В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

***

Всего лишь пару дней назад Генри постоянно ощущал щенячье желание так или иначе попадаться на глаза хозяйке, жадно ловить ее благосклонный взгляд, словно лакомой кости дожидаться мимолетного ласкового слова. Просто слюной истекал, что называется... А тут лейтенант внезапно понял, что охладел! Баста! Огонь в душе его погас, и никакой такой потребности он более не испытывает. Наоборот, ему хочется держаться от чертовой сеньоры подальше. Боль в натруженных за ночь бедрах, а также не слишком приятное покалывание в до сих пор слегка онемевших кистях как нельзя лучше способствовали этому настроению. Остановившись чуть поодаль, Тейлор мрачно наблюдал, как Каталина, задумчивая, бродит туда-сюда по влажному, усыпанному небольшими валунами бережку – под своим ажурным зонтиком. Она сосредоточенно выискивала что-то на песке, поднимала, рассматривала всяческие раковины, камушки и еще какую-то непонятную хренотень, время от времени вглядываясь пристальным взором в сверкающую бирюзовую даль. При этом Ката поднимала повыше свой остренький подбородок и вдыхала полной грудью морской искрящийся свет, будто хотела вобрать его весь, без остатка. И, щурясь против полуденного солнца, загадочно улыбалась. А на своего неприкаянного телохранителя, застывшего поблизости воплощением немого укора, испанка – намеренно ли, случайно – не обращала вовсе никакого внимания. Ну ладно, привычка украдкой наслаждаться хозяйкой у Генри осталась, чего там лукавить. Вот так, безотчетно, скользить взглядом по ее ладной, сбитой, но гибкой фигурке – все одно услада для глаз... Но подходить близко что-то не тянет. Еще как нарвешься на очередной подвох! С этакой занозы станется. А он, Тейлор, сейчас ой как не готов напрягаться. Положа руку на сердце, его просто мутит от усталости и скверного самочувствия. К тому же жестокосердное солнце припекает так, что лейтенант буквально готов стечь горячей лужицей в белый прохладный песок: вялые колени подгибаются от собственного веса, а резь в осоловелых глазах усиливается. Между тем, Каталина уселась на груду камней возле самой кромки воды и, явно забавляясь, ловила босыми ногами легкие всплески прибоя – до невозможности заинтересованно! И что, скажите на милость, ему, Тейлору, делать теперь? Стоять как дураку безмолвным столбиком рядом? Не дождетесь! К тому же, когда его так подчеркнуто игнорируют! Надо отметить, что начинать какие-либо действия первым Генри не был настроен абсолютно. Надоело ему раболепно вилять хвостиком! Так что пусть себе любуется всем, чем ни попадя, и, вообще, катится лучше к своему адскому черту, живодерка! Поэтому лейтенант, не выспрашивая никакого на то соизволения, отошел к нескольким пальмам, росшим на краю пляжа, и уселся там в благодатную тень. Но вестимо расположился так, чтобы подопечная находилась под его полным контролем. Все же обязанности телохранителя никто не отменял, чего бы там Тейлор не думал по поводу душевных качеств самой хозяйки. Хотя... положим, если он вытянет свое квёлое тело на этом мягком песочке, обзор ведь получится ничуть не меньше?.. М? Очнулся Генри от того, как что-то холодное, мокрое хлестануло ему в лицо так, что он почти что захлебнулся. И следом на весь пляж раздался гадкий издевательский смех. Что?! Где?! Да что такое?! Черт! Ошалело таращась и ловя ртом жаркий воздух, лейтенант разом взвился с собственного уютного гнездышка, где он до сего момента дрых в свое удовольствие – со всей прилагающейся преступной беспечностью. Первое, что Генри смог разглядеть, отплевавшись и торопливо смахивая воду с заспанных глаз, это возвышающуюся в его ногах испанку, которая, уткнув руки в бока, торжествующе заливалась, будто глупая злобная чайка. Да