Весь мир

…Она права, лярвы её подери, заразу языкатую! Насквозь права — к моему преогромнейшему сожалению. Беглый раб с неснятым магическим клеймом подчинения, да ещё и убивший своего владельца — желанная добыча для стражи и… моих бывших коллег. Да, когда-то и мне доводилось подрабатывать охотником на беглых рабов. Куда только ни заводит судьба оказавшегося на мели наёмника. А я — наёмник. Был. Теперь я раб. Неким странным вывертом судьбы - раб вот этой мокрой зарёванной пигалицы, что сейчас фырчит на меня и возмущённо сверкает глазами… у-у, кошка мокрая, руки ведь и правда так и чесались совсем её притопить и избавиться, наконец, от своего унизительного положения… Да хрена там, избавиться! Магическое клеймо, что ставят рабам на рынке, на то и магическое, что снять его можно только голосом торговца или хозяина… ну, или — как в моём случае — хозяйки. Причём, не абы как, а особым словом-заклинанием, произнесённым почти вплотную к рабской метке. Мне клеймо впаяли традиционно — на загривок, под волосами, у самой их кромки. Самое верное место: если клеймёную руку ещё можно отрубить и худо-бедно прожить без неё, то как ты проживёшь с отрубленной головой? А никак. Сколько голов я вот этой самой рукой смахнул с плеч во времена своих лихих наёмничьих похождений, и вот что-то ни разу не видел, чтобы их бывшие обладатели потом жили долго и счастливо. И вообще жили. Вот и получается, что избавиться от этой лярвовой метки раб может либо вместе с головой — что, как все понимают, совсем не вариант — либо через официальное освобождение. Когда хозяйские губы, едва не касаясь твоего загривка, наконец-то шепчут над тобой заветное словечко. Тут меня понесло мыслями куда-то не в ту степь. Я невольно представил, как мою шею сзади невесомо трогают мягкие губы моей пигалицы-госпожи, щекочут тёплым дыханием… и вдруг ощутил, как по телу сверху вниз, от шеи до паха прокатилась знакомая дрожь. Лярвень, вот только этого мне ещё не хватало, я ж уже которую неделю на просушке! А тут ещё эта каждый божий день рядом... Г-госccпожа, чтоб её... Собака на сене - сам не гам и другим не дам! В положении раба есть куча пренеприятных минусов. И один из них — невозможность вот так, походя, как раньше, всласть побарахтаться с приглянувшейся тебе красоткой где-нибудь в её постели… или в стогу сена… или возле её горящего дома, на худой конец. Теперь ты — раб, живая вещь, не имеющая никаких прав, и с тобой самим могут… побарахтаться — если на то будет воля твоей хозяйки… или (упаси боги!) хозяина! А что? У нас — цивилизованное общество, и нравы в нём… цивилизованные. Было время и наслушаться, и даже наглядеться на вполне доходчивые примеры. Я же наёмник, в конце концов. Ну… был. Я кинул косой взгляд на свою хозяйку. Вот она сидит — промокшая, злая, испуганная, зарёванная, с распухшим носом и растрёпанным (моими же руками, кстати) «гнездом» на голове… А ведь всё равно — хороша даже такая! Мокрая рубашка облепила грудь… в иное время я бы её… не задумываясь… БЛЯМС!!! Мысленно вделал себе по зубам — придурок ты, Вельт! Проходил ведь всё это, и не раз. По первости-то, не желая смириться с унизительным рабством у такой вот «госпожи», я и завалить её пару раз пытался, и даже придушить… Она ж — цыплак цыплаком по сравнению со мной — меня-то боги не обидели при рождении, ни силой, ни ростом… А хрена там! Клеймо подчинения на то и ставится, что через него рабом, как заводной куклой даже такая мелочь с косичками управлять может. Одно короткое слово — и тебя скручивает в узел такой болью, что искры из глаз летят, и света белого не видишь! И какая уж там гордость, какой гонор — извиваешься, как раздавленный червяк, у её ног и только зубами скрипишь, чтоб не заорать в голос и уж совсем перед всем миром не опозориться… Хорошо ещё, мне нормальная в хозяйки досталась. Ради забавы и за мелкие косяки не мучает, а то ведь есть такие… любители и любительницы. Ага, была возможность насмотреться. В прежние времена, да… Ну так вот. Моя-то — можно сказать, лапочка. А что несколько раз пришлось в пыли поваляться и камни у её ног погрызть — так сам виноват, признаю. Раб ведь не имеет права причинять вред господину. А я пытался. А она защищалась. Ну вот и получил по заслугам. Всё справедливо. Нет, как бы я тут ни бурчал, хозяйка у меня всё-таки добрая. Всего лишь немного поучила манерам. А могла бы и вовсе прибить. Или продать с глаз долой — на рудник, галеры, или ещё в какую-нибудь подобную клоаку, куда чаще всего и попадают такие, как я. Строптивые, злобные, непокорные. Опасные. Меня ведь тоже на рудник собирались отправить. С такой, как у меня, рожей, комплекцией и нравом — самая туда и дорога. Только