В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

***

Ката весьма сомневалась, на самом деле. И сомнения ее были велики. Есть ли нужда в таком исключительном откровении? Безопасно ли запустить этого практически случайного человека в самую глубь собственной души – в тайную обитель, облеченную бездной трепетных воспоминаний, где прошло столько сладостных часов истинного счастья? И как воспримет все это англичанин, который, очевидно, является неофитом, хотя и имеет некоторую склонность. Ката чувствовала это. Зажав фонарь в руке, она осторожно спускалась по знакомым до щемящей дрожи каменным ступеням, вот уже более трех лет не ведавшим нетерпеливой поступи хозяев, и увлекала за собой немного растерянного, но все же весьма заинтригованного Себастьяна, которого по-хозяйски ухватила за руку. Они прошли по длинному сводчатому коридору подвала и свернули в последний от входа проем. Ключ от потайной двери оказался на месте – в специальной нише. Ее доверенная служанка Рози время от времени убиралась там – Ката на это надеялась, – сохраняя, таким образом, сей островок минувшего благоденствия в относительной опрятности. Донья повернула ключ в замке, бесшумно распахнула дверь. Что ж, дверные петли смазаны недавно – все в порядке. С понятным волнением Каталина переступила порог заветной комнаты, и в душе ее болезненно екнуло. Конечно же, все осталось по-прежнему. Большая, достаточно светлая из-за побеленных стен и какая-то... интимная зала встретила ее легким запахом влажного камня. Чуть застоялым, надо признать. Слева, в уютной нише – широкая кровать под балдахином, задрапированная кровавым бархатом и богато декорированная бахромой с золотыми кистями – супружеское ложе любви... Золото нитей, конечно же, поблекло от времени, придавая интерьеру облик чего-то безвозвратно ушедшего, щемящего... На полу, рядом с кроватью – ковер. Тоже немного потрепанный, но привносящий в каменный, прохладный интерьер свой приветливый колорит. Косые лучи света, проникая сквозь зарешеченное окно под самым потолком, падали на распятие из темного дерева, висящего, по католическому обычаю, рядом кроватью. Редкие былинки пыли медленно клубились в этих лучах, невзначай вспыхивая яркими искорками. Прямо, напротив входной двери, виднелась ничем не прикрытая каменная кладка стены, выбеленная так, что легко проглядывала брутальная фактура камня. На ней, притягивая искушенный взор, до сих пор остались развешены, словно напоказ, суровые инструменты то ли греховного сладострастья, то ли праведного искупления, – Ката так до конца и не разобралась – в свое время стремительно отворявшие супругам Альварес врата в чертоги истинного блаженства. Эти незамысловатые проводники в мир стыда, боли, подлинного раскаяния и чистого наслаждения, заставляли их порой самозабвенно плавиться в неистовом горниле, пока они не сгорали там безвозвратно. В одном огне на двоих. Тут же, вплотную к стене, стояла громоздкая скамья с валиком, расшитым персидскими узорами, крепленым аккурат посреди широкой доски. Когда-то они с Диего, посмеиваясь и многозначительно переглядываясь, вместе выбирали его на восточном базаре Санто-Доминго... Сейчас этот весьма полезный предмет, предназначенный для того, чтобы удобно вздымать определенную часть тела, выглядел слегка потертым в результате постоянного использования. Кое-где с потолка и стен свисали на цепях несколько оков разнообразной конфигурации – именно такие предпочитал ее покойный муж Диего Фернандо. Посередине комнаты, ближе к противоположной стене был установлен широкий, грубо сколоченный стол с пристяжными ремнями, намертво прикрученный к полу. Бывало, Каталина плавила воск здесь же, на той жаровне, а потом медленно изукрашивала тело супруга литыми узорами, и мышцы Диего Фернандо так приятственно играли на его вспотевшем жилистом теле, когда, дергаясь и извиваясь в своих привязях, он безуспешно пытался