что за... ешь твою медь?! Упершись локтями в песок, Тейлор некоторое время хмуро пялился на гогочущую против яркого солнца девицу, пока глаза окончательно не привыкли к свету. А потом... сердце его зашлось, а нижняя челюсть едва справилась, чтобы не отвиснуть, но ценой некоторых усилий осталась на своем месте все же: то есть недовольно скривившись. Но, в целом, Генри просто забыл сделать вздох, потому как он узрел, что весь стан девушки выразительно облеплен сырой полупрозрачной тканью, в которую по непонятной причине превратилась ее немудреное бумажное платье. Вернее, по понятной... Все указывало на то, что Каталина совершенно недавно искупалась – неужели прямо в море? – и теперь дразнила Тейлора своим практически обнаженным телом, просвечивающем вызывающе – да что там, просто бесстыже! – через влажное полотно. Ее ровные полные груди с аккуратными вишневыми сосками, откровенно обтянутые тонкой материей, так и притягивали взор, а слегка расставленные ноги на просвет напоминали о своей налитóй стройности, которую Генри раз уже оценил, как-то узрев хозяйку на прогулке в мужских кюлотах. Но сейчас другое дело! Он видел сквозь ткань розовеющую кожу, видел плоть – живую, манящую, – видел воочию контуры изящной фигуры, которую совершенно не скрывали, а, наоборот, беззастенчиво выставляли напоказ ее намокшие одежды. И – самое главное! – он мог видеть скоромный треугольник, который довольно-таки дерзостно, хотя и смутно, темнел в ложбинке, внизу округлого живота. Отчего все тело Тейлора вмиг покрылось колючими мурашками. Лейтенант пытался, конечно, целомудренно отвести взгляд, да куда там! Это, простите, получалось выше его сил! Потерявший управление корабль благополучно влекло на смертоносные скалы. Ката, кажется, осталась довольна таким недвусмысленным интересом телохранителя, потому что она и не подумала срочно прикрываться, как того требовали маломальские приличия. Наоборот, она перестала, наконец, по-дурацки заливаться, и стояла теперь перед Тейлором, хитро так улыбаясь, и при этом слегка поворачивалась туда-сюда, манерно поводила гладким плечиком, усыпанном бриллиантовыми капельками. Будто специально красовалась, зараза! Впрочем, почему это «будто»? Генри еле вспомнил о том, что он вовсе не собирался поддаваться на провокации после всего случившегося и решительно добавил неприязни во взгляд. Ну ладно, неприязнь изобразить не получилось, но хотя бы нахмуренность. Девать глаза все равно было некуда, поэтому лейтенанту пришлось смотреть как раз в заманчивый просвет между девичьими ногами. – Интересно... – наконец протянула сеньора глубокомысленно, – что полагается матросам за сон на вахте? Может, просветите меня, герр... помощник капитана. – Я не спал, – пробухтел Генри, окончательно смешавшись, и от этого набычившись еще больше. – Просто немного полежал с закрытыми глазами. Зверски не выспался сегодня, mi Ama – не знаю почему. Вы не в курсе случайно? Каталина явно пропустила этот чертовски язвительный намек мимо ушей. – Да где ж «немножко»! Уже где-то час прошел с тех пор, как ты глаза закрыл, мошенник. Я вон даже искупаться успела. А ты и не заметил, телохранитель. Вдруг бы меня акула какая утащила? Генри напрягся и бросил тревожный взгляд на безмятежные воды бухты. – А что? Тут акулы водятся, донья? – Ну... не знаю. Водятся – не водятся... А вдруг! Ты должен бдеть при любом раскладе! Разве не это задача телохранителя? – Ну, если так... увольте меня, – дернул губой Тейлор и сам подивился собственной наглости. Что ж, кто-то сегодня явно был не в духе и рисковал получить качественных люлей в результате, особенно, если вспомнить утреннюю трепку несчастной камеристки. Но по какой-то неведомой причине Тейлора несло, надо признать. И он ничего не мог с этим