Don't let go of my hand...

Юнги просыпается где-то в районе трех часов, дергаясь от неожиданно громкого звука открывающейся двери. Луна так же блекло освещает комнату, а рядышком, крепко обнимая старшего и утыкаясь холодным носом в его шею, спит Чонгук. Он даже не морщится, когда хозяин дома, едва ли не сшибая все на своем пути, влетает к ним в комнату. Мин впопыхах успевает проверить ладонью достаточно ли они укрыты мягким одеялом, чтобы полностью скрыть наготу и натягивает то выше, незаметно для себя укрывая младшего с головой. В миг ему становится неловко - они занимались такими вещами в совершенно чужом для них доме, на чужой кровати, на постельном белье, на котором наверняка после них кое-где остались пятна. Вряд ли Хосок будет утруждать себя стирать после гостей простынь, скорее всего она полетит в мусорку. Музыкант слышит шаги, быстро приближающиеся к кровати, и думает, что тот сейчас одним рывком сдернет с них одеяло и выставит на улицу в чем мать родила, при этом покрывая парней далеко не лестными словами. Он привык уже, по-правде, ждать от людей только самого плохого, но в этом случае они и сами виноваты. Мин бы тоже был не совсем рад, если, пригласи он к себе гостей, те попортили бы его личные вещи. Он, на уровне рефлексов, пытаясь ухватиться, найди в ближнем защиту, обнимает Чонгука за шею, да так крепко, что тот, от явной нехватки воздуха, резко выныривает из-под одеяла и делает глубокий вздох, мотая головой и обводя Юнги и хозяина дома сонным взглядом. - Вам нужно уходить отсюда - на выдохе выдает Хосок и внутри у Юнги все сжимается, как и его рука на плече младшего. - Я верну деньги за постельное белье - тихо отзывается Юнги за что получает удивленный взгляд в ответ, которого не видит, зато видит Чонгук, последний не знает, что сказал хозяину дома хен, но тот только усмехается. Смеется открыто и заливисто, громко, широко улыбаясь. - Что за пустяки - едва не задыхаясь от смеха, пока художник пытается натянуть на себя, видимо, нижнее белье, под одеялом и приступает к поиску остальной одежды, сползая с кровати - Все это глупости, но слыша твои громкие стоны, от которых едва ли стены не трещали, было немного завидно - он еще раз усмехается, видя как краснеет слепой парень, пока младший ползает по полу и собирает вещи, не обращая на них никакого внимания - Эй! - возмутился музыкант, сгорая от стыда. Нужно было быть немножко потише, все-таки они в частном доме и любой, даже самый малый шум за стеной, слышно отчетливо - Но не об этом... - резко переводит тему Хосок и хмурится, что улавливает Чонгук, наконец-то, натянувший на себя футболку и виновато осматривая не особо высокого, худого парня, да до такой степени, что костяшки на руках и оголенных из-за шорт, коленок, выпирали. Художник краем глаза зацепился за черную метку на хрупком запястье паренька и до боли закусил нижнюю губу, сжимая пальцы в кулаки. Внутри в очередной раз что-то колет, не особо щадяще проезжаясь по уже порядком потрепанным нервам и Чон думает, что хоть в чем-то им с Юнги повезло - они есть друг друга, а этот парень совсем один, у него одиночество и боль в глазах сияют ярче этой гребаной луны в ночном небе, что так ясно освещает комнату. - На окраине деревни дом во всю полыхает, думаю, что полиция вот-вот приедет по ваши души - говорит хозяин дома, следя за возней под одеялом и тем, как к слепому парню подбегает Чонгук, помогая тому одеться, подает найденную на полу одежду и смотрит на старые настенные часы, вероятно что-то обдумывая, кладя ладони на худые коленки своего хена и слегка их поглаживая, когда тот дергается и его лицо искажается страхом. - Никто не пострадал? - надломлено спрашивает Мин, сжимая ладонь младшего в своей. Он знал, что нечто подобное