* * *
— Ее больше нет в Харузе. Джареддин уронил изумруд на цепочке, который держал над огромной — во весь стол! — картой столицы и отошел от нее, потирая ноющие виски. — Ее нет в Харузе… — повторил он, пытаясь усмирить ревущую в душе ярость. — Как?! Она не могла покинуть город! Я сам разослал по всем воротам амулеты снятия личины! Стражники проверяли всех! Каждую нищенку или глубокого старика! От паланкина светлейших родов до бродячих трюкачей! Она не могла сбежать! — И все-таки сбежала… — негромко промолвил Серый Лис, уютно устроившийся перед вторым столиком, низеньким и уставленным принадлежностями для чаепития. Какие-то странные чашки, грубо вылепленные из темной глины и даже глазурью не покрытые, пузатый чайник и в пару к нему такая же круглая емкость с крышкой, ситечки, деревянные ложки и ковшики, полотенце, которое не подадут к столу ни в одном достойном доме — из простого некрашеного хлопка и без единого стежка вышивки… Джареддин раздраженно глянул на все эти приспособления, использовать которые Серый Лис тщетно пытался его научить. Говорил, что они помогают очистить душу, избавиться от гнева и других сильных страстей. Как могут избавить от гнева травяные зелья, Джареддин вполне понимал! Но самый обычный чинский чай, пусть и заваренный особым способом? Это же бред! — Присядьте, мой друг и господин. — Губы Серого Лиса растянулись в улыбке, и на этот раз — редкий случай! — ее отсвет озарил непроницаемую темноту глаз чинца. — Прежде всего успокойте свое тело, затем — разум, а сердце последует за ним. Предположим, что в сети, которую вы сплели столь искусно и старательно, нашлось слабое место, и девица в самом деле проскользнула через нее. Что плохого и что хорошего из этого последует? — Опять уроки вашей чинской премудрости? — раздраженно фыркнул Джареддин, однако заставил себя сесть напротив оборотня, задышал в глубоком ровном ритме, показанном Лисом в прошлый раз, и прикрыл глаза. — Да что в ее побеге может быть хорошего? — Как скажете, мой господин, — невозмутимо согласился Лис. — А что плохого? Послышалось шуршание пышных шелковых рукавов и еле слышное позвякивание посуды. Оборотень заваривал чай, следуя сложным ритуалам, в которых Джареддин, как ни пытался, не мог найти ни малейшего смысла. То ли дело кофе! У него и вкус ярче, и мысли от него проясняются лучше, и как его варить — понятно любому, кто хоть раз это увидел. — Она… — Джареддин попытался собраться с мыслями и вдруг понял, что действительно ни разу не задумался, а куда стремится беглянка? — Она может попросить у кого-то помощи! В Харузе она не осталась, значит, на покровительство шаха не надеется. Умная девочка. — Так искать помощи она собирается за пределами столицы? — мягким, словно шелк его многочисленных халатов, голосом подсказал Лис. — У кого же? — У дяди, — уверенно сказал Джареддин и тут же усомнился: — Но она знает, что старый Ансар скорее встанет на мою сторону. Он спит и видит, как бы достойно распорядиться судьбой племянников, а чем брак со мной плох? Когда Ансар узнает, что дерзкая девица сбежала из дома мужа, которому сама дала брачные клятвы, он пришлет ее обратно с дарами и мольбой о прощении! Если только… если она не поделится с ним подробностями этой свадьбы. Наиб — человек прямой, как стрела, ему даже наше невинное лукавство покажется непростительным обманом. Да… Тогда он может встать на сторону племянницы и обратиться к шаху. Конечно, мое слово для государя значит больше, но весы его милости могут качнуться в любой миг… — Но если она приедет к дяде, разве вы не будете знать, где ее искать? — тем же терпеливо-сладким голосом уточнил Лис. — Гнев светлейшего родственника можно смягчить, и он станет вашим союзником, а не врагом. И разве брат желанной девы не ваш