поделать. А Каталина... Она вдруг плавно опустилась на колени, оказавшись как раз между внушительных ступней «дебошира», и глаза девицы тут же насмешливо сощурились. – Дерзишь, поросенок?! И что ты будешь интересно делать – такой вот, уволенный? Генри небрежно пожал плечами: – Пойду вкалывать на плантации, как и раньше. С вашего позволения, mi Ama. Зачем вам такой безответственный охранник, который, к тому же, спит на вахте, когда хозяйку того и гляди акула схрумкает? – Вот и я интересуюсь, зачем! Хотя... положим, ты еще можешь искупить свою вину, телохранитель. Генри презрительно скривился, но при этом напустил на себя донельзя бесшабашный вид. – Поркой? Да, он нарывался, надо признать, но сдерживаться не было сил. – Что ж, идея неплохая, но... могу тебя разочаровать – нет. – Нет? – Нет. – А чем же тогда? Больше в вашу жуткую пыточную я добровольно не пойду. Вот хоть убейте. – Дуралей! Никто тебя туда и не зовет. Это еще заслужить надо. – Заслужить?! Вы сейчас смеетесь, да? – Ну почти. Но вообще... это сложно объяснить, Тано. Я пожалела, на самом деле, что позвала тебя туда. Это было... неправильно. И мы с тобой оба поплатились за это. – Вы-то как поплатились, интересно, сеньора? Выспались как следует? Вопреки ожиданиям Каталина добродушно хмыкнула на очередной телохранительский демарш и чуть опустила затрепетавшие веки. – Знаешь, я могу понять твое негодование, малыш. Уму непостижимо, как ты пережил эту ночь. А я... Я, и вправду, виновата, хотя... в общем, и без вины. Поэтому я сделаю сейчас вид, что ты ничего не говорил, – в голосе испанки исподволь прозвучали жесткие нотки, когда она снова посмотрела Тейлору в глаза, – а я не слышала! Идет? – Знаете, mi Ama, – в свою очередь сощурился Генри, а голос его практически звенел. – Сдается, вам привычно играться людьми! Любая ваша прихоть должна быть исполнена, так? И вам наплевать, что человек хочет, или что он при этом чувствует. Наплевать! Наигрались и выкинули на помойку! И заметьте, не я затеял этот разговор, я вас вообще не трогал! Спал себе потихоньку. Это вы ко мне пристаете. Сначала позвали гулять, потом облили вон всякой гадостью, теперь донимаете своими глупостями. Да делайте, что хотите! Хоть на лоскутки режьте! Вот! Я даже пальцем не пошевелю. Потому что мне тоже наплевать! Очень логично, право! Но кто следует логике, когда выплескивает свое великое раздражение? Несколько мгновений донья пялилась на возбужденного Тейлора непонимающе, потом, кажется, обрела дар речи. – И что? Правда не пошевелишься? Что бы я не сделала? Как интересно! Надо проверить! – на губах Каталины заиграла коварная улыбочка, когда она призывно подалась к Тейлору пышной грудью вперед. Чертовски соблазнительно, надо отметить! Генри испугался в этот момент, что однозначная реакция определенной части тела выдаст самого обладателя с головой. И тогда вся его гордая независимость насмарку! – Я бы попросил вас, сеньора Гальяно, оставить меня в покое! – сквозь зубы процедил лейтенант, изо всех сил стараясь не думать об упругих заманчивых формах перед собой. – Ой! Ну чего это ты стал такой суровый, Тано? – на удивление не унималась Ката. – Остынь, моряк! Я всего лишь хотела позвать тебя купаться, – голос доньи звучал мягко, вкрадчиво. – Пойдем, освежишься, веве. Смоешь все свои... невзгоды. М? Водичка такая прия-ятная, те-еплая, не-ежная... – Вы меня услышали, mi Ama? Я не хочу! У меня вон... колени болят! Ну а чего! Прибьют ведь один раз и какая разница за козу это будет или за корову? Каталина приподняла удивленно свои хорошенькие бровки: – Колени?.. А что там у нас с коленями, чико? – весьма заинтересовано промурчала она. – Дай-ка я посмотрю... Не успел Тейлор возразить, как девушка, удобно устроившись на собственных пятках, вмиг