случится, когда они остановились в деревне. Нужно было остаться где-то посреди леса, где людей нет и риск навредить кому-то минимальный, но все, что его беспокоило на тот момент - это состояние Чонгука, то как он едва ли держался и издавал немного странноватые рычащие звуки. Юнги тогда не видел, но словно кожей чувствовал его состояние. Когда музыкант на свой вопрос получает короткое "нет", то облегченно выдыхает и улыбка сама ложится на фигуристые губы. Все не так уж и плохо, как он думал, все хотя бы остались живы. Радоваться, конечно, нечему, кто-то остался без жилья, но это лучше, чем потерять свою жизнь. Хотя откуда ему знать, ведь как сказал Хосок - люди здесь не бывают счастливыми. Даже по последнему можно было понять, что они здесь одинокие, преисполненные болью и страданиями сполна, натерпевшиеся от несправедливости идеально мира, может быть, для кого-то из них смерть - это избавление. Сколько бы Юнги не страдал, он бы никогда не решился шагнуть на встречу смерти добровольно, так делают только слабаки. И ради Чонгука он готов раз за разом бежать, чем-то жертвовать, давать этой, адом порожденной старухе, отпор, изо всех сил сохранять то бьющееся и теплящееся чувство внутри, знает, что когда-нибудь, возможно, совсем скоро, этому придет конец, но ни за что не ступит ей на встречу, не обернется даже. Он чувствует, как теплые, слегка шершавые пальцы младшего выводят на его ладони символы, в которых тот просит его о маленьком одолжении, переводя взгляд, огромных, в полутьме комнаты казавшихся черными, глаз на Хосока, тот выгибает вопросительно бровь и Юнги говорит - передает слова младшего. - Как давно загорелся дом? - худой парень думает совсем недолго, смотрит быстро на часы, прикидывая что-то в уме. - Может быть, около получаса - хмыкает, почесав свой затылок, перебирая на нем темные пряди. Полчаса. Долго, едва ли от дома уже хоть что-то останется, когда пожарная соизволит приехать, ведь ближайший крупный город в полутора часах езды отсюда и, скорее, машина подъедет просто убедиться, что пламя не перекинулось на соседние строения, ну и сочувствующе покачать головой над оставшимися угольками, спасая то немногое, что останется. Даже на сигнализации служители закона раньше, чем через полчаса сюда не доберутся, это с учетом того, что в пожарную позвонили сразу же, как было обнаружено пламя. Чонгук зажмуривает глаза, поднимаясь с корточек и теня за собой Юнги, говоря, мол вставай, нам нужно отправляться в путь. Снова. Тот морщится, но встает, под хитрый смешок Хосока, не смотря на всю аккуратность и нежность младшего, с их первого раза прошло всего пару часов и в пояснице терпимо, но все же болезненно тянет. Он надеялся хотя бы доспать эту ночь и встретить доброе утро, искренне предполагая, что хозяин дома их побалует еще раз своими вкуснейшими блинчиками. Но если обычно говорят, что не всегда все идет по-плану и так, как мы хотим, то у Юнги это "не всегда" автоматически заменяется на "никогда" и обреченной грустной улыбкой. Хосок что-то очень много говорит, засовывая им в машину пару мягких теплых пледов, несколько контейнеров с вкуснейшей домашней едой и еще кое-какими продуктами, одалживает музыканту свой теплый, объемный худи, кое-какие лекарства на "всякий случай" и пару напульсников, чтобы те, как он выразился, "не попадались на мелочи" и тепло улыбнулся, понимая, что его улыбку заметит только младший, который уже садится за руль старого, красного, местами побитого словно мелкими камушками, пикапа, которого, на самом деле, взял "на время" у одного знакомого, прикусывая свой язык, давая ложное обещание, мысленно оправдывая себя тем, что у времени нет определенного срока и, возможно, где-нибудь, может быть, в следующей жизни он расплатится с