***
— Надеюсь, скандалить ты больше не будешь? — От тебя зависит, — сдержанно отвечает Рэйвен. Она не чувствует себя способной сдержаться, если Чарльз вновь начнёт упорствовать в том, что он всё делает верно и на благо, и даже то, что команда едва не погибла на последнем задании — а может, уже и погибла, просто никто ещё этого не заметил — было в первую очередь во благо самих мутантов. — Чарльз, пойми, так больше продолжаться не может. Ты же в конце концов всех нас угробишь. — Ты не права, — инвалидное кресло огибает стол, колёса тихо шуршат о паркет, пока Чарльз приближается, чтобы смотреть ещё пронзительнее, говорить ещё убедительнее. — Мы нужны этому миру. Нужны в первую очередь мутантам — наше существование и то, что мы делаем, примиряет людей с существованием мутантов, помогает относиться к нам без ненависти. Мы берём их страх, и под действием наших поступков он превращается в обожание. Разве ты не видишь этого каждый день? Разве не убедилась в этом ещё раз не далее как сегодня? Неужели не чувствуешь, как важно то, что мы делаем? — Ты крайне заботлив, — Рэйвен шипит это слово, вопреки тому, что в нём нет ни одной «ш». — Конечно же, ты беспокоишься только о мире и о мутантах во всём мире! Наши самоубийственные миссии не имеют никакого отношения к тому, что после очередного успеха президент вновь публично пожмет тебе руку и нацепит тебе на лацкан очередной орден! — Господи, Рэйвен! — восклицает Чарльз. На долю секунды он действительно кажется женщине искренне потрясённым — но лишь до тех пор, пока ей в голову не приходит мысль о его мастерском притворстве. — Неужели ты и вправду считаешь, что всё лишь ради благосклонности ко мне президента? Что вы рискуете собой лишь ради моего тщеславия? Рэйвен в ответ лишь презрительно вздрагивает бровью. Именно так она сейчас и думает — более того, как всё это было произнесено вслух, ей кажется диким, что она раньше не видела столь очевидной правды. — Значит, вот как я выгляжу в твоих глазах? Эгоист, беспокоящийся лишь о собственной славе? — Чарльз устало ссутуливается в кресле. Сейчас он выглядит ещё более немощным и разбитым, чем всегда, но Рэйвен это не трогает. Женщина плюёт Ксавьеру под ноги и выходит из кабинета. — И всё же подумай вот о чём, — голос Чарльза, летящий ей вслед, звучит неожиданно уверенно и громко, на контрасте с предыдущим усталым выдохом. — Люди склонны воспринимать мутантов как нечто чужеродное, а потому враждебное; всё непривычное их пугает и вызывает отторжение, как бы ни грустно мне было это признавать. Они готовы видеть в нас друзей лишь пока мы рискуем собой, убеждая их в этом. Это — наша плата за то, чтобы жить в обществе наравне с ними и не быть отвергаемыми. Но, поверь, стоит нам замешкаться с этой платой — и мы вновь соскользнём к началу спирали, которую так долго преодолевали. И вновь «мутанты» будет означать «нелюди». Твоя команда едва не погибла, сражаясь за людское признание. Не говори мне, что ты хочешь просто вышвырнуть всё это в мусорный бак. — Пошёл ты, Чарльз Ксавьер! Тебя ведь, кажется, ждёт с признанием всё высшее общество — так не заставляй господ ждать, тащи им свою плату! — взрывается Рэйвен и с грохотом захлопывает за собой дверь кабинета. Слова Чарльза оставляют после себя странное смятение: он одновременно и прав, и никак не может быть прав, и говорит совершенно искренне, и безжалостно лжёт в каждом слове. Голова горит, когда Рэйвен пытается разобраться, чему верить, голова от нестерпимого жара почти разламывается надвое, и женщина едва понимает, куда несут её ноги, пока не оказывается перед дверью лазарета. В котором всё так же стоит неживая тишина. Хэнк по-прежнему неподвижен, словно алый мрак космоса иссушил его, выпил полностью и оставил от него лишь оболочку, пока ещё выглядящую могучей и крепкой, но всё же — уже лишь оболочку. Рэйвен берёт его за руку, но он ей не отвечает, словно совсем не чувствует её присутствия рядом. Конечно, не чувствует — его же здесь больше нет. — Вернись ко мне! — требует Рэйвен. Мёртвое молчание Хэнка наполняет её ужасом, потом — яростью: как он смел! Как посмел бросить её именно