стянула его башмак, а потом, потянувшись к манжетам лейтенантских кюлотов, ловко расстегнула немногочисленные пуговицы над икрами. Генри в этот момент машинально прикинул, сколько же он не мыл свои намученные ноги. Ах, да! Вчерашним утром, перед уроком с маэстра Гальяно, он тщательно намывался в купальне у Лавиньи, и с тех пор... было как-то недосуг. Почитай, уже более суток прошло... как он практически даже башмаков не снимал. Но в конце-концов, не он же затеял всю эту катавасию, так что пусть теперь наслаждается, стерва! – Эй-эй! Ты обещал не шевелиться, Бестиа! Вот и лежи теперь! – сеньора игриво погрозила пальцем дернувшемуся было англичанину. Потом, пристально глядя Генри прямо в глаза, испанка подцепила ноготками плотно натянутый подвязками чулок и ме-едленно так его стащила, после эффектным движением отбросив в сторону. Голую пятку лейтенанта тут же щекотно захолодила мокрая ткань на ее коленях, куда Ката удобно устроила ступню. Накрученный по самую макушку, Генри решил посмотреть сие прелюбопытнейшее представление до конца. А чего ему терять в итоге? Сам-то он и пальцем не пошевельнет, так и знайте! Он дал себе зарок! Но через пару мгновений Тейлор забыл обо всех своих обещаниях, потому как прекрасная рабовладелица вдруг подхватила его ногу под щиколотку и подняла до уровня своего лица. Потом, так и не отрывая от лейтенанта лукавого взгляда, высунула лопаткой свой розовый язык и неторопливо провела им – теплым, влажным – по подушечке его босой ступни. По самому ее центру. И тут же с наслаждением облизнула губы. – Соленая! – хихикнула девица, совершенно безо всякой на то неприязни, словно попробовала на вкус необычное блюдо. Сказать, что мир перевернулся в голове у Генри, это ничего не сказать. Небесная молния в единый миг пронзила все его тело, заставив англичанина разом ослабеть, будто он выпил махом бутылку коньяка. Кровь теплой патокой потекла по венам, расплавила мозг и, как водится, снесла остатки здравого смысла. Кажется, так это называется... Но лейтенант не мог сейчас облечь то, что происходит с ним в какие-то дурацкие толкования. Единственное, что он ощущал сейчас в полной мере, это то, что совершенно потерял всяческую ориентацию. Но чертовка на этом и не думала останавливаться. После того, как донья увлажнила язычком свои сочные губы, она нежно так – и с явным удовольствием! – поцеловала Тейлора в чувствительный бугорок прямо под средним пальцем, внимательно наблюдая при этом, как мутится, пьянеет его шалый взгляд. Господь! Да что творит эта дьявольская женщина! И Генри не смог сдержаться: он сдался и, запрокинув голову, позорно застонал от захлестнувшей его сладостной муки. – Так ты пойдешь купаться, англичанин? Или мне продолжать?.. А? Чего ты хочешь сейчас? – услышал он сквозь мерцающую пелену, заполонившую мозг. Что Генри мог на это ответить, интересно? Тем более он почувствовал, как что-то остренькое, теплое потихоньку сжимает большой палец на его ноге, вызывая по всему телу трепетные судороги. Плохо соображая, Тейлор поднял голову и круглыми от удивления глазами уставился на донью, которая обхватила этот самый палец своими ровными белыми зубами и теперь покусывала осторожно – на грани боли и наслаждения. – М-м... – проговорила она, наконец, заметив, что несчастный телохранитель доведен практически до полной невменяемости. – Я вылечила твои колени, чико? Что скажешь? Или мне оставить тебя в покое все же? – Пожалуйста, mi Ama... – забормотал Тейлор, будучи едва в состоянии набрать в легкие воздух. – Пожалуйста... Пожалуйста... вы должны уйти! – О! Сколько тут у нас «пожалуйста»! Что ж... раз ты точно этого хочешь?.. – Хочу!!! – отчаянно выкрикнул Генри, но получилось почти беззвучно, поскольку дыхания не хватило. – Да? Вот