Хранитель равновесия

      Колеса арбы мерно поскрипывали, качая повозку и установленный на нее шатер. Иногда под колесо попадался камешек, и тогда арба вздрагивала, а все, что в ней было, шевелилось. Оказалось, что все время править волами не нужно, по прямой ровной дороге они идут сами, подчиняясь общему ритму маленького каравана. Так что Аруджи проводила время за шитьем, соединяя пестрые лоскуты в большое полотно, которое должно было стать стеганым одеялом. Точно такие же одеяла, засаленные и пропитавшиеся густой смесью запахов, она выдала Наргис, Маруди и Марею, а потом кивнула на три узких соломенных матраса, прислоненных к стенке.       — Спать будете на этом. Днем не раскладывать, а то спотыкайся через вас!       Сама старуха и танцовщица Ирсиль ночевали, как поняла Наргис, на узких откидных кроватях, приделанных прямо к арбе. Днем кровати поднимались и закреплялись большими железными петлями, но Наргис все равно не могла себе представить, как на них можно спать, не боясь падения. Арбу иногда так потряхивает! Нет, на полу гораздо надежнее, вот только была бы постель почище! Наверное, Маруди подумал именно об этом, потому что хмуро оглядел цветастый ворох одеял и спросил:       — Они хоть не блохастые? Поглядеть, так на них весь Пестрый Двор переночевал, забыв перед этим помыться.       — Моя ж ты чистюля! — ехидно умилилась Аруджи, а негодница Ирсиль прыснула в кулак. — Не нравятся мои одеяла, спи под своими! Что, не прихватила? Ай, какая беда! Ничего, сегодня у родника остановимся, можешь эти постирать. Я тебе даже мыла дам, не пожалею для такого случая! Как раз высохнут, пока до Тариссы доедем, а вы пока без одеял поспите. Ночи-то те-е-еплые!       Не по-девичьи хмурое лицо Маруди залила краска. Он беспомощно глянул сначала в сторону Наргис, потом на проклятые одеяла, потом на уже не скрывающую смеха Ирсиль и невозмутимую Аруджи…       — То-то же, — усмехнулась старуха и припечатала: — Побольше молчи, девочка, за умную сойдешь!       — А зачем ей умной быть? — пропела Ирсиль, доставая откуда-то яблоко, которых у нее был изрядный запас. — Она же и без того красавица!       И бросила на высокую, угловатую, все еще неуверенную в движениях девицу, которой стал Маруди, победоносный взгляд. Вот ехидна! Некрасивое лицо фальшивой Лалин залила краска. От корней рыжеватых волос, которые бывший джандар утром неумело заплел в косу, до слишком тяжелого для девушки подбородка. Назвать Маруди-Лалин красавицей мог разве что слепой, а уж когда это сказала томная и сладкая, будто медовая ватрушка, Ирсиль… Трижды ехидна! Будь Маруди и правда девицей, каково ему было бы это слышать?!       Наргис ожидала, что Аруджи одернет ядовитую мерзавку, но старуха промолчала. Сам Маруди прикусил губу и отвернулся. Не успела Наргис сообразить, позволительно ли брату вступиться за сестру в таком споре, как из угла, где расположился фокусник Марей, послышался его размеренный и даже слегка ленивый голос:       — Кажется, поучения уважаемой Аруджи прошли мимо вашего слуха, драгоценная Ирсиль. Раз вы упустили такую прекрасную возможность хотя бы показаться умной.       Ирсиль захлопала ресницами, а старуха хрипло расхохоталась, хлопая себя по бедрам крепкими мозолистыми ладонями. Наргис даже не посчитала нужным спрятать улыбку, губы Маруди тоже дрогнули.       — Что, съела? — хмыкнула Аруджи, а потом разом посерьезнела. — Вот что, детки! Мне тут свары не нужны. Хотите ехать до Тариссы со мной, учитесь держать язык за зубами и не шипеть друг на друга, будто коты помоечные. Да-да, Ирсиль, тебя это тоже касается. Иначе погоню всех четверых, и ищите себе место, где хотите. Это остальным дядюшка Бахавур повозки сдает за плату, а моя арба — она только моя. На мои деньги куплена, и порядки в ней тоже мои.       — Да я-то что… — надула и без того пухлые губки Ирсиль, а из угла фокусника раздалось очень почтительное и церемонное:       — Прошу прощения, госпожа Аруджи. Не хотел потревожить ваш покой!       — Простите, госпожа, — поклонился, вскакивая, Маруди, и Наргис про себя беспомощно покачала головой.       Ну разве девушки так кланяются?!       Джандар и сам, видно, понял, что ошибся, потому что бросил на Наргис тоскливый взгляд, словно ожидая выговора. А она тоже встала от бортика, возле которого пристроилась, и поклонилась старухе, вовремя вспомнив, что надлежит это делать по-мужски.       — Так-то лучше, — смягчилась Аруджи. — Ну что, время к обеду, берите миски да ложки, они во-он в том сундуке.       Наргис покосилась на котелок, который в повозке тоже имелся, а потом сообразила, что готовить на ходу нельзя, переносная жаровня от качки может стрельнуть угольком и принести беду. Наверное, трюкачи варят еду вечерами, когда повозки останавливаются. Значит, весь день, кроме ужина, придется есть холодное. Да и ночи здесь такие, что зуб на зуб не попадает. Вчера она так устала, что сама не поняла, где и как уснула, а проснулась на узкой качающейся постели и только сейчас поняла, что Аруджи уступила ей свое место.       Сердце у старухи доброе, хоть язык и ядовитый, куда там Ирсиль. Да и сегодня она ни словом не упрекнула мальчишку, за которого принимала Наргис, а просто рассказала, как здесь положено жить.       — Госпожа, позвольте вам помочь? — обратилась Наргис к старухе и тут же смутилась: — Может, что-нибудь нужно?..       — Сиди, малыш. — Морщинистая, но крепкая рука потрепала ее по голове. — Две девки без дела маются, а мужчина будет еду раскладывать да хлеб делить? Э-э-э, не мужское это занятие, когда есть женщины! Твоя работа вечером начнется. Надо будет волов распрячь да напоить, костер разжечь, воды принести. Хоть твоя сестрица моими одеялами и побрезговала, а я грязи не люблю. Есть вода — надо помыться, не каждый день путникам такое удовольствие достается. — И добавила, явно считая это немалой щедростью: — Если у меня народу добавилось, придется два раза котелок кипятить. Как раз хватит, чтобы помыться тепленькой.       Маруди затравленно посмотрел на котелок. Наргис молча согласилась с его ужасом. Приготовить в нем дневную еду на пять человек еще можно, хотя на каждого придется очень скромная доля. Но согреть воды для мытья?! Да ей двадцати таких котелков не хватит одни только волосы промыть!       Она прикусила изнутри губу, пытаясь осознать, что Аруджи с Ирсиль живут именно так. То есть в городе они, наверное, ходят в купальни… Не такие, конечно, как у госпожи ир-Фазули, но все-таки настоящие, с горячей мыльней и колодцем, откуда можно зачерпнуть сколько угодно воды… А в дороге не моются неделями, а то и месяцами, потому что один котелок на двоих-троих — это мытьем назвать нельзя! Даже если разбавить его ведром холодной. Подтверждая ее мысли, Ирсиль мечтательно вздохнула и заявила куда-то в пространство:       — Доберемся до Тариссы, весь заработок за первый день потрачу на купальню! Куплю десять… нет, дюжину ведер воды! И служанке заплачу, чтобы растерла меня от ушей до пяточек! И душистого масла на волосы целую ложку вылью… И зубы отбелю… А потом завернусь в горячее полотенце и буду сидеть, сколько душе угодно, а мне холодный шербет приносить станут!       — Это ж сколько ты за день заработать собираешься? — хмыкнула Аруджи. — Тарисса — город богатый, но там и танцовщиц на каждой площади по паре.       — Гадалок тоже, — обиженно сообщила Ирсиль, кутаясь в теплое цветастое покрывало. — Я-то еще ни разу с площади без полного бубна монеток не уходила! Хоть и медные, а все мои! Смогу и за купальню заплатить, и за новую накидку на зиму, и за место в повозке. Между прочим, мне Бахавур обещал, что мы здесь только вдвоем жить будем, а получилось вон как!       — Бахавур тебе обещал, с него и спрашивай, — безразлично отозвалась Аруджи. — Сама знаешь, у нас все повозки заняты, кроме его, моей да Ориса-одноглазого. Бахавур-то тебя не пустит, больно ручонки у тебя шаловливые, а у него общие деньги хранятся. Но перед Орисом словечко могу замолвить.       — Вот уж благодарю, не надо! — фыркнула Ирсиль и приняла обиженный вид, словно кошка, которую заподозрили в покушении на горшок сливок.       Причем вылизанный ею еще вчера.       — Госпожа Аруджи, а вы гадалка? — робко поинтересовался Маруди. — Простите за любопытство…       — За что же тут прощать, детка? — усмехнулась старуха. — Если ко мне с почтением, так и я не кусаюсь. Гадалка я, это верно.       — Такая же, как госпожа Минри? — ступил джандар на тонкий лед, и Наргис навострила уши.       — Слава всем богам, не такая, — сухо отозвалась Аруджи и тут же смягчилась: — Не знаю, почему она за вас просила, да только простым людям от Минри лучше держаться подальше. И упаси боги быть такой, как она. Ни себе счастья, ни людям удовольствия.       — Почему? — еще тише спросил Маруди, но ответила ему не старуха.       Из угла снова послышался голос Марея:       — Потому что госпожа Минри не ходит дорогами обычных смертных. Тем, у кого в жилах течет кровь, не по пути с теми, у кого там горная вода и вишневый сок. Если понимаешь, о чем я, тебе этого достаточно. А если не понимаешь — тем более.

* * *

      Вечера и возможности помыться Наргис ждала, как никогда не ожидала ни одного праздника! Ей казалось, что запахи повозки и волов пропитали ее насквозь, от макушки до кончиков грубых мужских башмаков, надетых на толстые шерстяные носки. И носки эти нельзя было снять, иначе ноги мгновенно леденели! Пыль, которая просачивалась в повозку, как ни задергивай полог, сразу оседала на лице и волосах, скрипела на зубах, лезла в нос. Наргис чувствовала себя невыносимо грязной, хотя прошел всего день пути, а ведь не каждый день будет вода!       Из осторожных расспросов Маруди и обстоятельных ответов гадалки Наргис узнала, что источники в дороге редки, хорошо, если раз в неделю попадутся. Поэтому воду для людей и скота трюкачи везут с собой в больших кожаных мешках, как и запас дров, уже наколотых и высушенных так, что горят, будто политые маслом. Увы, прогорают они так же быстро, а в пути можно пополнить запас только на постоялых дворах или подобрать сухой кизяк, оставшийся от прошлого каравана, если очень повезет.       Стало понятно, почему два котелка горячей воды Аруджи считала немалой роскошью, а еда трюкачей большей частью состояла из дорожных лепешек, не мягких, но и не черствеющих подолгу. Еще для еды имелся сушеный творог, соленый и копченый сыр, вяленое мясо, орехи и пастила, уваренная так, что могла бы посоперничать с тем самым сыром. Все очень питательное и подолгу не портящееся, но однообразное и, как поняла Наргис в первый же обед, невкусное. Может, в этом тоже был особенный смысл, ведь невкусной еды много не захочется, а в дороге, как обмолвилась Аруджи, трюкачи не работают, значит, и пировать им не полагается.       — Ничего, — утешила ее старуха, зорко подметив, как погрустнело лицо Наргис-Хамзи. — Доберемся до Тариссы, и сразу на площадь! А вечером сварим плова со свежей бараниной и наедимся вволю. После долгого пути любая еда слаще меда! Да и сегодня еще побалуемся куриным супчиком, Бахавур не зря два десятка петушков купил да живыми в дорогу взял. Уж по одному на каждую повозку выделит!       Наргис кивнула и сглотнула слюну, которой тщетно пыталась размочить твердый, как камень, кусок сыра. Один петушок на пять человек — это же пир, достойный самого шаха!       