Не разбирая особо, Пасс сгреб со стола все письменные принадлежности и устроил над головой достопочтимой maestra фонтан в честь своего праведного негодования, с силой подбросив все захваченное в воздух. Листочки и перья плавно спланировали в воздухе, осыпав оторопевшую сеньору мягким белым каскадом. И все бы ничего, если бы среди всего этого добра не затесалась чернильница, которая, конечно же, подло перевернулась в воздухе, не преминув окропить Каталину своим черным содержимым – начиная с растерянного лица до изыскано расшитого жемчужным бисером подола парадного платья. АХ! Донья так и осталась стоять с открытым ртом, потрясенная до самой глубины души. Нет, как это понимать?!! Да чтоб его на кусочки разорвало, гаденыша! Но Пасс даже не удосужился моментально прозреть и начать униженно извиняться за свою безумную выходку! Брызгая слюной, он просто рявкнул какую-то борзость и ушел, даже не оглянувшись на уделанную им с ног до головы хозяйку. Вот так? Да? И Ката, на самом деле, не рискнула его останавливать, внезапно вспомнив о том, какой дикой мощью обладал этот человек в бою – да взять хотя бы его незабвенную стычку с маронами. Что она сможет сделать сейчас против взбешенного вояки, у которого, похоже, в единый миг последние извилины от гнева распрямились? Уж лучше пусть уходит – она, Ката, явно целее будет. Рой мыслей проносился в голове доньи, начиная с того, чтобы кликнуть сейчас свору надсмотрщиков, и отдать приказ заломать мятежного раба, а потом, конечно же, порезать его на лоскутки, до малодушного желания плюнуть на все и уйти по своим делам – авось само рассосется. И бедная ее голова в результате чуть не лопнула. Ката лихорадочно ходила туда сюда по поляне, кусая пальцы и пытаясь унять нервное возбуждение. Но ведь все равно паразита придется как-то наказать, чтоб неповадно было. А то решит, паскудник, что ему все дозволено. Как с ним потом совладать, а? О, Санта Мария! Что же делать? Продышавшись и медленно посчитав до ста, чтобы не наделать глупостей, Каталина решила все же подождать с решительными действиями. Ей неожиданно пришло в голову, что, наверное, она сама виновата – спровоцировала парня. Но ведь такое случалось уже не раз, когда донья, не сдерживаясь особо, позволяла себе распускать руки. Почему же сейчас всегда такой добродушный и покладистый Бастиен так вспылил? Что-то не сходилось. В конце концов, Ката решила немедля разыскать охламона, чтобы посмотреть в его бессовестные глаза, а там уже определиться, что со всем этим, к дьяволу, делать.***
Мачо нашел англичанина в закутке, за любимой беседкой Каталины. Нахохленный, тот сидел на мраморных ступенях, спускавшихся к самой воде, и грустно созерцал аккуратный водопадик, который, вместе с большими розовыми лилиями, делал этот уголок невероятно живописным. Приближения сеньоры телохранитель явно не услышал из-за журчания воды, но когда Мачо со слюнявым дружелюбием подлез ему под локоть – ура, дескать, нашел! – Бастиен слегка вздрогнул и осторожно поднял голову. Окинув хозяйку сумрачным взором, он удрученно вздохнул и тут же эту голову опустил, снова внимательно уставившись на играющую солнечными бликами заводь. При этом Пасс принялся машинально трепать радостного пса за ушами. Впрочем, выходило это у него довольно вяло. Каталина постояла над телохранителем, выжидая, – никакой реакции. Сидит, Мачо бездумно наглаживает. Плечи, правда, опустил – словно бы скукожился весь – и молчит. Ну что ты будешь с ним делать? – Ну и что прикажешь с тобой делать, охламон? – вопросила донья через пару минут безнадежного молчания, стараясь, чтобы тон ее при этом звучал уверенно. – А что? У меня есть выбор, сеньора? – в глухом голосе парня слышалась тоска. – А что? У тебя есть предложения? Я готова... выслушать их, я имею в виду. Каталине почему-то сейчас стало смешно и немного жаль паршивца: очевидно, тот был совсем не рад случившемуся. Словно в подтверждении ее мыслей, Бастиен снова глянул на хозяйку снизу в верх, и жалобный его взгляд казался окончательно потухшим. – Ну... если мне дозволено выбрать, mi Ama, то тогда можно мне три ваших порки. – Три?! – Ну да, вы обещали, помните. Вместо