прямо хочешь-хочешь? А, мне кажется, твой младший братец сигналит нам как раз об обратном! Или он у тебя таким вот бодрым образом тоже взялся протестовать? – усмехнулась донья, кивнув на отчетливый бугор, неудержимо выпиравший из штанов Тейлора. – Мне интересно, кто из вас более честный сейчас? А, чико? Давай-ка спросим у твоего каврито, чего мошенник хочет на самом деле! Узнаем у него... тет-а-тет, – тут чертовка встала на четвереньки и, соблазнительно изогнувшись, потянулась к застежкам на поясе лейтенантских бриджей. Что? Что она собирается делать?! Если это игра, то все зашло слишком далеко! Еще чуть-чуть, и он, Тейлор, просто не сможет остановиться! Генри последними усилиями перехватил нацеленную шаловливую ручку и довольно жестко отбросил ее в сторону. – Донья, прекратите! Пожалуйста, перестаньте!.. Да хватит же со мной играть! Я вам тут не железный! – вскипятился он вдруг от полного отчаяния и невозможности предотвратить неотвратимое. А, главное, от своего дикого абсолютного нежелания это сделать. – О?! – Каталина резко отпрянула и опять села на пятки как раз между его колен, бровь ее сердито изогнулась. – Кто это сказал, что я с тобой играю, англичанин? Все очень... очень... очень серьезно! – с каждым этим «очень» бархатный голос становился все глубже, все пленительнее. И в этот момент в руке испанки сверкнул ее любимый обоюдоострый стилет. Когда только плутовка успела извлечь его из ножен на своей щиколотке – непонятно. – Значит, ты не хочешь по-хорошему, чико? Что ж... тогда будет по-плохому, – многообещающе протянула она, усмехаясь при этом чертовски скверно. – Представь, порезать тебя на лоскутки моя давняя мечта! И советую особо не шевелиться, если не хочешь остаться без своего дорогого... неуемного дружка. С этими словами, красотка, недолго думая, подцепила острейшим кинжалом сначала одну штанину, потом другую и распорола их снизу до верху в единый миг. Оставив Тейлора только возмущенно разевать рот, потому что он, действительно, боялся хоть как-то пошевелиться. Все-таки, на что способна недовольная женщина с орудием в руках, один дьявол ведает! Тем более находясь в чрезвычайно опасной близости от самого сокровенного – мужских драгоценностей... таких уязвимых сейчас! Воткнет и дело с концом! Кто ее, бесовку, разберет!.. Тем временем Каталина, проделав свое вероломное дело, взялась за порезанный пояс штанов и отогнула образовавшийся кусочек ткани вниз так благоговейно, будто разворачивала обертку рождественского подарка: – Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что тут у нас... – с любопытством пробормотала она, аккуратно задирая вверх последний покров в виде тейлоровской рубахи, отчего достоинство Генри качнулось и безнадежным образом выпрыгнуло наружу, явив свету – то есть сеньоре Гальяно – истинное положение вещей. Лейтенанту оставалось только смотреть на это, чуть приподняв голову, пока он – на всякий случай! – беспомощной звездой распластался на песке. Ведь злодейка-то по-прежнему сжимала в руке свой опасный кинжал. – Та-ак... а по тебе и не скажешь, дружочек, что ты слишком уж против? Или твой хозяин опять шутит, каналья? – Ката насмешливо посмотрела на потерявшего всякие аргументы телохранителя. – И что мы ему за это сделаем? Как думаешь? Генри цыкнул зубом и закатил глаза. Получилось весьма недоверчиво, кажется. – Ай-ай-ай!... Похоже на то, что охламон сомневается в наших намерениях! А мы ведь можем сделать вот так... – Ката прочертила острием по поджавшейся мошонке, с огромным интересом наблюдая за процессом. – Или вот так... – продолжила она, легкими прикосновениями металла рисуя на чувствительной коже неведомые узоры. – О, да ты у нас тут совсем слюни распустил, любишь остренькое, красавчик? – прокомментировала