должник? — О да… — протянул Джареддин, и его губы впервые тронула улыбка. — До чего же кстати я оказал ему ту маленькую услугу! Право, не подвернись такая возможность, ее следовало создать самому! — Мой господин мудр и предусмотрителен, — мурлыкнул Лис, разливая по чашкам светло-янтарную жидкость. — Отведайте этого чая, привезенного со склонов великой священной горы Гуанши. Его собирают лишь с тех кустов, которые достигли возраста семь раз по семь лет. Это нужно, чтобы корни впитали мощь земли, а ветви поймали дыхание неба. Для чая берут не все листья, а лишь верхнюю почку с двумя первыми листочками, а скручивают их невинные дети, чтобы не осквернить чай нечистыми помыслами. — Да-да, прекрасный чай! Джареддин торопливо сделал первый глоток. Чай имел запах заваренного сена, вкус — тоже сена, и на вид, если открыть глаза, будет как сено, так что лучше посидеть так, не поднимая век. Не все ли равно благородному чинскому напитку, как именно его пьют? К счастью, крошечные чашки, которые Лис использовал для церемонии, вмещали ровно три глотка. Увы, заваривать чай полагалось не один раз, а несколько, чего Джареддин тоже никак не мог понять ни умом, ни сердцем. То ли в этом великая мудрость, недоступная его суетному разуму, как утверждал Серый Лис, то ли столь же великая жадность и крохоборство, как подозревал сам Джареддин. — Но ведь Наргис и сама это все понимает, — вдруг пришло ему в мысли. — Разве что про Надира она не знает, а про наиба — еще как. И станет ли она рисковать их жизнью? Я ведь ясно дал ей понять, что не потерплю сопротивления ни от кого. Наргис любит дядю и брата, она заподозрит, что там я стану ее искать первым делом. И тогда… Аледдин! Она может попробовать добраться до Тариссы! Безумная девчонка! Одна! Ну пусть даже с этим мальчишкой, если прихватила его с собой… Где они могли спрятаться? В торговом караване? Или им хватило безрассудства пуститься в путь вдвоем? — Так или иначе, изменить это вы не можете, мой господин, — донесся до него голос Лиса, и Джареддин, словно уловив невысказанное пожелание оборотня, сделал еще глоток почти безвкусной жидкости. — Не стоит и думать о том, что не в вашей власти. Предположим, ваша супруга прибыла в Тариссу. Что тогда? — О, тогда… Губы Джареддина снова растянулись в улыбке, на этот раз насмешливой и злой, так что ему и в зеркало смотреться не нужно было. Он поставил чашку на стол, помня, чем закончилось прошлое чаепитие, когда он вот так же злился на избранницу. Серый Лис потом сокрушался, что этой ужасной грубой посудине, то есть бесценному изделию какого-то древнего чинца, исполнилось пять веков, а «светлейший, мудрейший и достойнейший господин» раздавил ее пальцами, словно яичную скорлупу. — Тогда… Я бы на это посмотрел, — признался он и открыл глаза, в упор взглянув на собеседника. — Очень хотелось бы увидеть, как пылкая Наргис попытается выбить хоть искру страсти из этого куска мрамора, моего дражайшего братца. Как будет признаваться ему в любви, а в ответ услышит его обычные бредни о долге, правильности избранного пути и неминуемом торжестве справедливости над бесчестьем. О да, как бы я хотел это видеть! Пусть сравнит! Пусть познает разницу между настоящим мужчиной и этим… подобием! Жадно схватив чашку, он глотнул оставшиеся в ней капли, чтобы смочить мгновенно пересохший рот. Снова плавно поплыли по воздуху многослойные разноцветные рукава. Серый Лис сидел неподвижно, словно сам был одним из многочисленных чинских божков, чьи костяные статуэтки неизменно ставил на чайный столик. Только руки его жили, разливая новую порцию чая, да глаза сияли странным звериным огоньком в приглушенном свете масляной лампы. Поставив перед Джареддином снова полную чашку, он вкрадчиво спросил: — Так что же плохого