***
Ощущения хлынули валом, сметая тяжким трудом возведенные барьеры, заклубились, безжалостно наполняя давно забытыми образами, переживаниями, вгрызлись в самое нутро. И... разорвали на части, разбрасывая кровавые ошмётки. Это был ОН. Ее Диего Фернандо! Она не ошиблась! Но, нет! Этого не может быть! Всемилостивый Господь! Неужели его душа так и не упокоилась все же?! Неужели ее супруг настолько грешен, что не нашлось ему места в благословенном раю? Ведь она, Ката, столько молилась! Пресвятая Мадонна! Когда же Спаситель, наконец, простит ее несчастного мужа? И донья не придумала ничего лучшего, чем тут же, снедаемая виной и сомнениями, ринутся в свою часовню, где, совершенно позабыв о времени, принялась истово возносить молитвы к Милосердным Небесам. Без счета и устали. Потом, едва живая, добралась до собственной кровати и, свалившись на нее в полном раздрае, долго и горько рыдала, зарывшись лицом в одеяло – вся скукожившись от невыносимой боли. Видения, одно пронзительнее другого, роились в ее голове. Вот ощущение теплой руки, мягко перебирающей ее волосы, когда Ката, полная благостной неги, лежит в объятьях супруга на берегу вечного океана. Они часто сиживали там, на их любимом скалистом уступе, прямо над водой, и смотрели на звезды, с наслаждением внимая прохладному вечернему бризу после жаркого трудового дня. А Диего... время от времени нашептывал ей всякий милый вздор, нежно нацеловывая ушко в перерывах между своим сладостными мурчаниями. Или то ощущение полета, а вместе с ним и пьянящего превосходства, когда они скачут, разгоряченные, во весь опор, и Ката старается не замечать, что глаза отставшего муженька подозрительно хитро поблескивают. Что ж, Диего Фернандо наверняка знает, каким образом возлюбленная супруга выплеснет свое негодование, когда поймет, что подлец ей бессовестно поддался. И, конечно, тот первый целомудренный поцелуй, неожиданный, как и само признание графа в своих намерениях жениться, когда они прогуливались неспешно по благоухающему саду у кого-то из мадридской знати во время очередного пышного приема. Диего просто притянул ее за руку и щекотно коснулся губ своими мягкими усами. Не сказать, чтобы Ката была в восторге тогда, хотя, что греха таить, ей, несомненно, льстило внимание такого знатного, богатого и, в целом, привлекательного сеньора. Но целоваться! Это уже через край! И в тот момент, сверкая темным взбудораженным взором, Дон заявил «оскорбленной до глубины души» донье, пытавшейся залепить наглецу возмущенную пощечину, когда враз перехватил ее метнувшуюся крепкую ручку. Порывисто склонившись, Диего опалил и без того разгоряченное лицо девы терпким мужским дыханием с тонкими ароматами сандала, табака и хвои: «Даже если я и сгорю, проклятый навек, в пекле сердечного пламени, милая моя сеньора, – с ощутимым напором проговорил он, – словно глупый мотылек, летящий на свет коварной свечи, это меня не остановит! Нет! Пусть прекрасная донья Каталина даже не надеется!» Что ж, в этом достойном человеке крайний прагматизм всегда непостижимо сочетался с старомодным рыцарским энтузиазмом, на самом-то деле. Чудно!.. Впрочем... так оно и случилось, если быть точным. Диего сгорел. Исчез из ее жизни навсегда, оставив лишь трепетные воспоминания. И виновата ли в этом была сама Ката, теперь она не могла ответить себе доподлинно на этот вопрос. Одно донья могла сказать наверняка: слишком много ночей она провыла одинокой волчицей, кусая подушку, чтобы не перебудить весь дом. Прямо как сейчас. Santa Virgen y Su Hijo Jesus! Как живые, стояли в этот момент перед ее мысленным взором возлюбленный супруг, который крепко держал за руку их златокудрого ангелочка Амадо, и оба они – навеки потерянные муж и сын – прощально ей улыбались, вместе уходя в вечность. Или Диего не ушел все же? А как же тогда Амадо?! Неужели ее маленькое сокровище совершенно одинешенек там, на Великих Небесах? Ката промаялась еще немного, но усталость взяла свое, и вместе с утоляющей мыслью о том, что нужно съездить в Санто-Доминго и заказать по своим дорогим мальчикам Заупокойную Мессу, она, наконец-то, заснула все же – провалилась в густое беспамятство сна.***
