Don't let go of my hand...

Чонгук просыпается, когда уже темно, за окном шумят деревья, звука которых он не слышит, а под боком, свернувшись в калачик и прижавшись к парню, ища в нем тепло, мирно посапывает Юнги. Он выглядит совсем крошечным и беззащитным, от чего художник не может сдержать улыбки, тянется рукой к так любимому им лицу и едва касается мягкими подушечками пальцев нежной кожи щеки, ведет по ней к скулам, осторожно, чтоб не разбудить и улыбается сильнее, когда слепой парнишка морщится и слабо фыркает во сне, похожий на миленького спящего котенка. Это впервые, когда он видит слепого парня таким умиротворенным, необремененным проблемами и от этого на душе становится спокойнее. Чонгук касается чуть приоткрытых, мягких губ, проводит по ним подушечкой большого пальца, слегка надавливая. В лунном свете лицо его хена кажется еще бледнее и даже немного болезненным, что заставляет нахмуриться парня и, наконец, оторваться взглядом от любимого. Чон с интересом осматривает комнату, в которой они находятся, обводит каждый уголок, освещенный холодным тусклым светом из окна, и никак не может вспомнить, когда они успели здесь очутиться. Последнее его воспоминание были, когда он доставал ключ из замка зажигания, дальше только темнота, похоже, он заснул прямо за рулем. Помещение не выглядело, как комната в отеле, пусть и вещей было немного, но все же кое-где на полках виднелись вещи: статуэтки, фоторамки и прочие ненужные безделушки, принадлежавшие явно хозяину этого места. Глухонемой парень тяжело вздыхает, прикрывая глаза и обнимает спящего под боком, крепко к себе прижимая хрупкое тело хена и утыкаясь носом в его шею, вдыхая приятный, нежный аромат, видимо, геля для душа и думает оставить разбирательство их местонахождения на потом. Сейчас хочется просто вот так полежать, ни о чем не думая. Когда у него еще будет такая возможность? Просто прижать любимое тело к себе и наслаждаться его теплотой и уютом. - Чонгук... - тихо зовет Юнги, зная, что тот ему не ответит, не услышит даже, продолжит щекотать дыханием нежную кожу на шее слепого парня, крепко обнимать, поглаживая ладонью его спину, словно успокаивая и давая понять, что тот в безопасности. Мину и не страшно, он улыбается довольно, едва проснувшийся от ощущения рук любимого на своей коже и закрывается длинными тонкими пальцами в мягкие волосы художника, ласкающие поглаживая кожу его головы. Тот дергается от неожиданности, коря себя за то, что все-таки разбудил хена, не дал ему хорошенько выспаться, но глядя на улыбающееся лицо Юнги, глаза которого так и были закрыты, ему и не за чем, немного успокаивается, берет его ладошку в свою и выводит немного неровные символы "- Как спалось?" - он легко перебирает чужие пальцы в своей ладони и оставляет поцелуй на его костяшках, вызывая у старшего смущенную улыбку. Хочется сказать, что он никогда так сладко не спал, как сегодня, прижимаясь к любимому телу и деля тепло на двоих. Что именно сегодня его не мучали, так доставшие за последнее время, кошмары. Что, даже учитывая прохладную температуру в комнате, он совсем не замерз. Хочется так много сказать на один глупый и такой просто вопрос, но он только смеется, осознавая как же они сейчас по-домашнему выглядят и это греет еще сильнее. Мысль о том, что совсем скоро у них каждое утро будет такое. Чонгук хмурится на такой странный ответ, но не долго, будто пропитываясь настроением своего хена, впитывая его яркую улыбку, запоминая и откладывая в своей голове на отдельную полочку с надписью "самое важное". Юнги в лунном свете кажется совсем волшебным, сказочным, может быть, даже не настоящим. Совсем как мечта, по крайней мере для младшего, который вновь тянется к его лицу, вновь проводит по нему пальцами, пытаясь убедить себя