она капли смазки, которые обильно вытекали в это время из раздухарившегося органа, буквально стоящего колом. – А твой глупый хозяин уверяет нас, что ему подобное не по душе!.. Нормально! Когда он такое говорил? Но ножиком по члену это, правда, как-то перебор! – Ой, а что у нас тут за бантик? – Ката старательно обвела своим опасным жалом контуры давешней матросской татуировки. – Видать, кого-то ты уже достал однажды своей прытью, а, паренек? К кому конкретно девица обращалась сейчас, было не слишком-то понятно: то ли к самому Тейлору, то ли к его сбрендившему от необычных ощущений «родичу». Но Генри сейчас находился не в том состоянии, чтобы рассказывать историю о происхождении данного художества, да и испанка особо не стала допытываться. Ее, похоже, интересовало сейчас нечто совсем другое. Помедлив мгновение, Ката вдруг решительно оседлала бедра Тейлору, не оставив ему никакого шанса на спасение. Впрочем, намерено ли случайно, но влажные юбки сеньоры Гальяно не давали соприкоснуться их обнаженным телам. – Когда-нибудь, если будешь меня доводить, Бестиа, я вырежу на твоем теле нечто подобное! – проговорила владелица и, внезапно нависнув над лейтенантом, почти нежно поскребла лезвием по его щекам, будто сбривая невидимую щетину, потом пощекотала яремную впадину. – А, может, чего и похуже! Недолго думая, она чиркнула завязки на вороте рубахи и повела орудие далее: по левой груди, обнажившейся в распахе, вокруг отвердевшего в следствие пронзительных ощущений соска, и кольнула своим смертоносным клинком ниже – прямо в гулко барабанящее сердце, заставив Тейлора судорожно перевести дыхание. При этом другой рукой донья уперлась ему в плечо, обездвиживая, и чуть подсохшие волосы, рассыпавшиеся из под пиньеты, затеняли склонившееся лицо испанки. Одни лишь глаза горели ярко на этом темном лике, притягивая взор поверженного телохранителя своим дьявольским огнем. – Прости, Тано, но мне придется надругаться над твоим соблазнительным телом. Потому что сам ты, кажется, ни на что подобное не способен! – коварно оскалилась бестия. Надругаться?! Это что значит, к дьяволу? Неужели? Неужели это то, о чем он, Генри подумал?.. О!.. – Как скажете, mi Ama... – сипло пролепетал лейтенант на всякий случай, не в силах более сопротивляться этакому напору. В эту секунду он узрел, как взгляд Каталины на несколько мгновений поплыл, будто донья тоже хлебнула хорошую порцию горячительного. – Вот почему я люблю, англичанин, когда ты так говоришь?.. – повторила она сказанные уже как-то слова, удовлетворенно при этом улыбаясь. – Всегда рад угодить моей госпоже! – ехидно скривился Генри. Ну а чего он тут мог еще сказать? – Ой, все, молчи, охламон! Не порти момент! И тут же впилась в его губы крепким хозяйским поцелуем, кусая и посасывая, будто все соки хотела из него выцедить, зараза. А крепкие руки ее в это время как следует мяли, терзали и, в тоже время, нежно оглаживали его горевшую кожу. Если до этого Тейлор еще хоть как-то соображал, то далее он окончательно потерял здравое сознание, особенно, когда Ката, задрав ему рубаху чуть ли не до шеи, прошлась губами по всему телу, проделывая невероятное. Чертовски досталось тем же соскам, которые тщательно сосали, покусывали, лизали и щекотали языком. И, признаться, одно только это виртуозное действо могло довести несчастного лейтенанта до экстаза. Затем она отставила измученные комочки, чтобы спуститься ниже, по тугому от напряжения животу, основательно зацеловать пупок, и пройтись теплыми губами вниз: по бороздке волос прямо к сосредоточию его мучительной неизбывности. Такой, что по телу вовсю расходились сладкие судороги. Там, на самой границе живота, Каталина опять остановилась, каким-то невероятным образом находя самые чувствительные