этим добрым парнем. А пока что он поварачивает ключ в замке зажигания, не слыша, как суетливо кричат люди, охают, разоряясь и крутясь вокруг горящего дома, который пытаются пока что потушить собственными силами. Не слыша и как прощаются Юнги с Хосоком, как первый сыплет ему тысячи благодарностей снова и снова, ярко улыбается, обещает, когда они все более или менее уладят, те обязательно навестят его снова, привезут огромный торт и уж точно расплатятся за всю его доброту. Но время в их случае - жизнь и пикап быстро уносится из деревушки, сверкая уже из далека габаритными огнями. Хосок еще долго стоит и провожает их взглядом с грустной улыбкой, уверенный на сто процентов, что те уже не вернутся к нему и, наверное, нужно было сказать это, сказать то, что это никогда не закончится и не уладится. Им так бежать придется до конца своих дней, но разбивать чужие мечты и надежды о лучшем будущем - он как минимум себе этого не простит. Это чертово проклятье в лице старой, ненавистной всем, карги, не остановится, пока не заберет жизнь хотя бы одного из пары отверженных. Хосок думает, что они такого не заслужили. Никто не заслужил. Просто почему-то хочется рыдать, так громко и навзрыд, кричать, к ебаным чертям разрывая свои легкие, до саднящего горла, до хрипов в припадочной истерике, падая на колени, сбивать кулаки о сырую, покрытую острыми камнями землю. Хочется рвать кожу на своей груди, царапая до самых ребер, ломая их, вытаскивать наружу сердце, бьющееся уже через раз, черное, как метка на его запястье, больное и израненное, кровоточащее. Смотреть на него долго, винить его во всех совершенных ошибках. Мог же жить, как самый обычный и послушный гражданин, влюбиться в свою пару, но нет... А потом до быстрого, загнанного пульсирования, сжать его в тонких пальцах и выкинуть к чертям, чтоб больше ничего не болело. Деревня вся покрыта легким дымом, этой ночью никто не спал, как бы больны не были души и сердца каждого проживающего здесь - они все еще оставались людьми, переживающими, сочувствующими, переполненными различными чувствами. У них у всех черные дыры там, где должны распускаться цветы и светить яркое солнце, но во преки этому они чужую боль принимают как свою, они ею пропитаны, с ней на "ты" с легким флиртом. Пожарная машина, скорая и полиция приезжают только минут через сорок, когда пикапа уже давно не видно на горизонте - они умчались, а все проблемы этого мира вслед за ними, кровожадно обнажая клыки и ожидая перезарядку для следующей атаки. *** До сжавшихся в тугой узел, легких, в маленькой, на первый взгляд полузаброшенной деревушке пахнет горелым. Древесина, пластмасса - пламя не пожалело все, двухэтажный домик сгорел едва ли не под ноль, забирая с собой и обоженную душу девушки, без устали рыдающей на скамейке у домика напротив. Она, кажется, выплакала уже все свои слезы, а сейчас завывала, не в силах поднять глаза на свой дом, точнее то, что от него осталось. Ее лихо отпоили успокоительными, что едва ли помогало, она больше была похожа на призрака, никак не нашедшего покоя для себя в этом мире. Чимин с Тэхеном приехали только под вечер, около шести часов. Скорая с пожарной уже отсутствовали, виднелась одна машина полиции и следователей, которые продолжали опрашивать жителей, пытаясь найти хоть какую-то зацепку о незваных гостях, но все только мотали головой, в один голос утверждая, что никого не видели и никаких незнакомцев в деревне не было. Да и до наблюдения ли было жителям, которые едва высовывались из своих домов и общались друг с другом? Только какие-то серьезные происшествия, вроде пожара этой ночью, могли ненадолго вселить в них жизнь и заставить суетиться и переживать не за себя. - Да, красная - девчушка лет семи смело разговаривала