Весь мир

Костёр уютно похрустывал сгорающим сушняком. Уже почти стемнело, на небе показались первые звёзды, а к одинокой лягухе-певунье на другом берегу озерка присоединился целый хор. — Хорошо-то как… — Тира задумчиво подтянула колени к груди, оперлась на них сложенными руками и посмотрела куда-то вдаль поверх пламени. — Тихо, спокойно… И — никого вокруг. Только мы, эти лягушки и… весь мир… — она вдруг резко хлопнула ладонью себя по голому плечу и с досадой закончила: — И комары, будь они неладны! Я покосился на неё, но ничего не сказал. Меня сейчас живейше интересовал только один вопрос: как скоро моя хозяйка начнёт замерзать в своей убогой шальке-платьице, и что она в этом случае предпримет. Единственная, помимо шали, её одежонка — рубашка и юбка — сохла на ветвях ближайшей ракиты. Заключать пари по-прежнему было не с кем, и я уже начал подумывать для разнообразия заключить его с самим собой. Как говорится, на интерес. Тира прихлопнула очередного кровососа и придвинулась ближе к костру. Поерошила распущенные по плечам влажные волосы, чтоб быстрее сохли. — Дымом же провоняют, — зачем-то заметил я. — Зато никто кусать не будет, — отмахнулась она, продолжая сушить свою волнистую, ничем не уступающую по густоте моей, гриву. А я неожиданно для себя залюбовался ею. В своём скудном одеянии, с голыми плечами, босая, грациозная, пышноволосая… Я знавал много женщин, и даже в разы красивее и изысканнее её. Но Тира была какая-то… особенная. Мягкая, уютная, домашняя… милая. И вместе с тем внезапно жёсткая, колючая, решительная и непреклонно-отважная в своих решениях. Котёнок, которого чья-то жестокая рука выдернула за шкирку из уютного тёплого гнезда и зашвырнула в самую грязную, вонючую и страшную клоаку… Как она выжила? — Вельт, — вдруг сказала Тира, не прерывая своего занятия и даже не оборачиваясь ко мне. — Может, ты, наконец, перестанешь раздевать меня взглядом? На мне и так не особо много надето, чего там ещё-то выглядывать и фантазировать? Я хмыкнул. Вот в этом — вся она, моя хозяйка! Как выдаст порой какую-нибудь внезапную прямолинейность, да ещё и с эдаким невинно-невозмутимым видом, что, не будь я настолько тёртым кренделем — точно бы смутился! Хо-хо, не на того напала! — А что, моя госпожа предпочитает, чтобы её раздевали не взглядом? — вкрадчиво осведомился я, навесив на физиономию самый почтительнейший оскал, который только смог изобразить, и который — хоть и с натяжкой — но вполне мог сойти за улыбку. — Так госпоже стоит только приказать своему рабу, и уж он расстарается! Хотя, чего тут стараться? Потянуть за уголок - само свалится! — У-у-у-у! — озабоченно округлила глаза Тира. Даже ладонь к щеке приложила и головой покачала — Как же всё у нас тут запущено! Вельт, тебе днём, случайно, головку солнышком не напекло? Я хотел было ей сказать, что ещё как напекло, и вовсе даже не солнышком, и вовсе даже не ту головку, что она имеет в виду… Но ещё раз взвесил все за и против и передумал. Ну, всё-таки, девчонка-то — не шалава кабацкая, а из приличных — хоть и довольно бойкая и языкастая, не чета всем тем виденным мною жеманницам, что краснели и падали в обморок всего лишь от слова «жопа». Хозяйка моя, опять же. Мой ключ к свободе. Не стоит так смущать бедняжку, решил я. А то ещё чего доброго эта бедняжка обидится на подначки, да и приложит кодом по метке — и не со зла или по вредности, а просто так, в очередной раз напомнить зарвавшемуся рабу его место. Или я за это время плохо её узнал. — Что, и даже любоваться нельзя? — деланно удивился я, сделав тактическое отступление. — Сначала он меня хватает за волосы так, что едва с корнями не выдирает, — поделилась непонятно с кем Тира. — Потом — топит. И только потом любуется. Какой-то ты непоследовательный, Вельт! — Ну… прости, — я решил на всякий случай всё же извиниться. Будет не лишним. — Не рассчитал силы, перестарался. Или… ты хочешь, чтоб твой раб у тебя прощение на коленях вымаливал? — помимо воли в моём голосе