в том, что юная Наргис ускользнула от ваших слуг и отправилась сама вершить свою судьбу? Какой из этих путей не приведет ее обратно в ваши объятия? — Что плохого? — медленно повторил Джареддин. — Выходит, что ничего. Напротив… Если только она благополучно доберется до своей цели. Но на это я и в самом деле не могу повлиять, только ждать, когда меня оповестят, где бы она ни появилась. А вот тогда… Он запнулся, вспомнив, что спросил Серый Лис в начале чаепития. Глубоко вдохнул, выдохнул, подождал перед тем, как сделать первый глоток из новых трех. Набрав чая в рот, покатал его на языке, старательно оценивая вкус — ну должен ведь он появиться когда-нибудь, верно? А потом сказал, глядя в светлый янтарь, на поверхности которого плясали огненные блики от светильника: — Расскажите мне еще об этом чае, мудрейший. Как именно следует его заваривать, чтобы добиться ясности мыслей и спокойствия сердца? Кажется, это очень полезное умение.Глава 5. Железо и шелк
24 февраля 2022 г. в 00:23
Идти Дорогой Теней в место, где ни разу не был, занятие не из приятных и притом не безопасное. Поэтому гостеприимный Иллай Раэн покинул уже ближе к полудню, отлично выспавшись, плотно позавтракав, неторопливо собравшись в дорогу и даже выпив кофе со светлейшим ир-Даудом-старшим и его джандаром. Надир к позднему завтраку не вышел, передав со слугой, что болит голова. Но услуги почтенного Раэна не требуются, пусть господин целитель не беспокоится! Светлейшему Надиру всего-то нужно полежать в постели, вдыхая аромат целебных масел, тишина и покой всегда ему помогают при этом досадном недомогании.
Раэн понимающе покивал и передал самые учтивые пожелания здоровья, какие мог придумать, а еще посоветовал молоко с медом и непременно примочки из розовой воды на виски и лоб. Отличное средство от головной боли!
— В седло бы его да погонять от рассвета до заката, чтобы задницу отбил и дурь из головы выветрил, — буркнул наиб, окончательно перестав стесняться Раэна, словно проверенного домочадца. — Примочки! Из розовой воды! Тьфу! Был бы жив его отец…
И он тоскливо вздохнул.
— Воистину ранняя кончина вашего брата достойна величайшей скорби, — согласился Раэн, а про себя подумал, что Солнечный визирь вряд ли стал бы применять к сыну такие сильнодействующие средства.
Судя по тому, что об отце Надир всегда говорит с благоговением, их связывали настоящая любовь и доверие. Неудивительно, что после воспитания в доме визиря, человека образованного и тонкого, Надиру тяжело с дядюшкой. Впрочем, дядюшке с ним не легче.
— Будьте снисходительны к своему племяннику, светлейший, — мягко сказал он вслух. — У Надира много прекрасных качеств, но не всех боги делают из оружейной стали, подобно вам. Драгоценный фарфор или мягкий шелк выглядят не такими прочными, как железо, но они тоже могут удивить своей крепостью.
— Сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет, — упрямо буркнул ир-Дауд-старший. — Можете хоть поэму про него сложить, но от ваших слов Надир не изменится. Фарфор или шелк, ха! Еще скажите, что они равны доброму булату!
— Равны? О нет! — улыбнулся Раэн. — Скажите, светлейший, что будет с лучшим булатным клинком, если вкопать его в сырую землю и там оставить?
— С клинком? Хм… — Наиб задумался, а потом нехотя признал: — Заржавеет и сгниет. Не сразу, конечно…
— А фарфоровая ваза способна лежать в такой земле тысячи лет. — Продолжая улыбаться, Раэн вытянул из шнурка, который стягивал ворот его рубашки, шелковую алую нить и попросил наиба: — Порвите ее, светлейший.
Хмыкнув, тот взял нитку и попытался рывком ее разорвать. Потом еще раз и еще… Намотал на обе ладони и потянул с усилием, краснея от натуги… Раздраженно дернул плечом и поднял на Раэна мрачный взгляд:
— Это что, колдовство какое-то?!