избежать обжигающих капель. Другое распятие, побольше, располагалась на внешней стене, над изголовьем козел для порки, которые были изготовлены по собственноручным чертежам ее мужа. Чтобы наказуемый, как пояснял Диего, обращал свое раскаяние напрямую к Господу. Сеньор Алварес был тот еще выдумщик, надо признать... Сердце Каталины подскочило к самому горлу и забилось в волнении, дыхание перехватило. По телу привычно потекла ручейками сладкая боль, сосредотачиваясь, как всегда, в промежности. Донья даже не ожидала, что реакция ее окажется столь бурной. О! Великие грешники! Как же она соскучилась по всему этому! Правда, изначально Ката, помнится, боялась такого греховного непотребства, но хитроумный Диего потихоньку ее убедил – что хорошо для супругов, хорошо и для Бога. Тем более они вместе умерщвляли плоть благородного Дона во искупление его великих прегрешений, если таковые находились. А находились они всегда. Особенно, в результате его субботнего похода к исповеди. Как убеждал ее муж, сам падре благословлял сии богоугодные занятия и даже назначал собственную суровую епитимью во спасение его, Дона Диего, души... «Ну разве такое можно не исполнить со всей надлежащей строгостью, милая моя сеньора?» – мурчал ей Диего Фернандо в шею, в завершении ласково целуя за ушком. У Каты, правда, тоже грехов водилось предостаточно, но муж, не особо мудрствуя, великодушно брал их на себя – во славу Божию и со всеми вытекающими отсюда последствиями. Аминь. Почти забыв о своем молчаливом спутнике, донья поставила принесенный фонарь на стол и, словно зачарованная, медленно подошла к стене, на которой был развешен весь этот благотворный антураж. Там она мягко провела пальцем по парочке роскошных плетей, изготовленных, помнится, каким-то невероятно искусным мастером, задумчиво потрогала тонкие полоски палок, специально привезенных откуда-то с восточных островов, ностальгически качнула арсенал разнообразных шлепалок-тоузов... А вот и любимый хлыст Диего Фернандо. Гибкий, хлесткий. Ката с трепетом сняла его со стены, рассматривая изысканную грозную стать, потом протянула сквозь руку. Кожа была мягкой, напитанной специальными маслами. Видимо, Рози прилежно выполняла все, что велено. Но все же Каталина не удержалась – поднесла ближе, закрыла глаза, втянула ноздрями сладковатый кожаный запах. В надежде ощутить аромат... любимого тела, наверняка оставшийся где-то там, в самой глубине хлыста. И, кажется, ей даже что-то почудилось... Пленная воспоминаниями, она повернулась к англичанину... Пасс стоял, вытянувшись в струнку, словно солдат на плацу, и, похоже, боялся вздохнуть. Лицо бедолаги отливало серым – не хуже стены за его спиной. Закушенные губы сомкнулись в тонкую линию. А глаза... Те, вообще, сделались величиной с хорошую плошку. Совершенно пустую, если быть точным. Что это с ним? Ах да, конечно! Неподготовленному человеку зрелище их любовного гнездышка наверняка пощекочет нервы. Ну а как он хотел? Нечего было зря болтать!.. – Что? Боишься, Бестиа? – как можно более ехидно хмыкнула Ката. – Н-н-ет, сеньора. А надо? – а у самого кадык так и играет – видимо, смелость проглотить никак не может, горе луковое. Ката подошла ближе, демонстрируя хлыст телохранителю. – Это... моего мужа, Тано... Когда Диего Фернандо был жив... он любил... мы с ним любили... ну... в общем, ты понимаешь? И эта комната была чертогом нашей любви. Но с тех самых пор... как я... – Он тебя бил?! – в глухом голосе англичанина слышалась неприкрытая ярость, а глаза, казалось, расширились еще больше. – Меня?! Что за глупости ты говоришь, балбес! Я что? Похожа на ту, кого можно бить безнаказанно? – Н-нет. Ну просто... вы сами говорите... mi Ama. Тогда что все это значит? – Пасс обвел комнату ошеломленным взором. – Для чего эта... пыточная? Донья аж хохотнула на такое неожиданное толкование. – Ты хочешь знать, Бестиа? – вопросила она с