Предательски вспомнился рахат-лукум, от которого она отказывалась в доме Джареддина, томленая в орехах ягнятина и прочая еда, которая тогда казалась ей совершенно обычной. Да она ведь никогда в жизни не была голодной, оказывается! И до слез опять захотелось, чтобы все стало по-прежнему, как было раньше. Родной и любимый дом, уютная спальня с мягкими коврами, теплой постелью и лампами, заправленными чистейшим маслом. Книги, которые можно читать, когда только захочешь! Купальня, где не нужно беречь воду. Служанки, которые принесут и сделают что угодно, только вели. Не понравился тебе, дурочке, розовый лукум, тут же заменят на ореховый, не угодила ягнятина, кухарка едва не рыдает, ах, как же так, ее стряпня не по вкусу госпоже! И ведь не ценила этого, считая, что такая жизнь не может закончиться.       «И все равно оно того стоило, — упрямо подумала Наргис, опуская руку и зарываясь пальцами в шерсть Барса. — Я должна была сбежать от Джареддина! Но что, если Аледдин не узнает меня в грязной голодной оборванке, которая приедет в Тариссу? Ах, глупости какие! Мне ведь не нужно плясать или гадать на площади, чтобы заработать на купальню, я могу просто пойти туда. Только сначала нужно принять прежний облик, а то ведь неизвестного юнца с девицей не допустят пред светлый лик шахского управителя!»       Барс тихонько вздохнул, словно подтверждая ее мысли, и опять положил голову на лапы, стараясь принять незаметный и смиренный вид. Перед тем как пустить его в повозку, почтенная Аруджи долго ворчала, что такая огромная собака съест больше человека, да и места займет как здоровенный мужчина, но тут уж вмешался сам дядюшка Бахавур. Старейшина трюкачей погладил себя по дородному животу и веско заявил, что светлейшая Минри не часто просит об услуге, а просила она взять до Тариссы двух путников и собаку, никак иначе. Да и заплачено за пса как за человека, так что лепешек и вяленого мяса на его долю он, Бахавур, купил. А собака, видно же, стоит немалых денег и достойна заботы.       Все время его пылкой речи Барс умильно щурил на Аруджи глаза, а потом подошел и лизнул ей ладонь. Старуха прыснула, потрепала его по ушам и махнула в сторону повозки, куда Барс прыгнул так ловко, будто всю жизнь в таких ездил. Места он, конечно, занимал немало, да и танцовщица морщила носик, заявляя, что от Барса пахнет псиной, но это уж было чистое вранье! Наргис купала его каждую неделю, и с последнего мытья прошло дня четыре, не больше. По правде говоря, от Ирсиль с ее притираниями на бараньем жиру и несвежем коровьем масле, пахло куда хуже.       Наргис опять погладила пса и вздохнула. Ничего, это все ненадолго! И разве не мечтала она когда-то об участи сказочных героинь? Они проходили целый свет в поисках утраченного возлюбленного, а потом жених узнавал их в обличье нищенки или служанки, потому что любящее сердце зорче глаз! Конечно, Аледдин ей обрадуется. Он сам писал, что она для него весь мир, как может быть иначе? Наверное, пожурит за неосторожность и неприличное поведение, но обязательно поймет, что она не могла поступить иначе!       …Ночь упала на созданный богами мир сразу, окутав его плотным черным покровом, расшитым драгоценными камнями звезд. Наргис думала, что повозки станут сразу, но они шли и шли, волы мерно качали рогатыми головами, а трюкачи даже не думали останавливаться.       