Весь мир

— Ве-ельт! Её голос отвлёк меня от размышлений. Я поднял взгляд. Тира (тьфу, ГОСПОЖА Тира), оттянув на груди намокшую ткань, с задумчивым сожалением осматривала побледневшее, но всё же сильно заметное кровяное пятно. — Пойду, что ли, застираю… Посторожишь, чтоб никто не сунулся за мной подглядывать? А то ж мне всё с себя снять придётся… — Конечно посторожу… госпожа, — я не удержался от зубастой ухмылки, — И даже сам отвернусь! Она как-то устало посмотрела на меня. Вздохнула — тяжко и с вековечным терпением. Только что пальцем у виска не покрутила. И, ничего не сказав, поднялась, подобрала свою чудом избежавшую купания шаль и побрела обратно к воде — туда, где заросли ивняка были особенно густы. «Вот я не понял, что это сейчас было? — слегка ошарашено подумал я, провожая её недоумевающим взглядом. — Мне дали негласное добро на подглядывание — или столь изящно намекнули на то, что я — озабоченный придурок, и указали, где моё истинное место?» Лярвы их разберут, этих баб! Особенно вот эту конкретную. Ты её только что, можно сказать, чуть не утопил, как паршивого котёнка, потом надерзил сверх меры и не по-рабски, а она не только тебя не наказала, но и уже словно забыла об этом. И теперь ведёт себя так, будто ничего такого и не случилось. Нет, я, пожалуй, никогда не научусь понимать свою хозяйку! Тем не менее, работа телохрана — есть работа телохрана. Даже подневольного. Я поплёлся следом за Тирой и сел так, чтобы оказаться спиной к тем кустам, где она полоскалась, и лицом к дороге. Ну, действительно, мало ли кого принесёт на наши головы! Тира — девка молодая, красивая, и, я б даже сказал, соблазнительная… А тут ещё и совсем без ничего… м-м-м… БЛЯМС!!! Очередная мысленная оплеуха. Вельт, ты и правда озабоченный придурок! В том, что раб осмеливается иногда хотеть свою госпожу, нет ничего особо преступного, а некоторые хозяйки этим вовсю пользуются и даже поощряют. Но… не в нашей с Тирой (то есть, госпожой Тирой, всё никак не привыкну) ситуации. И лярвы-то с ним, с клеймом и его болевым воздействием. Дело даже не в нём… хотя и в нём тоже. Но тут — походные условия со всеми вытекающими из них ограничениями. А я — как ни крути — завишу от Тиры. И от её отношения ко мне. И наоборот — она зависит от моего к ней отношения… и поведения. Круговая порука. Патовая ситуация. Допустим, исхитрюсь я как-то завалить её и от всей своей изголодавшейся по женскому телу широкой наёмничьей души отыметь — застав врасплох и предварительно зажав или, ещё лучше, заткнув рот, чтоб, не приведи боги, не активировала болевую метку. В принципе, это довольно легко сделать, я её скручу, можно сказать, одной левой и не особо напрягаясь. И что немаловажно — это то, что мы оба очень хорошо понимаем, что я вполне способен так поступить. Тира… то есть, госпожа… ДА КАКОГО ЛЯРВА? Хоть в мыслях-то я имею право не соблюдать эту дурацкую и унизительную для меня рабскую субординацию?!.. Ну так вот. Тира как-то однажды призналась, что вовсе не горит желанием подвергать меня дисциплинарным воздействиям через клеймо. Что ей наоборот, хочется наладить со мной нормальные, построенные на обоюдной доброй воле, и хоть каком-то доверии отношения. Но я, как бестолковый баран, сам всё порчу своими шовинистскими (она так и выразилась, сразу видно: из учёных людей девочка… не забыть бы где записать словечко или запомнить для дальнейшего применения!) взбрыками. И вот что ей в таких случаях остаётся делать? Как защищать себя от моих нетерпеливых свободолюбивых поползновений? — Мы же с тобой, по сути, сейчас в одной упряжке бежим, — сказала она. И попросила: — Пожалуйста, Вельт, не давай мне повода наказывать тебя! Втайне я тогда ещё поржал над этой её святой наивностью и такой доверчивостью. Попадись ей тогда, на рынке, кто-нибудь менее идейный, чем я — она бы до следующего после покупки раба утра просто не дожила. Правда, этого героя потом бы искали по всяким лярвеням — но это уже были бы его проблемы, а не мои. Мне-то хоть, хвала богам, вовремя хватило мозгов сообразить, чем всё обернётся, причини я этой девчонке хоть малейший вред! Потому и цацкаюсь теперь с ней, как… ну да, как раб с госпожой. Хотя — видят боги! — иногда хочется совсем, совсем иного. А всего более — свободы хочется. Чтоб как и раньше: весь мир — твой, и никакая, даже самая умная, красивая и предусмотрительная девка тобой не помыкает. Ну, ничего. Вот найдём мы её папашу, снимет Тира с меня клеймо, как обещала, в качестве награды — и пусть идёт лесом-полем со всеми своими наивными и благородными заморочками! «А если не снимет?» Случалось мне слышать истории о том, как даже под угрозой смерти, хозяин говорил над клеймом раба совсем не то слово, что нужно. И раб погибал от болевого шока. Что мешает Тире — с её-то хитроизогнутым женским умом и расчётливостью — поступить так же? Я прислушался к лёгкому плеску за спиной. И вдруг вспомнил, как месяц назад, когда нас понесло с каким-то транзитным караваном через пески, Тира делилась со мной своей водой, которой ей — как свободной, да ещё и девушке — полагалось больше, чем рабу-мужчине. Нет. Она не обманет меня. Думаю, что не обманет. — Вельт! — в очередной раз оборвал мои размышления оклик. Ну, что ей ещё от меня надо? Хочет, чтоб я ей с постирушками помог или спинку потёр? Гм… А что, я даже не против! Хех! — Госпожа? — Разведи костёр, пожалуйста. Одежду сушить буду. — Сейчас сделаю. Я тихо фыркнул и закатил глаза: вот оно, хорошее воспитание девушки из приличной, образованной семьи! Совершенно не умеет обращаться с рабами и приказывать. Все эти её «пожалуйста», «спасибо», «Вельт, не мог бы ты…» — это что-то с чем-то! Иная бы на её месте так приказала, так рявкнула, да ещё бы и кодом по метке наподдала или просто плетью — чтоб пошевеливался, нерасторопное животное. А эта — просит, да ещё так вежливо, а иногда даже смущённо, как будто стесняется напрягать тебя своими проблемами. Не скрою — это безумно приятно, лярвы меня подери! Как-то сразу человеком себя ощущаю, а не говорящим придатком к мечу. Нет, плохая всё-таки из Тиры госпожа. Хотя — видят боги! — меня, как её раба (очень надеюсь, что это временно), такой расклад совершенно устраивает! Я поднялся и прицельно оглядел бережок, на котором мы остановились, в поисках самого подходящего местечка для бивака, и чтоб в стороне от дороги. Словно в насмешку, оное местечко обнаружилось рядом с теми кустами, за которыми плескалась Тира. Вот ведь, ушлая девка, умеет выбирать укромные уголки! Стараясь особо не косить заинтересованным глазом в сторону ивняка, я перенёс на тот пятачок наши скудные пожитки. Немного побродил вокруг, не отдаляясь от стоянки, собрал немного хвороста. Вскоре на пятачке заполыхал костерок. Солнце потихоньку катилось к закату, окрашивая горизонт во все оттенки багрянца. Где-то в зарослях цвикала птица, с другого берега лениво пробовала голос перед вечерним концертом лягушка. Было хорошо, тихо и безлюдно, и я подумал, что, пожалуй, в этом месте стоило бы остановиться на ночлег. Всё равно Тире ещё сушиться, а это надолго. Не пойдёт же она дальше в мокром шмотье! Надо отдать должное моей хозяйке: чуть ли не с первых же дней наших с ней совместных скитаний она безоговорочно уступила мне право выбора места для ночлега. Сказала (как обычно, смущаясь), что ничего в этом не смыслит, а у меня — богатый опыт, и она мне в этом плане вполне доверяет… Отлично помню, как я тогда офигел от такой неслыханной чести и от того, что это был даже не приказ — просьба!       Зашуршал под лёгкими ногами песок, и я непроизвольно обернулся. У-упс, не надо было этого делать, ну да ладно, даже если и голая, свалю всё на сторожевые инстинкты телохранителя, обязанного во все глаза бдить за своим подопечным в любом его виде и состоянии… Надеюсь, не накажет. К моему облегчению (или разочарованию?) Тира была одета. Точнее, полуодета — завёрнута в свою огромную шаль от ключиц до босых щиколоток, словно в узкую мешкообразную рубаху без лямок на плечах. — Вельт, как думаешь, может, нам стоит здесь заночевать? — услышал я вопрос вместо логично ожидаемого приказа — Моя одежда быстро не высохнет, а в мокром идти в город, да ещё и на ночь глядя… — Именно это я и хотел предложить, — ответил я. — Ночевать тут. — Ну вот и славно! — кивнула госпожа. — Ты там готовь пока всё, а я быстренько. И пошла развешивать на кустах свои отстиранные шмотки. Я невольно проводил взглядом её обтянутую слегка повлажневшей в самых выпуклых (и самых интересных, да) местах тканью фигурку. Интересно, а что она будет делать, если вся эта конструкция с неё свалится? О, я бы даже с удовольствием сейчас пари заключил — вот только не с кем. Не с самой же Тирой об заклад биться! Эх, как несправедлива жизнь! Через некоторое время мы сидели на моём расстеленном на траве плаще (точнее - большом куске самого дешёвого толстого войлока, что нам удалось раздобыть на наши более чем скромные средства) и перекусывали, чем добрые люди за этот