одной гуановской. Ой, балбес! У Каталины от такого несчастного вида охламона вся злость куда-то улетучилась. Она присела рядом с ним на влажную ступеньку – платье-то все равно испорчено, чего уж теперь. – А с чего ты вдруг решил, чико, что я собираюсь тебя пороть? – А что, разве нет? – Пасс стрельнул на хозяйку недоверчивым взором. – Ну, вообще, по-хорошему, надо бы. Вон платье мне все изгадил. А я его, между прочим, в Мадриде заказывала, специально, к именинам. Надела сегодня, хотела перед тобой похвалиться. Вот и похвалилась... А ты поди-ка даже не заметил, поросенок. Ой, лучше бы она этого не говорила, потому как Пасс повернул к ней совершенно убитое лицо. Глаза его при этом расширились, до краев затопленные отчаянием. – Донья!.. – проскрипел он посеревшими губами. – Как же так! Я не знал!.. Ката даже испугалась, что ее бедовый телохранитель вот-вот в обморок хлопнется. – Да ладно, не о том речь, – поспешила она исправить ситуацию. – Я пришла тебе сказать, что я сожалею. – Сожалеете о... платье? – понимающе кивнул Бастиен. – Поверьте мне, сеньора, я сожалею не меньше вашего. Как я могу?.. – Я сожалею, что не сдержалась сегодня, Тано, и позволила себе... ну... это... ударить тебя. Я не хотела, правда. Это вышло само... И все получилось ужасно глупо. Прости меня, ладно? Каталина протараторила все эти слова на одном дыхании, боясь передумать, и в этот позорный момент старалась не смотреть на англичанина. Ей редко приходилось перед кем-то извиняться. Потому как, обычно, извинялись перед ней. Но все равно, что-то ей подсказывало в глубине души, что так будет правильно. И она сделала это. – Вы сейчас серьезно? – только и смог вымолвить Бастиен, а на лице у него возникло такое непередаваемое выражение, будто случилось что-то отродясь небывалое. Например, гадкая жаба превратилась в принцессу. Хотя, наверное, так оно и было. – А что? Я похожа на шута, дуралей?! – вскипела вдруг донья вследствие непривычных ей переживаний. – Ты давай, знаешь, не зарывайся! А то возьму свои слова назад. И насчет порки тоже! – Ката! – тихонько выдохнул Пасс, и по его отрешенному лицу было заметно, что последние слова пролетели мимо ушей. Протянув свои большие руки, он взял ее перепачканные чернилами мягкие кисти в свои загрубелые, повернул ладонями вверх. Подержал их немного перед собой, рассматривая. Потом медленно склонился... И Каталина вдруг ощутила теплое прикосновение шершавых губ к самым чувствительным местам. Аж щекотные мураши побежали по телу. – Ката!.. – снова прошептал Бастиен прямо в ее ладони – горячее дыхание ласково согрело кожу, а щеки доньи отчего-то неожиданно вспыхнули. Ой, да и правда, шут с ним, с этим платьем!.. Пасс поднял голову, и синие глаза его, казалось, горели пронзительно, отражая яркое небо. – Я вас напугал, да? Вот я идиот! Разрешите мне тоже извиниться, моя сеньора, за свою безумную выходку. Не знаю, что на меня нашло. Помрачение какое-то, ей Богу!.. Понимаю, что нет мне прощения. И платье вон совсем испорчено! Уже все равно ничего не вернешь. Как же теперь ваш прием? – с болезненной гримасой он перевел сдавленное дыхание. – Ну, положим, я не одно платье заказала, дуралей, – мягко фыркнула донья на его раскаянный вид. – За кого ты меня принимаешь? Просто мне это больше всего нравилось! Но есть еще парочка, конечно. – Но это, действительно, очень... красивое. И вы в нем, – Пасс окинул Каталину совсем уж жарким взором, – и вы в нем, словно... звезда, упавшая с неба. Сияющая... Волшебная... Ух ты, Святая Дева! Еще какая-нибудь пара минут, и она совсем расплавится под пламенным взором мошенника. – Так. Басти, – донья быстрее извлекла свои пальцы из жарких объятий телохранителя, хотя не очень-то и хотелось, на самом деле. – Все твои беды от того, что ты чертов прохиндей. И дьявольский распутник! Так и норовишь девицам мозги запудрить. Со мной это, знаешь ли, не пройдет! – Да почему вы так решили?! Кого это я хочу запудрить, я имею в виду? – на недавно такой вдохновенной физиономии англичанина промелькнуло искреннее недоумение пополам с обидой. Может, охламон, действительно, правду говорит? Ага, как же! – Да