— Ну что вы, светлейший, просто нитка. Очень хороший шелк, будь он похуже, у вас получилось бы его разорвать, — с совершенно серьезным лицом успокоил его Раэн и вкрадчиво добавил: — Как видите, сила шелка и фарфора не та, что у железа. Вот эту пиалу легко разбить, но ее осколки не сгниют и не утратят цвета росписи за века в земле. Шелк мягкий и легкий, его можно разрезать ножом или осколком той самой пиалы, но… Вы же сами испытали его на прочность, верно? У вас руки воина, светлейший, они умеют управляться с поводьями коня и саблей. Но вы ничего не способны сделать ни с шелком, ни с глиной, разве что разрушить созданную из них вещь. А девчонка-вышивальщица или гончар сотворят чудо, которое переживет и нас с вами, и многие города, что ныне горделиво высятся башнями и надеются на бессмертие.
— Слова, почтенный Раэн, всего лишь слова… — вздохнул наиб, роняя ниточку между пиалами и тарелками сладостей. — Хотите сказать, что я ошибаюсь в Надире? Да хоть бы это было правдой, я бы первый обрадовался! Вот встречу на той стороне Бездны его отца, что ему скажу? На кого, спросит он, ты оставил наш род, Ансар? Кому доверил имя ир-Даудов, брат мой? А что я отвечу? Эх… — Он снова вздохнул. — Железо, фарфор, шелка… Я вашим ученым тонкостям не обучен, почтенный. Может, Надир и не трус, но род он погубит. Наргис — девица, отрезанный ломоть. Выйдет замуж и вольет свою кровь через детей чужой семье. А Надир? Ему жениться пора! Наследников заводить, чтобы успел воспитать их да внуков увидеть, а он?! Бесплодная смоковница хуже верблюжьей колючки!
— Что ж, плодов она не даст, это верно, — уронил Раэн, оглядывая наиба и промолчавшего весь завтрак Хазрета ир-Нами. — Но может стать кому-то домом, который укроет от непогоды, или костром, который спасет жизнь в стужу. Не худшая судьба, светлейший… А сейчас, простите, мне пора в путь. Мы ведь договорились о том, что я вчера просил?
— Буду ждать вестей, — мрачно кивнул ир-Дауд и покосился на ниточку алого шелка, что извивалась между расписных пиал, будто струйка крови. — В дорогу тронемся завтра же, хватит рассиживаться. И парня вашего, раз вы за него поручились, на службу возьму, мне смелые да верные нужны.
— Благодарю за милость, светлейший, — поклонился Раэн и вышел из комнаты.
Он сам не мог объяснить, что его толкнуло оставить Фариса в отряде наиба. Наверное, предчувствие, с которым лучше не спорить. Перед нистальцем было неловко, но Раэн честно попытался ему объяснить, почему собрался в Салмину один, а потом попросил приглядывать за Надиром. Ир-Джейхан — чудо, а не спутник! — только кивнул и рассудительно сказал, что так тоже неплохо. Он ведь и сам собирался приглядеться к воинской службе, а несколько недель разлуки — это пустяки! Притом наиб заплатит жалованье, которое лишним не будет, не ехать же в город с пустыми руками! Подарки семье купить или просто денег отправить — служба очень кстати.
Так и получилось, что к постоялому двору, от ворот которого уже были видны стены Салмины, Раэн вышел Дорогой Теней далеко за полдень. Умылся, выпил кофе с пирогом, чтобы восстановить изрядно потраченные силы, а потом спросил у хозяина, можно ли оставить в его конюшне жеребца.
— Серебрушка в неделю за сено, — ничуть не удивился тот. — А за три еще буду овса вволю давать. Когда вернуться думаете, почтенный?
— Поглядим, — беззаботно улыбнулся Раэн и пояснил: — Мне в Салмине повидаться кое с кем надо, да боюсь, что загуляем вместе, давно не виделись. А конь ухода требует, от него на неделю не отлучишься.
— И то верно, господин, — согласился хозяин и прищурился на серебряные монеты, которые Раэн выложил на стойку. — Это за две недели, получается?