в том, что парень перед ним не призрак, что он реален и он рядом, вновь останавливается на нежно розовых, мягких, фигуристых губах, которые уже не улыбаются. Он целовал их не раз, но именно сейчас все выглядит почему-то по другому. Они так зазывающе приоткрыты и как назло Юнги проводит по ним кончиком юркого язычка, который сразу же прячет обратно в ротик, заставляя губы блестеть от смочившей их слюны, отблесками лунного света. Чон думает, что нельзя так явно соблазнять, не видя, что происходит с человеком напротив, а он крошится. Рассыпается на маленькие крошки звездой пыли, изо всех сил пытаясь себя сдержать и не накинуться, впиваясь жадным поцелуем в эти сладкие соблазнительные губы. Сколько воли ему требуется, чтобы не спугнуть того, кого поклялся уберечь, защитить даже ценой собственной жизни, но это нужно? Все летит в тартарары, когда старший касается холодними пальцами его лица, нежно оглаживает скулы, находя большим пальцем губы, так же проводит по ним, как это делал недавно с ним младший и тянется сам за поцелуем, осторожно касается уголка губ и можно было бы подумать, что музыкант просто промахнулся, но он продолжает оставлять короткие, нежные, слегка ощутимые поцелуи на его щеках, линии подбородка и вновь возвращается к губам, прижимаясь к ним уже намного плотнее, не торопясь отстраняться, просто наслаждается маленькой нежной близостью. Его поцелуи кажутся совсем невесомыми, легкими, словно воздушные шарики, и сладкими, как сахарная вата. У Чонгука все плывет перед глазами от переизбытка нежности, хочется всего и сразу, хочется эту ласку в яркий огонь превратить. Он резко переворачивается, подминая слепого парня под себя, когда чувствует влажный язык на своих губах. От резких движений поцелуй выходит смазанным и неловким, на какое-то время Юнги даже замирает, чувствуя крепкую ладонь на своей талии, так лихо и незаметно для самом парня, пробравшуюся под ткань футболки, но это его не пугает, не отталкивает даже, вопреки мыслям Чонгука, который каждый дальнейший шаг предпринимает с большой осторожностью, словно пытаясь просить разрешение на каждый. В его руках сейчас сокровище, самое нежное и бесценное, которое ломать пытались не раз, которое по частям само себя собирало, в ненависти человеческой захлебывалось, но ценности и красоты своей не утратило, даже наоборот, приумножило. Его ценность не в хрупкости длинных изящных пальцев, не в глазах, в которых потонуть можно, едва стоило взглянуть, не в смехе, который Чонгук так никогда и не сможет услышать, не в улыбке, что слаще самого сладкого меда. Его ценность глубоко в сердце титановом спрятана, в душе, что ярче самых ярких звезд, в внутреннем стержне, который даже погнуть не смогли, сколько бы не пытались. Чонгук думает, что его хен самый сильный человек в мире и он эту силу во что бы то ни стало сбережет, не позволит никому даже пошатнуть то, что внутри его самого яркого солнца спрятано. Поэтому он делает все осторожно, с дрожью в горячих, сильных руках, лишь бы не навредить лишний раз, не дать повода оттолкнуть или усомниться в своих действиях. Для него такое впервые, как и для Юнги, тот обвивает руками шею младшего и притягивает его ближе, чувствуя, как язык Чонгука проникает внутрь, раздвигая мягкие губы, ныряя в сладость поцелуя глубже, позволяя себе немного несдержанные ласки, внутри чужого ротика, обводя кончиком небо и проводя по чужому, мягкому, влажному языку, сплетаясь с ним и выбивая из парня приглушенный протяжный стон, что вибрацией отдается в Чонгуке. Пускай он не слышит, зато чувствует отчетливо, как хрупкое тело начинает немного подрагивать, прижимаясь плотнее. Он ненадолго отстраняется, смотрит на раскрасневшиеся щеки Юнги и слегка приоткрытые глаза, влажные губы, покрасневшие и немного