вот где-то наверху боги то ли сжалились над незадачливым бывшим головорезом-наёмником, то ли захотели над ним поглумиться… Достался я вот ей — этому глазастому мелкому недоразумению с толстыми косичками по имени Тира. Для меня — ГОСПОЖА Тира. Жутко богатая и щедрая госпожа, купила меня на все деньги, что у неё были! Впрочем, это я так, ехидничаю. Собственно, за меня и просили-то — если начистоту — сущие гроши. Так, чуть ли не цену кандалов, в которых я там стоял, на этом лярвовом помосте, выставленный на всеобщее обозрение и не имеющий даже крошечной возможности отстоять свою свободу и уязвлённую честь свободного человека и воина… Что? Какая может быть честь у наёмника, продающего свой меч тому, кто дороже заплатит? А вот такая! Наёмничья! Своеобразная, но уж какая есть, много вы там в наших реалиях понимаете! …Ей предлагали других рабов — более смирных, покладистых… симпатичных. Но она выбрала меня. Вернее — только на меня ей денег и хватило. На огромного, с нечёсаной тёмно-русой гривой, закованного в цепи (и это помимо подчиняющего клейма!), угрюмого и малопривлекательного типа, который — по его же глазам видать — только и думает о том, как бы улучить момент, броситься, перегрызть горло и сбежать. Над ней там, кажется, даже рабы потешались — тайком, разумеется, иначе собирай потом свои зубы по всему помосту! Настолько это был нелепый и чудовищный контраст между покупкой и покупательницей! В тот день ей пришлось дважды активировать моё клеймо, чтобы показать мне и всем этим ротозеям на рынке, кто тут главный волк в стае. Оно ж, клеймо это паскудное, на любом расстоянии действует, никуда от него не убежишь и не спрячешься — всюду достанет! Магия… чтоб её… Самое ведь паршивое — именно в этом. Я — здоровенный, сильный и, как утверждают окружающие, неглупый тридцатилетний мужик, при всех своих, хвала богам, конечностях, да и боец не из последних — и вынужден прозябать в рабстве, на побегушках у какой-то мелкой соплюхи, которой едва-едва двадцатник стукнул (по виду, кстати, и не скажешь). А она — тоже, как оказалось, далеко не простушка. Добрая-то добрая… а реакция на мои выкрутасы — дай-то боги! Стремительная и бескомпромиссная, прямо как у воина. Ты её, допустим, хватаешь за тощую цыплячью шейку, чтоб с наслаждением свернуть её и, наконец, покончить со всеми твоими проблемами… а она тебе в ответ — ШАРАХ кодом по метке! И от всего-то одного коротенького слова ты уже корчишься на земле выброшенной на берег бесхребетной каракатицей. А она смотрит на тебя сверху вниз своими глазищами и только губы кривит… То ли жалко ей тебя мучить, то ли ты сам ей настолько жалок и противен… Стерва. Ненавижу. И ведь даже кляп ей в зубы не засунешь, чтоб не пищала чего ни попадя. И не придушишь, не прирежешь ночью, покуда она спит, свернувшись клубком у тебя же под боком под общим плащом. Потому что, как бы я тут ни выкобенивался, а она права: мы нужны сейчас друг… один другому. Причём, нужны живые и непременно в хороших отношениях между собой. Она мне — как гарант безопасности и отсутствия угрозы быть пойманным и казнённым за убийство госпожи или — если вдруг боги расщедрятся на такую милость и нашепчут судьям смягчить приговор — угодить в каменоломни. Я ей — как спутник и телохранитель. Надёжное плечо и верный меч, способный защитить её в дороге и на ночлеге. Что? Какой ещё меч? А вот такой. Да, мне — рабу, головорезу, висельнику — позволено носить оружие. ОНА позволила. Иначе, как я смогу защищать и охранять её? В общем-то, работа телохрана мне насквозь знакома и привычна по прежним временам. Но… быть рабом-телохранителем?.. Подневольным? У нищей и бездомной девчонки? Без жалования?! Это же противоречит самой сути и профессиональной этике наёмника… хоть и бывшего. Боги, как же низко я пал! …Как сейчас помню, увела меня моя свежеиспечённая госпожа с рабского рынка (предварительно поучив пару раз хорошему поведению, но про это я уже говорил) в какую-то задрипанную харчевню и… купила мне там еды. Кое-какие деньги у неё ещё оставались, и она их — то ли дура, то ли такая добрая, то ли расчёт у неё какой хитрый был на пресловутый путь к сердцу мужчины через его желудок, лярвы её разберут! — все спустила на прокорм свежекупленного раба. А я что, отказываться буду? Тем более, жрать тогда хотелось — кандалы бы сгрыз… благо, что их с меня сняли после перенастройки клейма на её голос. Ну, а пока я расправлялся со вполне недурной для такой забегаловки и даже с мясом (правда, я не стал интересоваться, чьим) похлёбкой, хозяйка меня и просветила, с какого это каприза богов я вдруг удостоился такой везухи — вместо рудника угодить к ней. Девчонка оказалась