Очнулась донья среди ночи – вернее, в предрассветный час, когда небо за окном едва начало бледнеть – так резко, будто кто-то толкнул ее в плечо. Ката вздрогнула, судорожно втягивая в себя воздух, и распахнула глаза, тревожно вглядываясь в душный полумрак. Что?! Как?! Сердце испуганно долбилось в груди, а внутри нехорошо так разнылось, будто случилось что-то крайне неприятное, гадкое, но что произошло, Каталина спросонья никак не могла сообразить. Изнемогая от тревоги, она ловила за хвосты беспорядочные обрывки видений, лихорадочно сбирала воедино скачущие горошины мыслей, стараясь ухватить в этом сумбуре хоть какую-то суть. Ведь от этого зависела... И тут ее прошило острым ножом в самое нутро. Ката даже подскочила на кровати – в крайнем смятении. Господи! Боже! Басти! Она оставила его одного! В чертовом подземелье! Закованным! Беспомощным! О Мадонна! Это сколько же времени прошло?! Почитай, около пяти часов! Пресвятая Дева! ДА КАК ЖЕ ТАК?! КАК она могла о нем позабыть?! В пылу всех этих ужасных переживаний о потерянном прошлом остальное напрочь улетучилось из ее несчастной головы, будто кто-то вдруг накинул на память беспросветный морок, скрыл настоящее в болезненных грезах ушедшего. Только бы все было в порядке! Санта Мария, пожалуйста!.. Эти отчаянные мысли – вместе с другими, не менее паническими – заполошно метались в ее мозгу, пока Ката стремглав бежала вниз по темным лестницам, прихватив с собой канделябр. Картинки – одна страшнее другой – настойчиво возникали перед ее мысленным взором. Вот и тайная дверь. Ката дернула ее на себя, в полной уверенности, что та должна быть отперта, ведь закрыть ее на ключ донья не успела. Да, точно! Она это помнила! Но что такое? Дверь не поддавалась. Неужели Каталина, выбегая, хлопнула ею в панике с такой силой, что старые доски заклинило? Господь! Только этого не хватало. В хорошо подогнанной щели между косяком и дверью донья с удивлением различила язычок запертого замка. Что это, вообще, за наваждение? Неужели этот вселенский охламон освободился каким-то образом и ушел? Да еще и потрудился запереть за собой двери? Ката нахмурилась. Что вообще происходит?! Что это за дьявольская нелепица? Все их пикантные забавы с телохранителем ей приснилось, что ли? Да нет же, не может быть! Получался какой-то совершеннейший вздор. Машинально поискав ключ в привычной нише, донья с некоторым замешательством нашла его на положенном месте, и тут же отперла замок. Что ж, ее постигло заметное разочарование: Бастиен, к сожалению, никуда не девался. Бедняга обнаружился на том же самом месте, где и был прикован давеча, но, в силу обстоятельств, явно пребывал на данный момент в совершенно плачевном состоянии. Даже без сознания, кажется. Впрочем, сей исход получался вовсе не удивительным, учитывая адски продолжительное нахождение узника в столь неподвижном положении. Сейчас распятые руки его были неестественным образом вывернуты, а голова бессильно свесилась на грудь. Очевидно, жесткие крепежи в распорках не оставляли особых вариантов для маневров. Господь! Врагу не пожелаешь! Ката ощутила настоящее раскаяние. Ну что за чудовищную игру она затеяла! Еще и забыла своего едва оправившегося от ран телохранителя в этом тайном месте, где он абсолютно не мог позвать на помощь. Можно себе представить, чего ее бедный англичанин за все это время натерпелся, напрочь обездвиженный, лишенный малейшей надежды на спасение. Ката сторонним взглядом оценила неприветливое убранство своего бывшего любовного гнездышка, и ее захолонуло в очередной раз. Да