недобро звякнул металл. — Дурак ты, Вельт, — с долгим безнадёжным вздохом обронила хозяйка. — Вот что мне с тобой, таким дураком, делать? — Отпустить на свободу? — с намёком оживился я. — Да хоть сейчас могла бы! — от её слов у меня аж дыхание перехватило: а вдруг?.. — Но ведь мы же договорились… или нет? Я наняла тебя, уплатив тебе аванс тем, что ты сейчас не стоишь в цепях на рабском рынке и не гниёшь где-нибудь в забое или в трюме галеры, под плетями и палками, а вполне можешь сам собой распоряжаться (исключая одно-единственное непреложное правило — подчиняться мне), носить оружие, жить в нормальных условиях… ну, относительно нормальных, но ведь ты — солдат, тебе не привыкать, правда?.. Я даже на твоё хамство и регулярные попытки от меня избавиться стараюсь смотреть сквозь пальцы! Хотя частенько так язык и чешется врезать тебе, как следует! — она с намёком коснулась собственного затылка. — Остаток оплаты — твою окончательную свободу — ты получишь, как договаривались — когда мы найдём моего отца… или же его могилу. По-моему, всё обговорено чётко и без двусмысленностей и подвохов. Что тебе ещё не нравится, Вельт? Что не так? — Всё так, — буркнул я, отворачиваясь и ощущая себя последней сволочью. — Прости. Вот умеет же эта пигалица весьма отрезвляюще сунуть меня носом в мои же принципы и мои же долги! Я ж идейный, для меня контракт с нанимателем… равно как и долги по спасению жизни (как ни крути, а она меня действительно спасла от куда более незавидной участи и гарантированной быстрой смерти) — это святое. Вот она и держит меня этим. А вовсе не какой-то там хозяйской властью (Тира? Властью? Не смешите!) и обещаниями «врезать, как следует». Ха, да если и врежет… По сравнению с тем, как нас, рабов, ломали надсмотрщики перед выставлением на продажу, она меня в подобных случаях, можно сказать, просто прутиком в загривок тыкает. Больно, конечно, неприятно — но вполне переносимо. А то, что постоянно хамлю ей, веду себя совсем не как раб с госпожой и периодически пытаюсь улучить удобный момент, чтобы показать ей, кто тут на самом деле главный волк в стае… Ай, да я-то почём знаю, лярвы меня забодай?! По первости я и правда нарочно всё это учинял, а вот сейчас оно как-то само собой выходит. Говорю же — самолюбие! Порыв прохладного ночного ветерка пригладил траву, взъерошил листья ив. Я заметил, как Тира зябко вздрогнула, украдкой (она думала, что я не вижу, ха, наивная!) потёрла ничем не прикрытые плечи и чуть повернулась к костру другим боком. Вот же гордячка благовоспитанная! Замерзать будет, но ни за что в этом не признается! Обычно-то она в таких случаях как раз в шаль свою и куталась, и этого ей вполне хватало. Но не сейчас, когда шаль составляла её единственное одеяние. А отобрать, пользуясь правом хозяйки, у раба плащ ей и в голову не придёт. Всё из-за того же благородного воспитания. Ох ты ж, горюшко луковое, как же сложно тебе будет в жизни! Может, и правда сделать благое дело и прибить, пока не поздно — чтоб не мучилась?.. — Моя госпожа замёрзла? — самым учтивым тоном осведомился я. На мне одежды тоже было не густо - штаны да кожаная безрукавка нараспашку. Но я-то привычный к холодам. — Могу согреть! И с намёком приподнял край плаща, приглашая её завернуться в него. Вместе со мной, конечно же, хех! Должны же и у раба быть какие-то приятные моменты в его беспросветной подневольной жизни? Она покосилась на меня и с затаённой надеждой посмотрела в сторону сушащейся одежды. Тихонько вздохнула с досадой: процесс обещал быть долгим. А ничего другого у неё при себе не было — настолько им с матерью пришлось обнищать после потери мужа и отца. — Опять будешь распускать руки и язык? — вдруг услышал я. — Всенепременно! — я на миг скорчил рожу «страшного серого волка» и даже облизнулся. А потом с неодобрением посмотрел на свою такую гордую и… такую нищую, что даже рубашки запасной не имела, госпожу. — Чтоб ты мне за это вломила по полной? Спасибо, у меня голова на плечах