— С овсом, — подтвердил Раэн. — А если я за конем кого-нибудь пришлю или раньше вернусь, то плату назад не возьму, вы только глядите за ним получше.
— Как за родным дедушкой ходить буду! — заверил хозяин, и Раэн передал ему повод недовольно фыркающего Подарка. — У, красавец какой! Пойдем, свет очей моих, я тебя с такой кобылой познакомлю! Ах, какая кобыла! Никого к ней не подпускал, берег, будто родную дочь, а такому соколу как отказать?!
Словно понимая, что ему посулили, Подарок пошел за хитрецом, заинтересованно нюхая воздух, похоже, где-то рядом и правда была кобыла в охоте. Ну что ж, дело хорошее, точно не заскучает!
Перекинув через плечо небольшую сумку с самым необходимым, Раэн вгляделся вдаль, на глаз прикинув, что успеет как раз до заката. Снега здесь не было, только белесая корочка замерзшей земли кое-где поблескивала инеем, но для прогулки это не страшно. Зато воздух пахнет свежестью!
Смакуя его, как изысканный шербет со льдом, он шел по широкой пустынной дороге, лениво перебирая в памяти вчерашний вечер. Бедняга Надир! Наивный влюбленный мальчик… Не будь ир-Дауд-младший возможной целью пророчества, может, Раэн и шагнул бы навстречу его желаниям. Ну что ему, жалко? Юноша красив, обаятелен и даже талантлив. Когда-нибудь из него вырастет великолепный мужчина… Отчего не помочь бутону распуститься в прекрасный цветок немного раньше? Люди так недолговечны, так быстро расцветают, зреют и увядают, что им следует ловить любое удовольствие!
А те, кто зовет себя Хранителями миров и Странниками, для слабой человеческой души и плоти подобны огню для сухого дерева. Тот, кто всерьез полюбит существо вроде Раэна, никогда не станет прежним, и неважно, будет эта любовь счастливой или несчастной. Она пропитает его сердце, заворожит разум и позовет на дорогу, с которой не будет возврата — дорогу к чуду. Правда, и цену эта любовь возьмет немалую.
Женщина никогда не родит от Хранителя, а если пробудет с ним достаточно долго, ее тело изменится от внутреннего огня его сути. Даже расставшись с ним, она уже не сможет понести дитя от смертного мужчины. Мужчина не станет отцом для ребенка бессмертной девы, но если она ответит на его любовь, то заберет себе его душу и тело безвозвратно. Никто не в силах забыть джинна, как здесь зовут Хранителей. Никто не пожелает им изменить. Ничья любовь уже не сравнится с тем, что было испытано в их объятиях.
Конечно, есть исключения. И, как правило, печальные. Раэн с тихой светлой грустью вспомнил Джавада-шайпурца, своего синеглазого барса. Единственного, который смог разорвать эти сети, потому что его позвало нечто большее, чем сладкий яд нечеловеческой страсти. Истинная любовь. Единственная сила во Вселенной, перед которой бессильны и боги, и демоны, и очарование Странников по мирам. Джавад встретил Минри… И отдал ей себя целиком, зная, какова будет плата.
«Но не для всех же мы становимся бедой, — подумал Раэн. — Кому-то моя любовь принесет удачу или исцеление от смертельной болезни. Кого-то одарит вдохновением или зрелостью души. А кому-то просто станет сладким горячим воспоминанием! Клянусь, я никогда не желал зла своим возлюбленным и всегда старался защитить их, насколько мог. И с Наргис будет так же… Я подарю ей все, что она захочет! Любые чудеса этого мира, нежность и страсть, которой не знают обычные смертные! Человеческий век слишком короток, но пока он длится, моя возлюбленная не узнает ни болезней, ни горя, а ее увядание в старости будет нескорым и приятным, как сон после долгого радостного дня! Наргис… Глядя на ее брата, я думаю о ней! Скорее бы дорога снова свела нас! Что ж, значит, надо поторопиться с этим чудовищем, чем бы оно ни оказалось. А потом все-таки вернуться в Харузу и позаботиться, чтобы никто не посмел причинить вред моей прекрасной зеленоглазке».