любопытством. – Н-ну да... наверное. Ката видела, как трепетали его ноздри, когда Пасс пытался нормально вздохнуть. – И не боишься, говоришь?.. – Вы хотите меня наказать? – наконец, поразмыслив, кивнул он удовлетворенно. – За платье... И за мой вые... гхм... простите, мою выходку. Так бы сразу и сказали, донья! Ладно. Я готов. Куда мне встать? Или лечь на этот... гхм... стол? – Послушай, Бестиа. Ты все время талдычишь, что ты солдат? – донья внимательно изучала кончик хлыста в своих руках с маленькой кожаной лопаткой на самом конце. – Так точно, mi Ama. Но, вообще-то, я – лейтенант, если быть точным. – Ну ладно. Прекрасно! Тогда скажи мне, чико, разве лейтенанты позволяют себе командовать полковниками? – и она перевела пытливый взор прямо на его обескураженное лицо. Судя по растерянному взгляду, мозг паршивца слегка плавился – от натуги, не иначе. – Нет, не позволяют, конечно. К чему вы это клоните, mi Ama? – К чему я это клоню? Ты умненький мальчик, как я погляжу – сам догадайся. – Вы хотите сказать, что полковник здесь вы, mi Ama? Ох, ну слава Мадонне! Видать, не все еще потеряно! – Именно! Так что командую здесь я, а ты – подчиняешься! Только в таком порядке. Ты меня понял, лейтенант? – Так точно, мэм. Вот это что сейчас было? В синих глазах сверкнула плохо скрытая ехидца, а по наглым губам скользнула едва заметная усмешка. Вот так, да? Ну ладно... – И не смей мне никогда указывать, что мне делать, прохиндей! Сейчас ты не мой телохранитель. Это ясно? – Более чем, мэм. – Вот и прекрасно. Этот тонкий момент мы, надеюсь, прояснили. М? – Так точно, мэм. Изображает весь из себя самого что ни на есть вышколенного солдата на плацу. Ну ладно, довыделываешься ты у меня, фигляр доморощенный! – Итак, слушай меня внимательно, Бестиа! – Ката тоже решила, как минимум, изобразить из себя генерала, поэтому добавила отличнейших стальных ноток в голос. – Если не хочешь продолжить, можешь сейчас уйти. – Уйти? Вы серьезно, mi Ama? – такой удивленной физиономии Ката давненько ни у кого не видела. – Более чем. – И в чем смысл? – продолжал допытываться крайне озадаченный парень. – Ни в чем! Если ты боишься, Бестиа, или просто не хочешь – можешь уйти. Точка. – А чего я должен бояться, моя сеньора, можно узнать? – Пасс тут же сделал еще одну превосходную попытку прояснить ситуацию. Gran ganancia! – Скажу, если останешься. – Э-э-э... Но так не честно, донья! Это же свинья в мешке! – на физиономии вселенского прохиндея было написано вселенское же возмущение. – Ты же хотел... доверия, Тано? – донья иезуитски подняла одну бровь, наслаждаясь своим исключительным коварством, на самом деле. – Или я не так тебя поняла? Или ты хотел, чтобы только я тебе доверяла? Несколько секунд Пасс смотрел на хозяйку крайне прозрачным взглядом, потом выдохнул все же: – Ладно. Я остаюсь. Что мне нужно делать, скажите! Донья нетерпеливо раздула ноздри. О, Святая Дева! Опять эти повелительные нотки! – Ну, во-первых, перестать командовать, мой милый, и начать подчиняться! А во-вторых, подойди сюда, Бестиа. Каталина властно взяла телохранителя за руку и подвела к тому месту вблизи кровати, где на специальных подвижных блоках свисал с потолка горизонтальный шест, на котором широко, в размах рук, крепились ременные наручи. – Опустись на колени... вот сюда, – донья показала хлыстом на каменный пол, в который на прочных кольцах также были вделаны ременные крепления. – Давай, не бойся, Басти, ноги пошире расставь. – Да не боюсь я, – проворчал Пасс, неловко становясь на колени, но лицо у него при этом закаменело и даже пошло пятнами. Ах да, у него же раны! Господь! Ну ладно, все равно недолго. Не помрет, поди-ка, из-за нескольких-то минут... Ката проследила, чтобы телохранитель встал точно между крепежами и, отложив хлыст, ловко застегнула ремни под его коленями. Потом выпрямилась, отошла, полюбовалась. Какая красота! Стоит, бедра живописно