с одним из мужчин-следователей, указывая пальцем на огромный, разросшийся куст - Она была такая большая, но выглядела очень старой, за тем кустом. Она стояла там, когда еще пожар начался! Но потом пропала... - громко лепетала малышка, Чимин пытался вслушаться в разговор в надежде ухватиться хоть за что-то - Я живу тут с мамой с рождения, но никогда раньше эту машину не видела. - Может быть, ты заметила еще что-то необычное? - мягко настаивал мужчина, записывая каждое слово девочки в блокнот и задумчиво почесывая кончиком ручки свой подбородок. - Нет - она помотала головой в подтверждении своих слов - Эта машина появилась вчера утром, когда я пошла гулять она уже там стояла. Весь день, но никто к ней так и не подходил - пожала плечами, а следователь тепло улыбнулся, выражая малышке свою благодарность и протягивая леденец на палочке, та довольно подпрыгнула на месте, тут же его распечатывая. - А дом, который стоит около того куста, он... - Хосок? - удивленно вскинула брови девочка, перебивая следователя и улыбнулась в кое-где беззубой улыбке - Он редко выходит из дома, но я часто хожу к нему играть! Он очень веселый и делает потрясающие блинчики! Еще он учит меня читать и писать! Он самый лучший! - она так сияла, говоря о парне из дома около кустов, все не замолкала, пока мужчина, натянуто улыбаясь не сказал ей, что малышку зовет мама, та, махая маленькой ручкой и прощаясь убежала со всех ног, поблагодарив за вкусный, сладкий леденец. - Мы с ним уже разговаривали - устало выдыхает подошедший к мужчине коллега - Сказал, что за те сутки он даже из дома не выходил и ничего странного не видел, тем более новых лиц. Утверждал, что каждого из здесь живущих хорошо знает, поэтому незнакомцев заметил бы сразу. - Кто-то же их должен был видеть, раз машина стояла... Чимин слышит, как мужчина вздыхает и начинает говорить с напарником уже тише, а Пак переводит взгляд на Тэхена, который скептически наблюдая за следователями, фыркает, направляясь к тому самому дому, около которого рос куст поистине огромных размеров, за ним точно могла спрятаться машина и не самая маленькая, к слову. В глаза сразу бросается то, как засохшая осенняя трава была примята колесами - малышка не врала. Похоже, они уехали рано утром, может быть, еще до того, как парни выехали из Сеула, значит разница в их пути чуть больше двенадцати часов. Да за такое время они могли уехать куда угодно! Ким рычит недовольно, сжимая кулаки, досталось же ему гребаное предназначение, глупый парнишка, решивший, что ему все ни по чем, что сам мир для него какая-то ебаная игра. Он точно ударит его, когда нагонит, да так сильно, чтобы мозги встали на место и больше не думали о чужой паре, у него, блять, своя есть. Тэхен ведь красивый, не глупый, вот уж он-то всегда был уверен, что когда, наконец, найдет своего истинного, тот будет от него без ума. Что не так-то пошло? Кому он дорогу перешел, что в замен получил вот... такое? - Ой - Ким оборачивается на присевшего на корточки Чимина и всматривается в траву, туда же, куда и парень. В соломистых, засохших травинках, что-то ярко блестит, отливая серебристым оттенком - Браслет Чонгука - коротко отзывается Пак и вновь поднимается на ноги, утягивая за один конец серебряную цепочку - Я дарил ему его на рождество - смотрит на спутника нечитаемым взглядом и каждый из двоих понимает, что времени у них в обрез, а уже вновь темнеет. Тишина давила своей тяжестью еще какое-то время, пока у, неподалеку находившегося следователя не зазвонил телефон. Не так далеко отсюда, в шести часах езды, похоже, те снова оставили след. Кровавый, больной, возможно, кто-то снова пострадал, а они помчались дальше. Прятаться. Убегать. Вечно бегать все равно не получится. У них на хвосте смерть.