уж... жутковато, наверное, с непривычки! Святой Иисус! Реально, какая-то пыточная. И о чем она только думала?! Бестолочь! – О! Басти! Малыш! Прости меня! – Ката, испуганно причитая, взяла поникшую голову парня в ладони, чуть потормошила, пытаясь заглянуть полумертвому телохранителю в глаза. – Бог ты мой! Пресвятая Дева! Прости! Я заснула! Случайно! Сама не знаю, что на меня нашло! Бастиен! Ты меня слышишь, солнышко? Ты живой? Тут донья с облегчением увидела, как дрогнули опухшие веки, а синие обметанные губы с трудом разлепились: – К дьяволу все! – англичанин явно не был расположен сейчас миндальничать, несмотря на искренние попытки Каталины сгладить извинениями весь кошмарный ужас ситуации. – Развяжи меня! Срочно! А не то я наделаю прямо в штаны, mi hermosa y amable señora! – Конечно, конечно, ты только не волнуйся, dulce!.. – привычными движениями донья в два счета освободила руки несчастного узника, которые тут же повисли безжизненными плетями вдоль мотляющегося от слабости тела. Некоторое время, пока она возилась с ножными креплениями, парень так и стоял, покачиваясь, потом вдруг со стоном растопырил руки в стороны, стараясь ни до чего не дотрагиваться. Заметно было, что сейчас Пасс переживает не самые лучшие мгновения в своей жизни. Глаза его в отчаянии расширились, а рот буквально исказился в беззвучном крике. – Что? Что? Тебе больно? – беспокойной наседкой заметалась вокруг Каталина. – Да не молчи ты, бестолочь! Скажи что-нибудь. – Дьявол! – с готовностью простонал страдалец, словно бы выполняя распоряжение взволнованной хозяйки, но, на самом деле, видно было, что он просто не в состоянии взять свои болезненные ощущения под контроль. – Что? Где болит? Говори! – Каталина попыталась подхватить его закаменевшую руку, но получила в ответ такой вскрик, что аж вздрогнула всем своим напряженным телом. – Не прикасайся ко мне, женщина! – рявкнул Пасс, видимо, по-настоящему изнемогая вследствие хлынувшего в его затекшие руки едкого потока крови. – О, Боже, Святые Апостолы! – от души скривился он. – Потерпи, cariño, сейчас пройдет! – расстроенная, донья попыталась заботливо потереть плечо телохранителя, но Бастиен тут же разразился раздраженным воплем, от которого Ката даже слегка опешила: – Какого черта, Каталина?! Что ты творишь?! – Да что я такого творю? – донья испуганно отдернула руку. – Не трогаю я тебя, видишь! Не трогаю! – Да что ты, вообще, творишь! – процедил Пасс, явно имея в виду совсем иное, и горькие слова его были полны укора. – Ты! Бросила меня здесь! Одного! Скажи мне, ЗА ЧТО, Каталина? Что я тебе сделал? Скажи, чтобы я понял... – Да не хотела я, честно!.. – неожиданно сама для себя начала оправдываться Ката, потому как ей, откровенно говоря, все больше становилось не по себе.. – Я заснула случайно, говорю ж... – Заснула она! Случайно! Знаешь, кто ты после этого?! – Бастиен говорил теперь достаточно тихо, но от того, как побелели его глаза, а лицо исказила иступленная гримаса, казалось, что он кричит во весь голос, выплёскивая свое тяжкое возмущение. – Проклятая чертова стерва! Чтобы я еще хоть раз когда-нибудь тебе доверился! Да ни в жизнь! Даже не надейся! Лгунья, предательница! Вот и поговорили! – Тано, Тано! Успокойся! – Каталина, сокрушенно вздыхая, прижала руки к груди. – Да, я виновата. Но у меня были обстоятельства, поверь... – Обстоятельства?!! Да какие такие обстоятельства?! Ноготь сломала? Или пятно на лбу не отмылось. Дура! Курица! Чтоб тебе пусто было! – теперь уже вовсю разошелся Пасс, заметно оживляясь. – Помоги мне подняться, что ли! А, впрочем, нет! Не смей меня трогать своими подлыми, грязными ручонками! Никогда! – Ну почему же это «грязными»? – Каталина внимательно посмотрела на свои ладони, а потом с достоинством протянула их телохранителю. – Они у меня чистые! Смотри! Можешь удостовериться, обормот. Чис-ты-е! Пасс