так расставил, – как и было задумано, впрочем – и смотрит исподлобья. В глазах величайшая настороженность, но при этом явно чего-то там пытается хорохориться, бестолочь. Губы вон свои скривил в нахальной ухмылке, типа: «Ну что? Нравлюсь?» – Прекрасно смотришься! – похвалила телохранителя донья, ласково провела по растрепанным волосам, коснулась щеки. – Ну как? Продолжим? Бастиен не слишком уверенно пожал плечами, но похвала несомненно ему понравилась, потому как бледнющее лицо телохранителя слегка порозовело. С помощью специальной рукоятки на стене Каталина спустила подвесной блок пониже, чтобы можно было беспрепятственно пристегнуть наручи к запястьям. – Дай сюда! – Ката взяла одну руку, чувствуя, какая она тяжелая, закаменевшая – напряженная. – Да расслабься ты, Тано! Никто не собирается тебя убивать. – Я так и не думаю, – гулко сглотнул Пасс. – Могу я лишь поинтересоваться, моя сеньора. Что вы собираетесь делать? – А что? Это что-то меняет? – хмыкнула донья и, подняв второй кулак телохранителя, пристегнула его в пару к первому. – Это же ты у нас ратовал за доверие! Насколько я помню. – А я что? Я вам доверяю, mi Ama. Вот хоть режьте! – Хм-м... Ишь как расхрабрился, охламон, – посмеиваясь, Каталина снова привела в движение блоки, чтобы поднять плененные руки англичанина на определенную высоту так, что, в итоге, он стал похож на парящую в воздухе птицу. – Гляди, выполню твой заказ! Еще пожалеешь. Себастьян, задрав голову вверх, окинул взглядом свою распорку, дернул несколько раз руками, пытаясь, видимо, проверить оковы на прочность. Но все было продумано основательно: ручные и ножные крепления полностью обездвиживали «узника». И это Ката еще не использовала горох под колени и «наклон вперед»... Даже для ее привычного ко многому супруга такая постановка всегда казалось достаточно жестким видом наказания. Именно наказания, потому что сие изуверское устройство Диего Фернандо весьма не жаловал. Вот и в глазах так удачно зафиксированного там телохранителя, похоже, заклубилась паника. – Я надолго здесь, mi Ama? – проговорил он чрезвычайно напряженно. – Это и есть наказание, да? Скажите тогда, сколько мне стоять, моя... добрая госпожа? Хэх, если все было так просто! Но она не собирается облегчать охламону задачу. Ката взяла в руки хлыст и склонилась к коленопреклоненному англичанину: – Хватит болтать, Бестиа. Помолчи, – она прижала палец к его пересохшим губам. – Вернее, скажи честно, тебе страшно сейчас? – Н-нет... Кажется, нет, – Бастиен бросил короткий опасливый взгляд на орудие в ее руках. – Просто... вы сами понимаете... это все очень... непривычно, mi Ama. И то, что я не могу пошевелиться, весьма и весьма... – Пугает? – Ну не то, чтобы... но, вообще, неприятно, да. Но вы же сказали, что не собираетесь меня убивать, моя сеньора? – как бы англичанин не старался бодриться, голос его хрипел то ли от волнения, то ли от неловкости положения. – Это все для лишь того, чтобы ты почувствовал, Тано... – Что? Что именно я должен почувствовать, Христос?! – с некоторой долей безысходности выдохнул Пасс. Не удостаивая телохранителя ответом, Каталина задумчиво отошла на пару шагов и с удовольствием обозрела созданную ей картину, истинно ласкающую искушенный взгляд. Сильное тело англичанина выглядело чертовски привлекательно в этакой беззащитной позе. Лучи заходящего солнца мягко освещали «пленника», невольно раскинувшего вразлет свои большие руки, а тень от оконной решетки добавляла всему этому сокровенной уязвимости. Каталине вдруг пришло на ум, что, возможно, так должен выглядеть распятый Христос, страдающий в свой последний час. Но Пасс, судя по его смурной физиономии, хоть и был не особо доволен, но вряд ли так уж страдал. Да и вел он себя, если на то пошло, не слишком-то покладисто, раз за разом испытывая кожаные кандалы на прочность. При этом четкие линии его поджарого тела рисовали весьма