дочкой некоего местного светила науки, изгнанного за какое-то сомнительное и чуть ли не еретическое открытие. Как водится, жилище и всё ценное имущество изгнанника было конфисковано, остальное растащили завидючие до халявного добра соседи и всякая там седьмая вода на киселе… а вот близкие его остались нищими и бездомными. Года два жена и дочь учёного перебивались, как умели, жили тем, что могли заработать подённым трудом и редким рукоделием, а потом женщина надорвалась на непосильной работе и умерла. Девчонка осталась одна, как перст — без семьи, поддержки, денег, покровителя и мало-мальски приличной работы. И вместо того, чтоб опустить руки и, как многие подобные ей, упасть на самое дно и смириться, она не придумала ничего лучше, чем… разыскать своего отца. Странное решение для девушки в её ситуации, но… только за это я тогда ощутил к ней что-то вроде лёгкого уважения. Ещё более усилившегося, когда я чуть позже, без помех проанализировал её поступок. Это ж какой надо быть отчаянно-храброй, расчётливой... или дурой, чтобы додуматься до такого? То есть, взять, и практически на все оставшиеся у неё скудные сбережения купить самого, что ни на есть дешёвого раба, умеющего обращаться с оружием (на найм свободного профессионала-телохрана её жалких грошей не хватило бы даже на аванс) и, пользуясь его подневольным положением (о клейме тоже не забываем), поручить ему сопровождать её в поисках отца и защищать. В обмен на дарование свободы, когда поиски будут завершены… или станут бессмысленны. Помнится, я тогда ещё нагло, забыв о своём рабском положении, посмеялся над её наивностью. Девчонка же, чем и как она может меня заставить исполнять её прихоти? Ну… она мне и продемонстрировала, чем и как. От прошившей загривок резкой боли я тогда чуть всё съеденное обратно не потравил. Стерва. Придушил бы — да хрена там! Нельзя! И ведь как ни крути, а она всё очень хорошо просчитала. И, зная от работорговца, кем я был до клеймения, подловила меня на моих же собственных принципах. Заявила, что, если не заострять внимания на моём рабстве — получается, что она меня… наняла. Выкупила, избавив от куда более тяжёлой участи в руднике или там ещё где — это в качестве аванса. И пообещала свободу, как оставшуюся оплату — после выполнения задания. Лярвень, вот же умная и предусмотрительная стерва! И вот что я мог ей на это ответить — если по всем мыслимым и немыслимым кодексам и правда оказался ей должен? И тут уж хоть без остановки убеждай себя, что наёмник, ставший рабом, уже больше не наёмник, не член Братства, и потому можно послать куда подальше все прежние принципы и установки… но профессиональную, въевшуюся в кровь и плоть этику ты куда, в какую дыру засунешь? Тем более, если ты — как иногда незло подсмеивались надо мной коллеги по ремеслу — идейный до костей мозга? Я всегда подозревал, что эта моя идейность однажды сыграет со мной злую шутку. Ну вот и сыграла. Нет, положа руку на сердце, в предложении хозяйки не было ничего оскорбительного. Нормальная сделка с соблазнительно маячащей впереди честно заработанной привычным делом наградой — свободой. Да и сейчас, если честно, мне грех жаловаться на жизнь и её условия. Могло быть и в сотни раз хуже, это-то я отлично понимаю, не дурак. Но… Но как успокоить грызущее тебя день за днём уязвлённое мужское самолюбие? Это ведь оно раз за разом побуждает меня испытывать свою судьбу… и терпение моей хозяйки. С которой я, признаться, порой обращаюсь вовсе не как с хозяйкой. По нам иной раз даже непонятно, кто из нас чей раб? Ну вот как сейчас, к примеру. Умудрилась, дурёха, перецепиться об камень, упасть и расквасить себе нос. Хорошо ещё мы в этот момент мимо какого-то озерца проходили… вот лярвень, я ей что, в няньки нанимался сопли вытирать? Ну… хм, не нанимался, конечно. Но ведь действительно — ладно бы ещё ей в какой-нибудь там случайной потасовке юшку из рыльца пустили, так ведь на ровном же месте! Так и пришлось тащить эту непутёвую к воде и замывать кровь по-нашему, по-походному, как уж привык. Ну, не рассчитал силёнок, забыл, что не трофейную девку за волосы тягаю, а свою госпожу, ну бывает… Хоть спасибо на том, что клеймо не активировала, пока в моих руках брыкалась и верещала! А ведь могла. Добрая госпожа пожалела своего не в меру дерзкого и наглого раба? А лярвы её разберут! Убил бы. В общем, так и получается, что мы теперь с ней вот уже третий месяц пошёл, как связаны крепче самых прочных канатов и цепей. Я ей нужен, а она мне — увы! — нужна ещё больше. И вот сколько ещё продлится эта байда с поисками её высокоучёного папаши — одним богам известно. А боги, как известно — те ещё шутники. Как же низко я пал…