фыркнул, казалось, со вселенским негодованием, а потом, тихонько подвывая, попробовал встать на ноги, но, вследствие полного дисбаланса в теле, колени его вновь подкосились, и, в итоге, англичанин без сил хлопнулся на четвереньки все же. – О, черт! Да что ж такое-то!.. – простонал он, беспомощно пошатываясь в этой довольно-таки непристойной позе. – Вот! – между тем, Каталина радостно сунула ему под нос ночной горшок, который так удачно нашелся под кроватью. – Ты же вроде хотел... по нужде, Басти. Можешь сходить прямо тут. Сам справишься или тебе помочь, мой дружелюбный cabrito? – предложила она услужливо. – Подержать, может? Ой, лучше бы она этого не говорила. Белки англичанина буквально налились кровью, когда он бросил на нее исподлобья красноречивый взгляд, полный откровенного бешенства. Ни дать ни взять – разъяренный бык во время корриды. Эх, черт! Видимо, Себастьян Пасс разозлился всерьез... – Ладно, ладно... – покладисто забормотала Ката, решив, что пора удирать. – Не зыркай на меня так, Басти. А то гляди – прострелишь! Давай, я тебе лучше попить принесу. Ты же хочешь пить, дружок? Наверняка хочешь!.. Ну вот. Я сейчас!.. – Да иди ты к своему дьяволу, чертова гадская стерва! – донеслось исключительно любезное ей во след, когда Ката уже выбегала из комнаты. Ладно, пусть покуда позлопыхает, поросенок. На самом деле, его можно понять. Господь! Ну почему же все так по-дурацки получилось! Хотела преподать обормоту урок доверия, а сама же его и провалила. Просто молодчина! Как еще бедолага жив остался после таких-то пыток. А ведь так славно все начиналось!.. Ката вспомнила совершенное тело англичанина очутившееся внезапно в ее безраздельном владении, подрагивающее, чуткое – такое отзывчивое на ее изощренные ласки. В этот момент Бастиен был по-настоящему великолепен. Эх, надо будет сказать Лавиньи, чтобы осмотрел паразита, не повредилось ли чего. А там посмотрим, как его задобрить все же. Что-то Каталине подсказывало, что вряд ли Пасс так просто простит ей этакую жуткую выходку. Теперь наверняка будет нелегко наладить прежние добрые отношения со своим телохранителем, так жестоко пострадавшем по ее вине. Охламон ведь наверняка думает, что коварная хозяйка нарочно все подстроила. Донья с удивлением поймала себя на мысли, что данный факт отчего-то сильно ее удручает. Практически выбивает из колеи. Хотя, казалось бы, какое ей дело, что подумает какой-то там жалкий раб! Пусть вон благодарит, мошенник, что вообще жив остался! Но кошки скребли, а расстройство таки необъяснимо усиливалось. Правильно, англичанин сказал: «дура»! Дура она и есть. Ой, Господь!.. И как доказать теперь паразиту, что все это досадная случайность, хотя, конечно, произошедшая из-за ее откровенной беспечности, что там говорить? Но ведь она не хотела такого! Правда! Размышляя этаким невеселым образом, Каталина добралась до кухни, которая находилась довольно близко – в том же самом крыле. Несмотря на столь ранний час, Лусия уже хлопотала там вовсю – вместе с ватагой помощников готовила завтрак для работников поместья. Сладкие запахи маисовой каши на молоке, свежего хлеба и томленого в печи овощного рагу уютно витали в воздухе, вызывая аппетит даже у тех, кто, благодаря некоторым событиям, в сторону еды и смотреть не собирался. То есть у Каталины. По просьбе сеньоры Гальяно повариха с радостью отрезала ей хороший ломоть рыхлого душистого хлеба, налила кувшин молока, даже не поинтересовавшись причиной ее столь раннего голода. Хотя, чего ж! Донья часто уезжала рано – то на прогулку, то на осмотр плантаций. Мало ли... Между там, осмотрев кухню хозяйским взглядом, Ката добавила в корзинку истекающие ароматами свежий овечий сыр и ветчину. М-м-м... Вкуснотища! Сама бы съела! Намереваясь таким вот нехитрым образом хотя бы временно задобрить пострадавшего, она поспешила обратно, в