Первый луч заката тронул стену Салмины, когда Раэн оказался от нее совсем близко, на соседнем холме. И стена эта не слишком впечатляла. Большие блоки ракушечника, выщербленные временем, дождем и ветром, могли остановить только очень ленивого завоевателя. Еще и растерявшего по пути сюда все осадные орудия.
Стоя на пологом склоне холма, Раэн скептически оглядел невысокую и местами почти завалившуюся стену. Что ж, здесь, в самом сердце шахства, вдали от Степи или приморских городов с их вечными пиратскими набегами, горожанам и правда некого бояться. Должно быть, стена осталась от тех времен, когда Великое Шахство было всего лишь разрозненными княжествами, где все воевали со всеми. «Ничего подозрительного!» — утверждали человеческие глаза при взгляде на нее. А вот зрение мага…
Присев на удачно подвернувшийся камень, Раэн поставил локти на колени, оперся подбородком на сплетенные пальцы и внимательно пригляделся к белесо-серой каменной громаде. А Разиф перед смертью не соврал! Купол, да еще какой!
Серебристая пелена, не видимая обычному человеку, начиналась от земли прямо за стенами Салмины и устремлялась вверх, покрывая их блестящей пленкой. Потом закруглялась и смыкалась над городом, укрывая его упругой магической скорлупой. Раэн прикинул количество Силы, которая здесь потребовалась, оценил аккуратность работы, устойчивость и плотность сооружения. Тяжело вздохнул. Вариантов возникновения такого купола он знал несколько, и общим у них было одно — все они Раэну отчаянно не нравились!
В Салмине работал некто, не жалеющий Силу и совершенно не боящийся последствий. А они при разрушении этого купола — не вечно же неизвестный маг будет его поддерживать! — ожидались такие, что Раэна передернуло.
Большая-большая мышеловка из каменных плит, готовая вот-вот схлопнуться и рухнуть на голову неосторожной мышке. Неужели в Салмине ждали именно его? И заказ Ночной Семьи был не случайностью, а приманкой? Что ж, выбора все равно нет. Самое меньшее, нужно вытащить из этого милого городка Халида, а еще лучше — прекратить то, что там творится, демон знает сколько времени. Нет, но надо же! Если Ночная Семья ни при чем, им следовало бы раньше забеспокоиться! А если они оказали услугу неизвестному врагу, послав сюда Хранителя… Что ж, тогда в Харузе сменится ночной шах, потому что прощать такое нельзя. А теперь хватит размышлений, пора приниматься за дело, солнце вот-вот сядет!
Как и ожидалось, купол не пропускал только магическую энергию, люди и животные пересекали его без всякого труда. Пройдя в ворота и перешагнув невидимую черту, Раэн почувствовал, как на мгновение его обволокло промозглым липким туманом, ощутимым даже под одеждой. Пока внушительного вида стражник в боевом снаряжении пристально изучал его подорожную (совершенно законную, выданную канцелярией его светлости наиба), Раэн пытался уловить заклятие, призванное оповестить хозяина о прибытии подозрительного гостя. Ничего! Как-то это не вязалось ни с куполом, ни с привратником в доспехе…
Забрав подорожную и уплатив положенную пошлину, он бросил пару монет в кружку для пожертвований, вделанную прямо в стену кордегардии, и прошел дальше, на небольшую площадь, примыкавшую к воротам. Не скрываясь, на то он и паломник, огляделся вокруг, стараясь почувствовать дух Салмины, отличающий ее от других городов.
На площади шла обычная жизнь… Или не совсем обычная?
Да, мимо сновали разносчики и зазывалы, но все это выглядело как-то вяло. И людей меньше, чем положено на привратной площади, и сами люди какие-то… не такие! Отмахнувшись от налетевших мальчишек, Раэн снова оглядел площадь. Нищих нету! Это же храмовый город! Где попрошайки, гадалки, звездочеты? В Аккаме от них не протолкнуться, коню копыта поставить негде! А здесь так тихо и благолепно, словно прямо перед его появлением площадь вымели гигантской метлой и еще окропили каким-то зельем вроде тех, которыми хозяйки морят в кухнях непрошеную живность.