припухшие от поцелуя, скользит взглядом по бледной, практически белоснежной от лунного света, коже шеи. Его ладони давно блуждают под футболкой старшего, поглаживая совсем нежную, не свойственную парням их возраста, кожу. Он чувствует, как парень дергается и втягивает и без того плоский живот от каждого щекотливого прикосновения, ему неловко, но он не отстраняется, выгибается навстречу ласкам и через всего какое-то мгновение футболка летит на пол, а Чон припадает губами к тонкой, изящной шее, выцеловывая выпирающие косточки влажными поцелуями, он готов до конца жизни целовать каждый миллиметр его кожи, если всякий раз ему придется чувствовать длинные, подрагивающие пальцы в своих волосах. Юнги уже немного раскрепощается, откидывает голову на подушку, давая больший доступ к своей шее, обвивает талию Чонгука тонкими, но фигуристыми ногами, прижимаясь к нему сильнее. Чувствует, как младший обжигает его кожу своим горячим дыханием, тут же прикусывая, словно помечая, срывая с губ любимого сладкие стоны. Ласки парня сводят с ума, большая ладонь давно уже покоится на мягкой ягодице, сжимая ее через толстую джинсовую ткань, вторая же нежно обводит выпирающую косточку бедра. У Юнги голова идет кругом, он не думает о том, как далеко они уже зашли и зайдут за эту ночь, он уже, кажется, привык с Чонгуком думать лишь о том, что другого шанса может не представиться, что у них не много времени и что порой приходится брать все, что дают немедленно, не откладывая на потом. Он принимает ласки парня с огромно охотой и желанием, в ответ отдавая себя целиком и полностью. Все о чем бы они могли жалеть - это точно не секс в чужом доме, в деревне, место нахождения которой не отмечено даже на карте, скорее это станет одним из их самых ярких воспоминаний. Юнги упускает тот момент, когда остается абсолютно голым, как и его парень, жар чужого тела распаляет не на шутку, в комнате становится трудно дышать из-за, кажется, спертого воздуха, на самом деле он просто задыхается Чонгуком. Его ласкающими, нежными руками непрекращающимися, сводящими с ума, заставляющими захлебываться в патоковой сладости, поцелуями. Но эфемерная смерть для Мина приходит, когда младший сильнее раздвигает ноги своего хена и приподнимает его бедра, когда касается языком розовой дырочки и размашисто проводит между ягодицами, когда горячий мягкий язык пытается протолкнуться внутрь, с трудом раздвигая плотное колечко мышц. Громкий, неожиданный для самого музыканта стон, тонет в его же ладошке, которой он накрывает собственные губы, слегка прикусывая кожу. Мурашки волной проносятся по всему телу, заставляя немного подрагивать. Чонгук растягивает парня долго и нежно не оставляя и без внимания его член, чтобы от неприятных ощущений растяжки тот не опал, теряя свое возбуждение. Ему хотелось, чтобы первый раз для хена был особенным и не приносил лишний дискомфорт, не оставлял после себя неприятных мыслей, чтобы прекрасные ножки Юнги не прекращали подрагивать от ярких и волшебных ощущений, хотелось сделать все возможное. Поэтому когда младший начинает погружаться в такое жаркое и податливое тело, распирая членом мягкие, девственные стенки, наполняя собой аккуратными, короткими толчками, пока не входит до конца, горячо и судорожно выдыхая прямо в шею, там где уже прекрасными цветами расцветают красные отметины от недавних жадных поцелуев, Мин только сладко стонет от странного и такого необычного чувства наполненности. Боли практически не было или ее отлично маскировали руки Чонгука на члене, не переставая его ласкать. Первые толчки были плавными, словно Чонгук пристраивался или пытался найти что-то, без устали зацеловывая любимую шею, успокаивающе поглаживая немного костлявые бедра, с каждым разом пытаясь войти под другим углом