изысканный силуэт, наполненный упругой живой силой, а крепкие мышцы вследствие этих бессмысленных, по сути, движений заметно бугрились под одеждой. На вкус Каталины, такие эстетичные тонкости очевидно добавляли пикантному блюду лакомого очарования. – Не дергайся, чико. Расслабься, – проворковала она своим глубоким контральто прямо в самое ухо телохранителя. – Ты все равно не сможешь сделать сейчас абсолютно ничего! Даже если сильно захочешь. А вот я... Я могу сделать все, что угодно. М? Скользнув в этот момент пытливым взором по его лицу, она с удовлетворением отметила, как взгляд парня замер, уставившись в одну точку, а грудь, наоборот, стала часто вздыматься в следствие сбившегося дыхания. – Ты сейчас полностью в моей власти, англичанин. Ты это понимаешь? – продолжала мурчать донья, улыбаясь как можно более загадочно. В доказательство своих слов она подняла руку и осторожно очертила пальцем мужественный овал подбородка, будто рисуя его контур. Похудевшая скуластая физиономия уставилась на Каталину снизу вверх большими недоверчивыми глазами. Продолжая свою провокацию, донья с небольшим напором провела подушечкой по приоткрывшимся ей навстречу мягким губам, наблюдая, как взгляд Бастиена пыхнул и вдруг... подернулся поволокой, а потом – и вовсе поплыл. Да! Она не ошиблась! Он мог! Мог ЭТО чувствовать. – Солдат, исполняющий приказание своего генерала, делает дело не менее важное, чем сам генерал, отдающий приказания. Так ведь, Тано? И Каталина не удержалась. Приподняв за подбородок голову своего телохранителя, неожиданно поцеловала его прямо в губы, такие доступные сейчас.... Прикоснулась осторожно, обвела языком, пососала уголок верхней, нежно... очень нежно втягивая в себя податливую плоть. Потом медленно куснула, стискивая зубами остро, на грани боли, пытаясь передать собственную жажду через сей откровенный порыв. Пленник тихо застонал прямо в ее рот... – Ката!.. Железо звякнуло, когда англичанин рванулся к ней навстречу, пытаясь перехватить инициативу... Донья тут же отпрянула, выставив вперёд кончик хлыста, который уперся Пассу в яремную впадину. – Тс-тс-тс... – поцокала она предостерегающе, задумчиво оглаживая стеком линию ключиц в распахе его рубашки. – Ты никак не хочешь быть покорным... Тано! Ну что за беда!.. – Не хочу!.. – глухо проговорил в ответ Бастиен. – Но могу попробовать, донья. Если нужно. – А я хочу, чтобы ты хотел! – она прочертила своим опасным предметом по центру его красиво распятого тела, прямо к самой выпуклости между расставленных ног, потом обвела с нажимом увеличивающийся буквально на глазах орган, хотя он и так уже был внушительных размеров. Бастиен вздрогнул, безуспешно пытаясь отстраниться, и в результате болезненно зажмурился. При этом, кряхтя, выдохнул, явно сдерживая усладительный стон: – Кажется, мне особо некуда деваться, моя сеньора. И он умоляюще посмотрел на Каталину. – Во-от... Я рада, что ты понимаешь это, солдат. Но придется закрепить урок! Как будет по-испански «Целую землю у ваших ног, госпожа»? Она видела, как бедный ее телохранитель застыл, тщетно пытаясь собрать мысли в своей взбаламученной голове. – Э-э-это... «Yo»... «я»... «поцелуй», кажется будет «beso», mi Ama?.. – О! Какие у нас успехи! Молодец, Тано! – петлей на самом кончике хлыста она лихо подцепила его хозяйство снизу, немного поиграла напряженной мошонкой, поводила верх-вниз по рельефно проступившему стволу. – Только без «Yo». Целовать – «besar». «Я целую» просто «beso», тут ты прав. А дальше? – «Beso»... ой!.. «tierra»... госпожа, помилуйте!... возле, возле... э-э... гхм... А! Ну да! «cerca»... «tu planta... mi Ama». Так? – Бастиен облегченно выдохнул и с отчаянием утопающего посмотрел на свою жестокосердную хозяйку. – Ну и что ты сказал, дуралей? «Целую земля возле твоя ступня»? Бестолочь! – засмеялась Каталина, мимоходом продолжая свое изуверское занятие. При этом она отметила