Ну, хоть чайхана работает! Даже две. И, кстати, на веранде той, что выглядела почище, под навесом как раз сидит какая-то компания. Поправив чуть сбившуюся головную повязку целителя, Раэн подошел и поклонился, окинув стол быстрым взглядом. Один кувшин недорогого вина на шесть человек, скромная закуска, глиняные стаканы… Ничего особенного, кто угодно может себе такое позволить. Вот разве что на пекарей или гончаров эти ребята никак не походили. Слишком цепкие внимательные взгляды.
Встав так, чтобы видеть всех и все видели его, Раэн положил на край стола серебряную монету и пожелал:
— Доброго вечера, уважаемые. Пусть боги одарят вас милостью.
Вторая монета при этом ненавязчиво продолжила блестеть в его пальцах.
— И вам того же, почтенный господин, — отозвался один из сидящих. — Чем услужить можем?
— Знакомца ищу, — сообщил Раэн. — Приехал в ваш славный город около месяца назад, а может, немного меньше. Пустынник, зовут Халидом. Лет ему вот примерно как вам, господин, — кивнул он в сторону парня лет двадцати пяти-двадцати семи и даже чем-то слегка похожего на Зеринге. — Росту немалого, телом худощав, глаза желтые и нос с горбинкой. Может, случалось вам его встретить?
И снова со значением покрутил вторую монету.
— Наемник? — почти не разжимая губ, поинтересовался тот, кто сидел в самой глубокой тени навеса.
Раэн кивнул. А глаз у ребяток наметанный! Вряд ли они из Ночной семьи, но и на солдат не похожи. Повадки не те. Скорее уж караванные охранники или джандары из хорошего купеческого дома.
Вторая монета сверкнула в лучах закатного солнца, оказавшись рядом с подружкой, и компания молча переглянулась. Раэн терпеливо ждал, пока они принимали решение, и, в конце концов, тот человек, что уточнил про наемника, невысокий и сухощавый, с полоской старого шрама вдоль скулы, на миг прикрыл глаза. И тут же кареглазый круглолицый парень в яркой шерстяной куртке буркнул:
— Знакомец ваш у нас в харчевне жил. Только съехал он уже неделю назад. Снял дом неподалеку и верблюдицу свою туда забрал.
— Верблюдицу? — изумился Раэн. — А из Харузы на коне уезжал… Ну, это дело дорожное, может, сменял где. Уважаемый, а вы меня туда не проводите? Я бы отблагодарил.
— Не провожу, — так же хмуро буркнул парень. — Дело у меня здесь важное, задержаться придется. Да вон, любого из мальчишек наймите, он вас отведет. — И прямо с террасы коротко, но громко свистнул. Детвора тут же слетелась к навесу, словно воробьи на рассыпанные крошки. — Эй, малые, кто знает старый дом Арфи-горшечника? Того, что умер, а его дети дом теперь сдают?
— Я знаю, — тут же отозвался бойкий мальчуган лет восьми. И тут же добавил: — Э, почтенный, не ходите туда! У дома дурная слава, никто там подолгу не живет. Лучше идите за мной в харчевню Толстого Исы! Ай, какая у него баня! Три купальни с разной водой, господин!
— Премного благодарен, уважаемый, — поклонился Раэн кареглазому. — Удачи вам и вашим друзьям. А ты, дружок, отведи меня к этому дому. В харчевню Исы я попозже загляну, раз там такие купальни, и скажу, что это ты меня привел. На вот, лови!
Третья монетка улетела прямо в руки мальчишке, который с восторгом завопил:
— Ай, спасибо, щедрый господин! Идите за мной, самой короткой дорогой проведу!
И помчался вперед, стуча по мерзлой земле босыми пятками, ороговевшими, словно копыта.
Следуя за юным провожатым, Раэн спиной чувствовал пристальные взгляды людей из чайханы. Спокойные, без тени угрозы, просто очень заинтересованные взгляды.