сейчас, когда она безнадёжно запуталась в чужих речах и уже не отличает правды от лжи, когда у неё по венам непрерывно мечется злой жар, и нет ему имени, и нет от него избавления — именно сейчас Хэнк, который должен был стать её ответом на все вопросы, вместо этого стал очередной её потерей. Рэйвен молотит Маккоя кулаками по широкой груди, рычит и плачет, ругает и снова умоляет: — Вернись ко мне! Ответом ей вновь и вновь служит тишина. Всё из-за Чарльза, думает Рэйвен, и её ярость немедленно перебрасывается на Ксавьера. Чарльз, добрый самаритянин, чужими руками несёт добро, провожая своих героев на убой. Она была слепа, она позволяла этому безумию длиться, позволяла Чарльзу распоряжаться жизнями мутантов как ему вздумается. Но теперь — решение зреет в Рэйвен неотвратимо, и нравится ей своим изяществом, своей бритвенной остротой мести — это всё закончится. Никому больше не придётся погибать во имя великого Чарльза Ксавьера. Потому теперь Рэйвен видит, что их ничтожный идол им лжёт, всегда им лгал. И она точно знает, что ей следует сделать, чтобы положить этому конец.1. Самовозгорание. Рэйвен Даркхолм
11 июня 2019 г. в 14:09
Она мало что помнит после — словно за неё управление телом принял на себя кто-то другой. Кто-то ответственный, кто не позволил трагедии окончательно приобрести масштаб катастрофы. Кто пилотировал джет вплоть до самой посадки, кто затем дежурно и вежливо улыбался толпе фанатов — всё это Рэйвен видит как сквозь стекло. То, что видится ей отчётливо и ощущается ярко, ничего общего с ответственностью не имеет.
Она помнит, как тянет, почти рвёт Хэнка за руки, пытаясь выдернуть его из кресла пилота, и, кажется, истерически рыдает. А рядом Курт, смущённый и оттого многократно более неуклюжий, чем всегда, лезет через спинку кресла, чтобы тоже дотянуться до Маккоя.
Помнит, как разговаривает с Чарльзом, доказывая ему, что так продолжаться не может. Она хочет говорить спокойно и убеждать размеренно, но уже через минуту начинает кричать и желает выцарапать Ксавьеру глаза. Желает проломить ему глупую голову за вопиющее неумение понять: сегодня они столкнулись с чудом не убившей их солнечной вспышкой, а завтра всей командой нырнут в чёрную дыру, чтобы больше не вернуться, нырнут ради того, чтобы Чарльз получил возможность ещё раз похвалиться своей незаменимой, на-все-руки-умелой командой Икс, чтобы мог гордо пронести перед всей стороной, как позолоченную нашивку на рукаве.
Рэйвен кричит и вырывает у Чарльза бутылку виски, чтобы замахнуться, целясь в глупую облысевшую голову. А следующий кадр, который она помнит — пол усыпан осколками, весь запятнан дорогим алкоголем, а её, яростно визжащую, от Ксавьера оттаскивает Курт, вездесущий верный Курт, и откуда он только узнал, что нужен именно здесь и именно сейчас.
Вспоминая обо всём этом, Рэйвен испытывает жгучий стыд. Это совсем не похоже на неё — кричать, когда есть возможность спокойно говорить, бросаться на Чарльза с кулаками, когда есть возможность уладить дело миром. Рэйвен пытается объяснить самой себе всё испугом, заставившим её мыслить и действовать импульсивно — но одним испугом в качестве оправдания здесь явно не отделаться.
Если бы рядом был Хэнк.
Рэйвен малодушно думает об этом как о панацее от всех бед. Будь Хэнк рядом, они бы разобрались, что происходит. Нашли бы причину и устранили бы её, и время вновь потекло бы как прежде, не угрожая взорваться в любой точке. Но именно Хэнка сейчас судьба у неё и отбирает — Маккой по-прежнему не приходит в себя, он всё так же неподвижен, и под кожей у него мечется острый, лихорадочный жар. Рэйвен боится, что Хэнк уже и не очнётся. Эта мысль сидит у женщины в мозгу болезненной занозой и не оставляет в покое ни на мгновение. Рэйвен впервые чувствует себя настолько зацикленной на ком-то — Хэнк, Хэнк, Хэнк! — впервые чувствует себя полностью бессильной, неспособной помочь такому важному и нужному человеку.
В любую секунду Рэйвен ожидает, что взорвётся — и по лицам юных мутантов видит, что с остальными членами команды Икс происходит то же самое, и она не может не попытаться поговорить об этом с Чарльзом ещё раз.