день одарили. С заработками на всё необходимое столь непритязательным путешественникам, как мы, ситуация у нас обстояла довольно интересная и неоднозначная. Видя нашу парочку — огромного накачанного мужика с мечом в заплечных ножнах и с физиономией, «далёкой от признанных канонов красоты» (как однажды деликатно выразилась Тира) в сопровождении одетой в обноски девчонки, что, можно сказать, дышала ему в пупок, люди даже краем мысли не могли подумать, что перед ними даже не просто нанимательница и её телохранитель, но целая госпожа со своим рабом! Настолько видок у нас обоих был далёкий что от первых образов, что от вторых. И вполне логично, что главным в нашей паре все и всегда видели именно меня — как самого большого, сильного, уверенного, вооружённого… в общем, мужика. На Тиру при этом если и обращали внимание, то считали просто моей спутницей, подружкой, сестрёнкой, а то и вовсе — бродяжкой, прибившейся к странствующему в поисках заработка солдату удачи ради защиты в пути от других лиходеев. И оплачивающей эту защиту соответствующими услугами. И уж наверняка не имеющей ничего против того, чтобы одарить этими услугами и ещё кого-нибудь. Несколько сломанных моим кулаком носов и, навскидку, десятка два выбитых зуба в итоге положили конец этому заблуждению. К моему немалому изумлению и замешательству, Тира ни разу, даже ни одним словом, жестом или взглядом не раскрывала в такие вот моменты, кем мы на самом деле приходимся один другому. Хотя я каждый день ожидал такого разоблачения, внутренне холодея от мысли, что это увидит кто-то из тех, кто некогда знавал меня, как удачливого «пса войны» и опасного для противников бойца. Увидит и разнесёт сплетню о моём нынешнем незавидном положении по всем кабакам, борделям и казармам обитаемого мира. Да я ж потом до конца своей жизни от позора не отмоюсь! А на возвращении к своей профессиональной деятельности можно будет вообще ставить жирный крест. Но Тира… Эта девчонка продолжала меня удивлять. — Вельт, ну ты же сам видишь, какая из меня госпожа, даже по виду! — отмахнулась она как-то раз, когда я решился и задал ей мучивший меня вопрос, почему она никогда не вмешивается в мои достаточно вольные разговоры с местными и не ставит прилюдно всё (и своего раба прежде всего) на свои места в наших с ней статусах. — Хотят они видеть тебя главным в нашей компании — да и пусть себе видят. Нам же меньше проблем. Как и меньше любопытных носов будет в наши с тобой дела соваться. Главное — не вынуждай меня трогать твоё клеймо. Не провоцируй. Ну и не показывал никому свой меченый затылок. А так — я даже ничуть не против сохранять в секрете от всех, что ты — раб. Если хочешь — я тебе даже подыграю. Я представил себе со стороны все хитросплетения этого фарса… и молча закрыл ладонью лицо. С тех пор так и повелось — все эти игры-притворяшки в равенство на людях. Если поиски Тириного отца приводили нас в какой-нибудь город, то мы сразу шли на местный рынок, где я нанимался либо в подручные кузнеца (кстати, так я заработал себе свой меч — у Тиры на приобретение оружия для телохранителя не было средств, и в тот раз мы с ней договорились, что я попрошу с мастера оплату не деньгами, а клинком), либо в грузчики, либо в вышибалы и пополнял своим жалованием львиную долю нашего более чем скромного состояния. Тира же в это время сидела где-нибудь поблизости с чернильницей, пером и несколькими листами самой дешёвой бумаги и строчила неграмотным клиентам всякие там расписки, записки, прошения и прочее. Иногда она устраивалась служанкой в тот же кабак, куда и я — вышибалой. Чёрной работы эта девочка из приличной семьи, как я в том однажды убедился, ничуть не страшилась и не брезговала. Оно и понятно — суровая проза жизни, окунувшая вчерашнюю утончённую барышню в самое дерьмо, не оставила ей выбора каких-то иных приличных способов для выживания. И всё это время что она, что я пользовались любым случаем, чтобы расспросить каждого нового посетителя или знакомца, не случалось ли ему слышать о таком-то человеке, или, может даже, встречать его? Однако, шли дни и недели, мелькали по дороге бесчисленные города и селения, но об отце Тиры никто и слыхом не слыхивал. Даже те важные и осанистые учёные мужи, к которым в больших городах отваживалась обращаться моя хозяйка, лишь пожимали плечами в ответ на её расспросы. …Иногда мне начинало казаться, что мы вечно будем скитаться по дорогам в вечных поисках. И что я так и останусь у Тиры её вечным рабом.