Ультрамарин

Нахоя тянет Рана за одну из косичек, с садистическим удовольствием наблюдая, как кривится его лицо, и быстро, не давая опомниться, целует в открывшуюся шею, чуть выше выглаженного воротника рубашки. Довольный стон Хайтани сладкой патокой обволакивает сердце, будоражит сильнее кофеина, никотина и алкоголя, и Нахоя непроизвольно облизывается — бегло и хищно, словно напряженный, готовый к рывку гепард. Вообще-то, они с Раном уже полчаса собираются выехать с пустой подземной парковки, но Нахоя не находит в себе внутренних сил устоять перед расширившимися зрачками напротив и нетерпеливой дрожью пальцев, обхвативших сухое бедро. Хайтани проводит туда-сюда, под его движениями пузырится ткань тонких джинс и стремительно, пухом одуванчиков сгорает терпение Нахои, которое он усердно старается копить, чтобы не сорваться. Ядовитое искушение сильнее — затягивает в трясину глубоко, по самую шею, не дает ни вздохнуть, ни выдохнуть, и становится как-то наплевать на запланированный Раном ужин, на обещание познакомить Нахою с его братом, на случайных людей, тенями скользящих вдоль размеченных белой краской парковочных мест. Не устоять, когда губы Рана жидким стеклом блестят под тусклым светом фонарей, слегка приоткрываются, и Нахоя видит ровный, белый ряд зубов. — Не делай так, — Стонет Кавата, ерзая на сиденье, — Нам нужно ехать. — Уже не нужно, — Упирается Ран. Ну да, конечно. Он может отменить собственные планы по щелчку изящных пальцев и не поморщиться, лишь бы только лишний час поласкаться с Нахоей. Ну и похер, думает Кавата, практически переползая через коробку передач. Они знакомы неделю или около того, и в первый же день Нахоя позволил себе раздвинуть перед ним ноги, поэтому один пропущенный типо-семейный ужин не становится проблемой. Не принято, в общем-то, опрокидывать родственников, но Кавата прикрывает глаза и старается не зацикливаться на этом слишком долго. Не принято спать с первым встречным, не принято терять голову спустя два часа после знакомства, много чего не принято. Жаль, что Нахое всегда было плевать на условности. Он тянется куда-то за сидение Рана, опускает его одним щелчком рычажка, не без труда седлает чужие колени, и его лукавая улыбка как будто светится в странном полумраке. И теперь Нахою не беспокоит ничего, кроме припухшей нижней губы Рана.