до тех пор, пока тело под ним не дергается, резко выгибаясь и наполняя комнату сладким стоном, но не уши Чона. Ему хватало и одного вида раскрасневшегося парня, который тяжело дышал и еле шептал что-то губами в надежде, что это увидит любимый. Он видел, но не пытался сосредоточить на этом свое внимание, у них еще будет время поговорить, а сейчас хочется доставить максимум удовольствия обоим, поэтому последующие толчки не были такими сдержанными. Найдя нужную точку, младший как с цепи сорвался, вбиваясь в тело музыканта, размазывая его по горячей от распаленных на ней тел, простыни, размашистыми толчками, утробно рыча куда-то в шею своему хену, наверное, он и сам не догадывается, что может издавать хоть какие-то звуки, но Мина от этого только захлестывает еще большей волной и становится невыносимо хорошо. Мозг плавится на ровне с воздухом между ними, тонкие пальцы впиваются в чужие плечи, расцарапывая короткими ногтями их кожу. Все становится таким неважным и во всем мире существуют только они, полностью состоящие из оголенных комочков нервов, забывают обо всем на свете. Могут позволить себе забыться хотя бы на чуть-чуть, поверить, что в их мире все не так уж и плохо. Что за ними никто не гонится, что о них вообще все позабыли к чертям... И это стоит всего времени их жизни. *** Солнце едва выползает из-за горизонта тут же прячась за густыми хмурыми облаками, предвещающими все утро дождь. Стрелки настенных часов устало передвигаются на отметку полшестого, когда в дверь вламываются без приглашения, избавляя маленькую квартирку от, опустошающей душу, тишины. Чимин спал всего три часа, пока в районе двух его руку не ошпарило, словно обжигающим огнем. Красиво выведенное имя на запястье опухло и покраснело, пульсировало, отдаваясь волнами по всему телу. Он даже знать не хотел, что такого случилось с этим обезумевшим парнем, что еще совсем чуть-чуть и Пак готов будет отрубить себе руку от невыносимой боли. Он переводит замученный взгляд на ворвавшегося в его обитель человека и фыркает, доставая из кармана толстовки помятую пачку сигарет. - Собирайся - коротко заявляет Ким и начинает перебирать вещи, валяющиеся на его полу и кидаться ими в парня, который безуспешно пытается отыскать зажигалку в своем бардаке. За последние дни комната превратилась в самую настоящую свалку, не хватало только спавших у стенки бомжей и бегающих крыс, что в скором времени, при таком раскладе дел, может даже быть - И мне насрать, но лучше бы тебе одеться потеплее, мы едем за полицией в соседний город. Чимин оборачивается, удивленно смотря на парня, не друга вовсе, просто знакомого, может быть, приятеля по несчастью и ловит лицом очередную кинутую в него кофту. - Их нашли? - как-то хрипло, наконец, отзывается он, в глазах проблескивается маленькая надежда. Может, у них все же есть шанс вернуть все назад. Путь все не будет, как раньше, когда они все еще были пленниками этого гребаного дет дома, пусть Юнги никогда его снова не полюбит, но он будет хотя бы рядом, в безопасности. - Не совсем, но рядом с тем городом есть небольшая деревушка, около часа назад там сгорел дом - Тэхен закусил губу, внутренне молясь, чтобы в этом доме не оказалось ни одного из их глупых вторых половинок - Следователи уже отправились туда вместе с полицией. Пак срывается с места быстрее, чем гость успевает сообразить и рвануть следом, путаясь ногами в, разбросанном по квартире, хламе. Чимин думает, что может быть поэтому его рука так нещадно пульсировала все это время. Что, вдруг, их уже и нет в живых, но только мотает головой из стороны в сторону, отгоняя от себя ненужные мысли, садится в машину Кима, даже не замечая, что выбежал совсем не по погоде одетый, да и плевать, на самом деле. Только... хоть бы все обошлось...