сидит не только для того, чтобы я в неё ел! Я потянул на себя край плотного войлока. Нам обоим пришлось встать с плаща, чтобы я смог его расправить и накинуть себе на плечи. После чего я опустился обратно и приглашающе распахнул широкие полы: — Иди сюда, моя госпожа, грейся! Обещаю, что твой строптивый и дерзкий раб тебя на этот раз и пальцем не тронет! Тира чуть помедлила и осторожно, стараясь не коснуться меня, устроилась рядом. Я накинул на неё свободный край плаща. Как и думалось, ширины полотнища не хватило — ещё бы, сидеть на таком, не побоюсь этого гадкого слова, целомудренном расстоянии друг от друга!.. После недолгих колебаний я всё же принял рискованное для себя решение. — Прости, госпожа, но так ты совсем не согреешься. Вот только умоляю, не делай глупостей, ладно? …Тира только сдавленно взвизгнула, когда я одним движением руки, словно котёнка, подгрёб её к себе вплотную и, обняв за плечи, укутал по самые уши в тёплый войлок. Про себя я в это время отчаянно молился всем известным мне богам, чтобы этой недотроге не вздумалось активировать моё клеймо. Ну правда, подумает ещё чего не то… нет, я, конечно, был бы совсем не против перетекания столь невинных пока обнимашек в менее невинные, но… — Вельт, ты сдурел?! — послышался возмущённо-сдавленный вопль. — Пусти меня немедленно!!! Маленькое тело у меня под боком содрогнулось и несколько раз дёрнулось в инстинктивной попытке вырваться. Я вдруг поймал скользнувший мимо взгляд до предела расширенных светло-карих, словно просвеченная солнцем торфяная вода, глазищ. В глазах, под возмущением, гневом и яростью вечной мерзлотой стыл матёрый, застарелый страх. Так, погодите!.. Она что, меня боится? Хотя нет, это для меня, похоже, ничуть не новость, этого вполне следовало ожидать — с моими-то регулярными попытками покушений на неё. Вот только страх этот ничуть не походил на её привычную, к коей я уже успел привыкнуть, опаску, которая иногда проскальзывала в ней во время наших пикировок… или я до этого момента не утруждал себя как следует посмотреть в её глаза? … ох, лярвень, она же сейчас как ляпнет во весь голос болевой код! И будет мне небо в алмазах!.. — Тихо, тихо! — я мигом снял руку с её плеча и даже чуть отодвинулся. — Не трону, обещал же!.. Госпожа… да успокойся же, лярвы тебя забодай!!!.. — Тира замерла, всё-таки услышав меня. — Ффух, сразу бы так! — я с облегчением перевёл дух. — Не собирался и не собираюсь я тебя сейчас домогаться или снова пытаться придушить. Обещал же. Ну, не веришь — могу поклясться! — А поклянись! — с вызовом отрезала она, шмыгнув носом. — Самым для тебя страшным и… самым отвратительным! — Ну, ты задала мне задачку… — я озабоченно потёр переносицу. — Гм… Чем бы таким поклясться?.. А, впрочем, вот! — я сверху вниз уставился в её сердитое нахмуренное личико и отчеканил: — Чтоб меня снова продали — на этот раз в бордель! Для педиков! Шлюхой! Если я нарушу данное тебе слово! Вот! Довольна? — Ох, нихренашеньки себе… клятва… — ошарашенно пробормотала она, пытаясь сохранить невозмутимость, но, тем не менее, мило краснея. Всё-таки остатки приличного воспитания — это вам не хухры-мухры! — Я прощён? Можно тебя снова закутывать, не боясь загнуться от болевого шока? Вместо ответа она вздохнула, потупилась и всё так же осторожно, но уже без колебаний придвинулась вплотную к моему боку. — Лягушонка, — усмехнулся я, снова заворачивая её в плащ и аккуратно прижимая к себе. — Такая же холодная и мокрая. Заработаем денег — купи себе что-нибудь на смену твоим обноскам. А то смотреть больно на такую госпожу. Как говорится, обнять и плакать. — Мы же хотели тебе меч получше раздобыть, — вынырнула она из-под моего локтя. — Что важнее — хорошее оружие, которое защитит нас — или какие-то тряпки? Я в притворном изумлении возвёл глаза к ночному небу. — Боги, что я слышу?! Девушка утверждает, что тряпки — это не главное! Я сплю? — Ущипнуть? — тут же с готовностью предложила она. — Нет! Я щекотки боюсь! — Да