довольно, что на лбу незадачливого школяра выступили бисеринки пота – хотя в комнате было довольно прохладно, – а в шалых глазах обормота, так вообще, бушевал целый ураган. Ну надо полагать! Гранит науки так просто не дается!.. – Простите, mi Ama. Но вы бы сами пробовали! – обиженно проговорил «мученик». – Я тут, можно сказать, свое имя уже забыл. – Ладно, повторяй за мной, дуралей! Ката тем временем зашла телохранителю в тыл и там, под каждое произнесенное слово, продолжила оглаживать послушное, такое отзывчивое теперь тело, чувствуя полную податливость ученика, ощущая трепет его мощной плоти под ее надежным вразумляющим средством. – Beso... – Ката провела хлыстом англичанину между ног, и, поднимаясь выше, пощекотала ложбинку между ягодиц, – la tierra... – очертила по кругу его крепкий выпуклый зад, – cerca... – похлопала по обтянутым кюлотами каменным бедрам и спустилась по голеням к самым ступням, – de tus plantas... К сожалению, на этом пришлось остановиться, потому как пятки, которые в завершении так хотелось изуверски потеребить, оказались защищены башмаками. Донье сейчас пришло на ум, что зря она не заставила англичанина остаться босым. Было бы гораздо интересней. Ну ладно, учтет на следующий раз!.. – Mi Ama!.. – завершила она объяснение, не отказав себе в удовольствие чувствительно шлепнуть обормота хлыстом по попе. Пасс слегка дернулся от неожиданности, но промолчал. Лишь задышал как-то подозрительно шумно. Ему, кстати, хватило силы воли несколько раз повторить за ней урок, пока она с наслаждением водила стеком по разным частям тела, и даже, как это ни странно, ни разу не сбиться, хоть голос бедолаги и звучал при этом довольно сипло. И даже подрагивал в некоторых особо занимательных моментах. Ну вот, пусть знает, какие существуют альтернативы приятному обучению на свежем воздухе за удобным столом. А то, ишь! Каталина, наконец, вернулась на исходную позицию – перед светлы очи англичанина. Вернее, не совсем светлы, поскольку Бастиен, казалось, пребывал в состоянии той невменяемости, когда употребляют хорошую порцию хмельного. Что ж, пора заканчивать сей интересный эксперимент. Для первого раза бездельнику явно этого достаточно! – Beso la tierra cerca de tus plantas, mi Ama, – тем не менее, оттарабанил ученик без запинки по ее повелению, и даже ни разу не сбился, представьте. Ой, ну что за умничка, однако! Вот что хлыст животворящий делает! – Ладно, надеюсь, ты усвоил урок хорошо, веве. Теперь всегда должен так приветствовать свою госпожу! Это ясно? – Более чем, mi Ama, – машинально выдал Пасс, но, похоже, соображал парень при этом не слишком-то внятно. – А теперь, Бестиа, – Ката протянула к его губам тыльную сторону ладони, в которой был зажат хлыст, – благодари за урок, дармоед. Англичанин поднял на донью свои глаза, казавшиеся такими огромными на похудевшем лице, и Ката вдруг содрогнулась с головы до пят. На нее смотрел Диего Фернандо! Нет! Она не могла ошибиться: худощавые, костистые черты лица истинного Дона, благородный нос горбинкой, подкрученные черные усы и острая бородка по испанской моде. И эти глаза – пронзительные, карие, полные немого обожания! Сеньор Альварес всегда взирал на нее так во время их безумных и сладостных игрищ. Каталина задохнулась и отпрянула, не контролируя себя совершенно. Мороз пошел по коже, а волосы на ее голове буквально зашевелились от ужаса. И тут Дон Диего неожиданно улыбнулся – сначала сердечно, радостно, но спустя мгновение добрая улыбка эта внезапно превратилась в какой-то дьявольский жуткий оскал. Будто все черти ада вдруг вселились в ее несчастного мужа. Донья охнула и, не помня себя, выскочила вон из комнаты, с перепугу сильно хлопнув дверью. Сердце билось где-то в горле, в висках, кровавый свет застил глаза, пока она бежала подальше от страшного видения – наружу, к свету. И весь мир, казалось, в одночасье перестал существовать.