потому что я видела, как во время нашего урока ты на меня пялился! Да, не спорь! Пялился! Точно последний бесстыдник! И это вместо того, чтобы... – Да не пялился я! Я... любовался. Вот за это я как раз ни за что не буду извиняться, mi Ama. Разве запрещается любоваться на прекрасное Творение Божие? Ах ты ж, гад! Так красиво заливает, Змей Искуситель! Но только не будет он тут над ней верховодить, пусть не надеется! Думает, сказал пару комплиментов и все! Делай, что хочешь? – Сам ведь попросил научить тебя испанскому! Или что?! – на Каталину вдруг нашло ужасное озарение. – Да ты вовсе и не хотел учиться, поросячья твоя душа, ты на меня поглазеть хотел! Безнаказанно! Таков был твой план, каналья! – А разве одно другому мешает, донья? – вдруг откинулся назад англичанин, и взгляд стал такой... наглый, развязный. – Можно же совмещать приятное с полезным. Ах!.. Ах ты!.. И это она еще перед ним извинялась! Да что за мерзавец! Рука доньи снова зачесалась вмазать нечестивцу как следует и, кажется, даже замахнулась! Но Бастиен эту карающую руку вовремя перехватил. Явно наготове был, мошенник. Мягко касаясь губами плененных пальцев доньи, Пасс в это время буквально пожирал ее лик плотоядным взором. Господь, как же быстро меняется его настроение! Определенно, за свою жизнь поднаторел в вопросах соблазнения, пижон. – Mi Ama, простите. Я сам не понимаю, что говорю. Но вы сами виноваты! В вашем присутствии у меня что-то неладное происходит с головой. – Оно и заметно! – Ката снова попыталась выдернуть захваченную руку, но англичанин удержал. – Донья, подождите. У вас вот тут... м-м-м... чернила... – он показал пальцем на свой висок и щеку. – Немного... вы не подумайте. Давайте я вам вытру... если позволите, mi Ama. У меня и платок есть! – он вытащил из рукава непритязательный кусок льняной ткани, не слишком-то чистоплотный, впрочем, и, склонившись к озерцу, смочил его водой. Что ж... И правда. А то сам черт знает что! Не идти же ей по усадьбе такой вот – измазанной. И Ката, мысленно пожав плечами, доверчиво подставила лицо. Сам натворил – сам пусть теперь и работает, бездельник. Бастиен трудился довольно-таки долго и сосредоточено. Осторожно действуя влажной тканью – явно пятен таких было изрядно – он внимательно изучал, казалось, каждый дюйм ее кожи. Ката даже глаза закрыла на пару минут, чтобы самой не начать рассматривать эту старательную физиономию, излучающую в этот момент бездну очарования. Эх, а то ведь так и до греха недалеко... И вдруг она снова почувствовала неладное. Скорее, уловила теплое дыхание совсем близко. Открыла глаза, а тут, прямо перед ней – губы! С явным намерением поцеловать чуть задранный кверху кончик ее носа. Да что за... Паразит! Ката отпрянула. – Бастиен! – воскликнула она так, что нахал вздрогнул, застигнутый, почитай, на месте преступления. – Ты чего это удумал, негодяй?! – Я?? Ничего, моя сеньора! – головой усердно мотает и глазки свои кобелячьи сделал такие... невинные. – Там у вас на лбу... э-э-э... большо-ое пятно, моя сеньора!.. Не оттирается никак! Может, Лавиньи попросить? У маэстро наверняка есть какой-нибудь эликсир эти чертовы пятна свести. М? А вы что сейчас подумали, моя сеньора? Ката закатила глаза. – С тобой ни на секунду расслабится нельзя, поросятина! – недовольно нахмурилась она. – Все время нужно держать ухо востро! – Господь, я не понимаю, почему вы мне не верите, моя сеньора? Вернее понимаю... Но... Как мне доказать, что у меня нет никаких камней за пазухой? Прошу вас! Дайте мне хотя бы шанс! Интересно, он искренне сейчас говорит или нет, все же? Ката смотрела на это открытое лицо с нотками искренней мольбы во взгляде, на большой рот, порочный вид которого совсем не соответствовал той сердечной улыбке, которая светилась на чувственных губах. И понимала, что именно у нее нет сейчас ни единого шанса противиться. Все нутро, на манер гитарной струны, страстно вибрировало, опрометчиво стремясь под власть этого беспутного проходимца с простодушным взором, а зов крови сладостно постанывал от великого предвкушения, чтобы для нее это не значило. – Шанс? Ну хорошо, Тано. Идем со мной! Будет тебе шанс!..