местечки на лобке, для начала щекоча их острым язычком, а потом добавляя томную мягкость поцелуев. Через некоторое время Генри почти не отдавал себе отчет, как остервенело он извивается под таким изуверским натиском, стенает практически в голос и хорошенько ерзает пострадавшей задницей по песку, вовсе не замечая никакого дискомфорта. Потому что он ощущал самым своим чувствительным местом близость ее горячего тела, прикосновения ее груди, подбородка, шеи, и единственным его желанием в этот момент было вдоволь потереться о такую близкую девичью плоть. А может, чего и поболе... Он вожделел этого чертовски – до дрожи, до крика! До красных пятен перед глазами. В результате влажное дыхание переместилось на его член, но не касаясь, а лишь дразня своим томительным теплом. Это вообще что за издевательство?! Он опять приподнял от песка мутную голову, чтобы воочию наблюдать, как Каталина жадно рассматривает его отчаянно набрякший до синих вен орган, а потом, загадочно улыбаясь, тянется к нему розовой лопаткой языка. Заметив, что Тейлор на нее смотрит, она останавливается буквально в полу дюйме ото всей этой прелести и начинает, не задевая, отнюдь не целомудренно этим язычком трепыхать – быстро так, из стороны в сторону, – вызывая мучительные судороги просто от одного вида этого действа. В ту же секунду Генри ощутил, что это конец! То, что его после порежут на кусочки и скормят, простите, собакам, перестало иметь хоть какое-то значение, просто потому, что его перегоревший мозг отключился. Все, баста! Он видел перед собой только эти блестящие серые глаза подернутые хмельной поволокой, горящие щеки, полуоткрытые сочные губы... Когда-то сокровенной мечтой лейтенанта было просто их поцеловать, а тут!.. Да к дьяволу все! Сам не ведая, что творит, Генри приподнялся и, с силой притянув Каталину к себе, буквально выдрал из-под нее последний полотняный препон, ощутив: вот оно! Желанное, горячее – близко! Но испанка и сама, цепляясь за него исступлённо, помогала разоблачению, а потом, пружинисто привстав на бедрах, медленно и очень сладко окутала его своим влажным нутром. При этом чертовка с каким-то утробным стоном впилась зубами в его плечо, на манер того, как это делают дикие кобылицы в порыве первородной страсти. Тело ее дрожало, вбирая его плоть, до самых краев – он чувствовал, – напитанное этой самой страстью, очевидно, не в силах более сдерживать свои тайные порывы. Он и сам вибрировал каждой жилкой, словно раскаленный паровой котел, который вот-вот взорвется, стискивая вожделенное, насаживая его с усилием, заполняя собой до краев, сливаясь, наконец-то, вместе с ним в единое беспредельное целое. Кровь и фейерверки, крро-овь и фейер-рверки! Кровавые брызги повсюду! В голове, перед глазами, в полыхающем нутре! Генри чувствовал, как его разрывает и топит, выкручивает и смешивает, плавит и стискивает, выдирает жилы и тут же сжигает дотла... Господь и Все Его Апо-остолы! Он вжимался в эту желанную плоть, звенящую, словно тетива, упругую, как бурный поток, сокрушительно врубаясь в нее снова и снова, пока не услышал звериный, смертельный вопль из Каталининых уст. Вопль, от которого его самого тут же вывернуло наизнанку, сжало, а потом выстрелило фонтаном радужного света так, что он, Генри, рассыпался осколками где-то там, в бескрайних ярких небесах. И он тоже... тоже кричал – неистово, яростно! Потому что это было невыносимо!.. Просто, к дьяволу, адски восхитительно! И пусть кто-нибудь ему скажет сейчас, что это не так! Не приходя в сознание, Тейлор смутно почувствовал, как драгоценное тело в его руках обмякло, и оба они повалились без сил на белый пушистый песок на берегу сияющего первозданного океана. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГЛАВЫ СЛЕДУЕТ...