ладно! — не поверила Тира. — Врёшь ведь? — Конечно вру! Но щипать себя всё равно не позволю! Даже собственной госпоже! Ну… разве что только в её постели… — ТЫ ОПЯТЬ?! — взвилась она. — Кто мне только что обещал?.. — Да шучу же!!! — взвыл я и мысленно отвесил себе подзатыльник. — Глупая шутка, согласен. Смиренно прошу прощения! — Ты? — фыркнула она, мигом остывая. — Смиренно? — Сам в шоке! — уныло проворчал я. Тира хмыкнула и вдруг завозилась у меня под боком, на несколько мгновений прижалась тёплой щекой к груди… Я вздрогнул, едва ли не каждой частичкой тела ощутив её близость. Лярвень, как же некстати! Она тут же почувствовала это, ойкнула и поспешно отстранилась. — Всё нормально, — ровно сказал я. — Не бойся, госпожа. Я умею держать себя в руках. И к тому же я поклялся. — Да я не поэтому… — смутилась она. — Не потому, что не доверяю. Просто ты… тебе и так непросто находиться рядом со мной, я же вижу. Она чуть помедлила, словно обдумывая какое-то решение, и вдруг с характерной для неё прямолинейностью выдала: — Вельт, я, как твоя хозяйка, совсем не буду против, если ты, когда мы придём в тот городок, найдёшь себе какую-нибудь сговорчивую женщину, что смогла бы обслужить тебя. Можешь даже взять на это немного денег из нашего запаса. Только пожалуйста, не увлекайся. И постарайся решить дело обоюдной договорённостью. То есть, никого не брать силой. — Боишься, что вспомню своё лихое наёмничье прошлое и не удержусь от соблазна? — осклабился я, в то же время изо всех сил давя охватившее меня изумление столь неслыханной щедростью и великодушием. — Или тебя настолько заботит мой моральный облик? Тира вздохнула — длинно, протяжно, со стоном досады на глупость собеседника. — Да причём тут это, боги всеблагие? Со своим наёмничьим прошлым ты сам разбирайся. И с моральным обликом — тоже. А мне, можно подумать, доставит такое уж удовольствие вытаскивать тебя потом из какого-нибудь тюремного клоповника и, как твоей владелице, разбираться с местной стражей в проблемах, которые мой раб доставил окружающим!.. У нас, в конце концов, на это просто нет денег! — Уппс!.. — я понял, что ступил. Действительно, как я об этом не подумал? — Ладно, признаю, что ты насквозь права… моя госпожа! — сказав это, я даже поклонился — насколько позволяла поза. — Обещаю, что буду вести себя в городке прилично — бить морды только по делу, к женщинам не приставать, переводить старушек через дорогу и пить по вечерам горячее молоко… ну, если, конечно, на него деньги будут. — Клоун… — усмехнулась Тира. — Я ведь, насчёт молока, тебя и на слове подловить могу! А в нём, между прочим, — она сделала страшные глаза и понизила голос, — ПЕ-Е-ЕН-КИ-И-И! Я образцово-показательно содрогнулся. — Госпожа настолько желает своему единственному защитнику мучительной смерти? — жалостливому тону, каким это было сказано, позавидовал бы любой профессиональный нищий. — Ну, должна же я как-то отыграться на тебе за все твои взбрыки! — пожала она плечами. И вдруг… отбросила напускную зловещую серьёзность и просительно тронула меня за руку. — Вельт… почему мы никак не можем без обоюдных подковырок друг друга? Вечно чего-то цапаемся, вечно мне приходится быть настороже и ждать, чего ты ещё выкинешь в следующий момент… Почему, Вельт? Ответ на этот вопрос мне был известен уже давно. — Потому что я не хочу быть рабом, — тихо, но жёстко сказал я. — Ничьим. Даже временно. Даже у такой… порядочной и доброй госпожи, как ты. Прости. Я — хищник, которому клетки противопоказаны. Тира склонила голову и долго молчала. А когда снова подняла на меня взгляд, я увидел в её глазах очередное решение. — Знаешь, я тоже никогда не хотела и даже не мечтала держать кого-то в рабстве. Тем более — такого, как ты… хищника, — она помолчала, а потом решительно тряхнула просохшими волосами. — Хорошо. Три месяца, Вельт. Я прошу тебя потерпеть всего лишь три месяца. Если за это время мои поиски отца ничем не увенчаются — я… отпущу тебя. Клянусь памятью матери.