подвал. Но тщетно! Англичанина уже и след простыл. Вот поросятина вредная! Не дождался-таки. Ладно... Благодаря нехитрым умозаключениям, донья решила начать поиски телохранителя прямо с его спальни. Ну а куда обормоту еще податься после такой изматывающей ночки? Не на работу же. Правда, мог улизнуть на берег, к Лавиньи. Но это вряд ли с его-то возможностями сейчас – вон подняться на ноги даже не смог. Хотя с упрямого балбеса станется... Вариант, что Пасс забрался в дебри парка – спать на жесткую скамью – тоже маловероятен. Сжимая тяжеленькую крынку с молоком в одной руке, а корзинку – в другой, Каталина, не раздумывая, потащила снедь на второй этаж. Если охламон умотал к себе – так или иначе все это пригодится! Она готова была поспорить, что парень наверняка хочет пить-есть после всех этих гребаных испытаний. И что-то женскому сердцу подсказывало: сытый желудок сделает телохранителя более покладистым. Хотя, зачем ей нужна была благосклонность этого конкретного раба, донья так до сих пор и не могла ответить на этот вопрос. Вернее, не желала честно задумываться. А что? Так-то ее англичанин – славный малый! Смелый и, кажется, великодушный. И вообще, зря что ли она столько возиться с обормотом?! Жалко теперь, если пропадет. Кроме того, ей представлялся важным тот факт, что, если личный телохранитель смотрит на тебя волком, ничего хорошего не жди – того и гляди, получишь удар в спину. Какие еще нужны причины, сеньоры, скажите? Донья старалась не думать о том, что лучистые глаза вкупе с открытой улыбкой заставляли ее сердце неизменно расцветать в ответ, а светлые, чуть растрепанные пряди вызывали желание их пригладить. Ну или оттаскать хорошенько. В зависимости от обстоятельств. А еще эти чуть заметные веснушки на длинном загоревшем носу так и манили этот нос поцело... Тьфу ты, не дай Господь! О чем она только думает! Ну вот, так и есть! Беглец нашелся в своей спальне, где он сейчас благополучно спал, практически одетый – навзничь раскинувшись звездой на кровати. Не вдоль, а прямо поперек – ноги в башмаках так и стояли на полу. Видимо, нормально лечь сил у бедолаги не хватило. Ката осторожно подошла и поставила еду на прикроватный столик. Будить обормота она не решилась. Да и вообще, жалко было – наверняка измаялся паренек. Ничего, выспится – поест. Она уже собралась потихоньку выйти, но взгляд ее невольно задержался на спящем, с удовольствием скользнул в очередной раз по его внушительной ладной фигуре. Надо же, дрыхнет так самозабвенно, короед. И в ус не дует, что его тут рассматривают. Сейчас выражение лица англичанина, определенно отринувшего во время сна все свои заботы, превратилось из лика сурового бродяги-телохранителя в безмятежную мордаху десятилетнего паренька. Губы, обычно твердо сжатые, умиротворенно приоткрылись, суровая складка на лбу разгладилась... Взъерошенная густая грива разметалась по простыне. Нет, право, ангелочек какой... Хоть сейчас на Небеса! Донья поймала себя на мысли, что ей хочется присесть рядом и утешительно провести костяшками пальцев по твердой скуле со следами засохших слез, по рельефному овалу лица... Сжать по-хозяйски этот упрямый подбородок, заставив губы пленительно открыться для... поцелуя? Тьфу ты, черт... Ну что за наваждение!.. В этот момент Каталина, действительно, готова была забыть, что этот сладкий «ангелочек» способен больно укусить. Вон, уродливые пятна на ее лице и новеньком шикарном платье – которое за всеми этими передрягами она так и не успела снять, кстати! – очевидный тому пример. И еще это: «чертова гадская стерва»!.. Обидно, право, хотя... и заслуженно. Что там говорить. Ката постояла еще несколько мгновений, борясь с нахлынувшим искушением, но здравый смысл в этот раз победил все же, и она, прерывисто переведя дыхание, потихоньку покинула обормотские чертоги, старательно прикрыв за собой дверь.