Ирсиль, которая сменила яблоки на сушеную вишню и теперь жевала ее беспрестанно, пыталась заигрывать с Мареем, но как-то зло и обиженно, пряча ядовитое жало в лепестках любезности. Фокусник тоже это чувствовал, однако отвечал терпеливо и кратко, надеясь, что танцовщице надоест, и Наргис почувствовала себя виноватой, он же заступился за них с Маруди. Аруджи поглядывала на всех по очереди, щуря и без того узкие глаза, но молчала…       Наконец, волы замедлили ход, а потом и вовсе остановились, и повозка, жалобно скрипнув, тоже замерла. Мгновенно оживившись, Ирсиль выскочила наружу, крикнув, что займет место поближе к роднику. Следом вылез Барс и ушел куда-то в ночную степь. Наргис обеспокоенно посмотрела ему вслед, но Маруди сказал, что уж кто-кто, а волкодав не заблудится.       — Ну, теперь ваша работа, мальчики! — сообщила Аруджи и показала на ящик, что прятался между колесами арбы. — Вот ведра и дрова, да смотрите, много не тратьте! Сначала все приготовьте, только потом зажигайте костер!       — Да, госпожа, — поклонился Марей и улыбнулся Наргис: — Ну что, Хамзи, пойдем к роднику? Я напою волов, а ты принеси воды нашей драгоценной Аруджи, да будет ее взор светел, а рука щедра.       И подмигнул.       — Ай, болтун, — усмехнулась старуха. — Не бойся, ужином не обделю!       Шагая за фокусником по утоптанной тропинке, которую можно было почувствовать только ногами, но никак не увидеть, Наргис гадала, как Марей знает, куда идти. Может, бывал здесь раньше? — Нет, не случалось, — отозвался тот на ее вопрос. — Я впервые покинул Мать тысячи дворцов и одного базара, да простит она меня за измену. Но, говорят, ее дочь, белоглавая Тарисса, не менее красива, хоть и не так велика. Над ее башнями всегда реют птицы, и ветер приносит морские ароматы в самые дальние уголки города. Белый мрамор Тариссы сверкает на солнце, а пустыня обнимает ее с другой стороны, как пылкий жених — красавицу-невесту, и пески радостно шелестят, когда караваны идут в Тариссу или из нее.       — Вы, наверное, очень образованный человек, уважаемый Марей? — спросила Наргис, стараясь не пыхтеть от тяжести кожаного ведра, которое и так оттягивало руки, страшно представить, каким оно будет с водой. — Говорите красиво, да и волшебным ремеслом владеете!       Тетушка Шевари утверждала, что все мужчины падки на лесть, она для них как масло для замка или медовая вода для пчел. Стоило бы подружиться с этим Мареем, раз придется провести с ним рядом несколько недель. Да и защита от Ирсиль заслуживает благодарности или хотя бы нескольких вежливых слов.       — Что вы, уважаемый Хамзи! — тихонько рассмеялся фокусник. — Я лишь тень моего почтенного и великодушного учителя, да сохранят его все светлые боги! Вот он — человек ученый, полный познаний, как весенняя река — воды. Все, что я знаю, это несколько капель из источника его мудрости. Это он рассказывал мне о красоте Тариссы так, что сердце плакало от желания ее увидеть. И когда пришлось уехать… А я говорил, что в Тариссе прекрасная библиотека? И любой может посетить ее бесплатно!       «Пришлось уехать… — отметила Наргис. — Да, господин Марей тоже что-то скрывает. Или просто не хочет вести лишних бесед с незнакомым мальчишкой, что тоже разумно».       — А как зовут вашего почтенного учителя? — спросила она и вовремя прикусила язык, что многие мудрецы и маги Харузы бывали в их доме.       Это у небогатого-то купца, которым якобы был их отец!       — О, вряд ли вам известно его имя, — пожал плечами Марей и остановился перед чем-то темным, откуда слышалось журчание воды, а рядом уже топтались несколько других водоносов. — Его зовут Арвейд Раэн, он чужестранец из западных пределов мира, великий маг и целитель.       «Раэн? — едва не вскрикнула Наргис и стиснула зубы еще сильнее. — Я знаю его… Черные глаза, медовый голос, холеные руки и лицо прекрасное, как рисунок на шелке. Весточка от дяди и брата, любезные слова и неувядающая роза. Барс — лучший подарок за всю мою жизнь! И обещание помочь, если в этом будет нужда… А потом он уехал, и где искать этой помощи? Да и не погубит ли встреча нас обоих? Меня, если он не так честен и благороден, каким кажется, или его, если Джареддин исполнит свою угрозу. Но как причудлив мир, если мы, впервые встретившись, знаем одного и того же человека!»       — Я запомню его имя, — пообещала Наргис. — И если доведется его встретить, скажу, что вы благодарный ученик и почитаете своего наставника.       — Очень признателен… Ай, осторожнее!       Сильная рука поддержала ее, поскользнувшуюся на мокрой глине. Наргис бросило в жар. Чужой мужчина прикоснулся к ней! Пусть и в мальчишеском обличье, пусть он ничего такого не хотел, но стыдно же!       — Благодарю… — пролепетала она и поспешила наполнить свое ведро.       Вытащила его наверх из промоины, где бил родник, и уныло подумала, что воду придется таскать до утра — она сама весит немногим больше этого ведра, похоже!       — Вот, возьмите мое, — сказал Марей, каким-то образом поняв ее затруднение. — Оно полегче. И чаще меняйте руку. Наверное, у вашего отца все по дому делали слуги? Ничего, мужчине полезно упражняться. Девушки любят крепкие плечи!       И снова тихонько, совсем необидно рассмеялся. Благодарно и смущенно улыбнувшись, Наргис потащила тяжеленное ведро, действительно меняя руку каждые два десятка шагов. Путь обратно показался ей раза три в длиннее, а подойдя, она услышала, что возле их повозки бурлит громкая свара.       — Дочь греха! — ругался незнакомый мужчина. — Блудница! Развратница!       — На себя посмотри! — яростно отвечала ему Аруджи. — Ты зачем ее в кусты повел? А ты зачем пошла с ним, дурочка? Я ж тебе говорила, голова ты пустая!             — Да я ничего такого… — оправдывался девичий голос, и Наргис не сразу поняла, что это Маруди! — Я не думала… — Вот это сразу видно! — бушевала гадалка. — Не думать — это про тебя! Тьфу, тыквоголовая девка! Переться куда-то ночью с чужим мужиком — это ж догадаться надо было! Хворост он ей показать обещал! Тьфу!       — Блудница-а-а-а! — завывал первый голос.       От возмущения и тревоги у Наргис прибавилось сил, и она дотащила ведро до поляны, уже освещенной несколькими факелами. Растолкала трюкачей, окруживших повозку Аруджи и стоящих возле нее трех человек. Точнее, стоял опустивший голову Маруди, застенчиво теребя плетеный пояс, а рядом с ним Аруджи — руки в бока, на лице праведное возмущение. Третий — один из трюкачей, имени которого Наргис не знала, сидел на земле, потирая распухшую щеку, над которой уже заплыл глаз.       — Мало она тебе залепила! — рявкнула на него Аруджи. — Так тебе и надо, козлу комолому!       — Развратница! — истошно взвыл трюкач, обводя взглядом собратьев в поисках сочувствия, но на всех лицах видя только глумливые усмешки. — Сама же пошла! И не отдалась! Еще и… вот! Девка, называется! Ручища будто конское копыто! С подковой! Блудница!       — Да почему же блудница?! — не выдержал Маруди. — Я же ничего не позволил… ла! Блудница-то почему! Вот если бы разрешила — тогда да! А сейчас-то с чего?!       Трюкачи грохнули хохотом, заглушая возмущение Маруди и плаксивые жалобы своего товарища. А когда смех затих, Аруджи покачала головой:       — Ох, девонька, ты как будто первый раз живого мужчину видишь! У этого племени так! Если ты ему отдалась — значит, развратница и блудница. А если отказала — так тем более! Ох, видно, хорошо тебя родители воспитывали, горюшко мое. В полном целомудрии!       Наргис решительно шагнула к растерянному Маруди, ухватила его за руку и потащила к повозке. Спасти сестру от позора и осмеяния — святой долг брата! Аруджи тут же разогнала толпу, и трюкачи, посмеиваясь, принялись расходиться.       — Ну, где вы с водой ходите? — встретила их недовольная Ирсиль. — Мы уже и костер развели, пока вас дожидались, и суп на старых запасах поставили! Я первая мыться пойду, ясно вам?!       — Как скажете, прекрасная, — заверил ее Марей. — Что, Хамзи, уступим очередь? А мы с тобой потом, после женщин?       — Я… не могу с ней… — выдавил Маруди мигом раньше, чем это сказала сама Наргис.       Ей мыться рядом с Мареем?! А джандару — с Ирсиль и Аруджи?! Стыд какой! Нет, никак невозможно!       — Ишь ты гордая какая! — фыркнула танцовщица, неприязненно глядя на покрасневшего Маруди. — Небось у батюшки с матушкой на шелковых подушках спала да в купальню одна ходила! А здесь брезгуешь? Ну, хоть и вовсе не мойся, да только тогда за повозкой побежишь, чтобы внутри не вонять…       — Тихо! — гаркнула Аруджи. — Я кому сказала?! Больше предупреждать не буду!       — Госпожа, да я не из гордости! — взмолился Маруди, пока Наргис кусала губы. — Просто не привык… ла.       — Да поняли мы уже, — сварливо отозвалась старуха. — Девица ты целомудренная, доброго воспитания. Что, и братец у тебя такой же?       Наргис молча кивнула, Аруджи вздохнула и вынесла мудрое решение:       — Так, девицы! Один котелок уже согрелся, берите его, разливайте на два ведра и в разные кусты идите. Тоже мне беда! Второй парни возьмут. А третий мне достанется, да ягодного отвара сварю. Ирсиль, если ты до моей вишни добралась, а не свою лопаешь, за косы выдеру, слышишь?       — Больно надо, — повела плечами танцовщица, но поглядела на старуху с опаской, похоже, и вправду потянула сушеную ягоду из чужих припасов.       Наргис только вздохнула — от отвара из сушеной вишни им с Маруди надо держаться подальше, иначе личина, наложенная Минри, исчезнет прямо сейчас. Но как это сделать, не обидев Аруджи, которая и так с ними уже намучилась? Если только взять, но вылить потихоньку, чтобы ни одна капля не попала на кожу? Надо и джандара предупредить, а то вон как опасливо косится.       Она едва дождалась, пока получит вожделенное ведро еле теплой воды и отправилась в самые дальние кусты, заранее содрогаясь от мысли раздеваться в зимнюю ночь. Нет-нет, о мытье головы и речи быть не может! Волосы сразу не высохнут даже у костра, можно заболеть, и что тогда? Но неужели придется терпеть до постоялого двора?!       «Придется, — мрачно сказала Наргис, скидывая куртку, снимая башмаки и штаны. — Это что, мне руками поливаться? Даже без ковша? Брррр!»       Прохладная вода, в которой половина котелка кипятка совсем не замечалась, плеснула на кожу вроде бы приятно, и сразу же мокрое тело обожгло холодом. Наргис едва сдержалась, чтобы малодушно не вылить на себя всю воду разом. А потом, притворившись, что помылась, можно сбежать в относительное тепло повозки. Хорошо Маруди! Он мужчина, к тому же воин! У него, наверное, зубы так не стучат!       «Когда-нибудь Джареддин мне и за это заплатит! — яростно подумала Наргис, ожесточенно растираясь пучком сухой травы — единственным, что тут могло сойти за мочалку. Мыло Аруджи выдала, но оно было темным, вонючим, и Наргис откровенно побоялась его применить. — И неважно, что я сама от него сбежала! Заплатит, не будь я ир-Дауд! За все!»       Ночь кругом была полна шорохов. Несмотря на предзимье, в степи что-то шуршало, потрескивало, иногда слишком близко от Наргис проходили люди, и тогда она замирала, уговаривая себя, что никому нет дела до невзрачного мальчишки. А еще Барс куда-то запропастился! Вот сейчас она бы велела ему караулить, и пусть бы кто подошел! Противная собака, где его носит?! Вдруг он совсем не вернется? Как же она тогда без него будет? Без любимого мохнатого чуда, глупыша ненаглядного…       На глаза наворачивались предательские слезы. Наргис торопливо оделась и выскочила из кустов, едва вспомнив, что надо забрать ведро. Подлетела к костру, протянула к нему озябшие руки. Из котелка, вернувшегося на угли, восхитительно тянуло вареной курицей, однако Наргис понимала, что супу еще нужно повариться. Интересно, чем Аруджи его заправит? Лапшой или мучными клецками? А может, рисом? Или пшеном?       — Что, проголодался, малыш? — рассмеялась старуха, помешивая варево большой деревянной ложкой. — Ничего, терпи! Лишения укрепляют сердце мужчины! На вот, сыру кусочек погрызи. А остальное я в котелок кину. Немножко корешков, немного булгура, сыр да щепотка перца… Ай, какой суп, сам светлейший государь шах не отказался бы такого отведать!       «Ну, если светлейшего государя подержать голодным, а потом помыть холодной водой на морозе, конечно, не отказался бы!» — кощунственно подумала Наргис. В желудке предательски заурчало, она невольно тронула живот и похолодела.       Пояс! Широкий тканый кушак, в котором были зашиты монеты и ее главное, единственное сокровище — изумрудные серьги! Она оставила его там, где мылась! А заодно и амулет с птичкой, который сняла перед купанием! Дура!       Вскочив, Наргис бросилась в кусты, с ужасом думая, что в темноте вряд ли получится найти потерю. Так, шнурок с кулоном она повесила на ветку — это точно! Он должен блестеть, луна как раз вышла из-за туч! Но ветви голые и темные…       В отчаянии Наргис шарила руками по земле, умоляя неизвестно кого не лишать ее памяти об отце. Хоть бы что-то одно нашлось! Серьги жалко до рвущихся из груди рыданий, но кулон еще может спасти ей жизнь или свободу! Пожалуйста, пусть они найдутся! Пожалуйста!       Словно кто-то услышал ее молитву, под руки подвернулось мягкое, плотное. Пояс! От облегчения Наргис тут же выдохнула и подумала, что уж кулон она теперь точно разыщет! Придет сюда с факелом, позовет с собой Маруди… А если ночью не получится, можно встать пораньше. Зимой рассветы поздние, но вряд ли трюкачи пустятся в дорогу до восхода. Она найдет кулон и…       Пальцы, которым Наргис торопливо прощупывала кушак, судорожно замерли. Ничего! Ни следа тяжелых массивных серег! Продираясь через кусты, она кинулась на поляну, подбежала к костру… Едва не плача, сунула кушак поближе к огню…       — Потерял что-то? — лениво осведомилась Ирсиль, и ее глаза блеснули, как у сытой довольной кошки.       — П-потерял-л, — глухо выдавила Наргис. — Только нет… не потерял. Украли.       В свете костра распоротый шов на кушаке был отлично виден. Именно там, где Наргис вшивала внутрь серьги.       — Украли? Да ты что? — усмехнулась танцовщица. — Что там у тебя воровать, малыш? Неужели серебряную монетку приберег на сладости да выронил? Ай-яй-яй!       — Помолчи, ехидна, — одернула ее Аруджи, сидевшая с другой стороны костра. — Что там у тебя было, мальчик?       — Серьги… — выдохнула Наргис, понимая, что делает это зря.       Если даже удастся найти пропажу, как она объяснит, откуда у бедного сироты изумрудные серьги огромной цены?! Впрочем… разве у купца, пусть и небогатого, не может быть семейного сокровища? Может, Наргис именно его хотела продать в Тариссе и купить им с «сестрой» дом?!       — Я могу помочь поискать, — предложил Марей, подходя к костру и небрежно вытирая волосы полотенцем. — Повешу волшебный фонарик, станет светло! Надолго не хватит, но если помнишь, где мылся…       — Он же говорит, что украли, а не потерял! — перебила фокусника Ирсиль неприятно визгливым голосом. — Не видишь разве? Мальчишка в поясе их прятал. Пояс на месте, а сережки джинны унесли. Или не джинны… Вы ведь там рядом купались, а? Уважаемый господин Марей?! Может, покажете нам свои карманы? А еще лучше — вещички, что в повозке лежат! Вдруг да найдутся сережки?       Наргис будто сквозь сон видела, как мелькают тени у других костерков, а над их крошечной полянкой повисла нехорошая тяжелая тишина.