little tales

      Середина недели. Ужин. Тёплый пол кухни согревает отчего-то замёрзшие босые ноги, а на плите тем временем ожидает кастрюля из-под супа, который они вместе так хотели приготовить, но, потерпев в итоге неудачу, просто заказали пиццу. Процесс совместной готовки — это не то же самое, что и желание утолить голод. Готовя с тем, кого ты любишь, результат не имеет значения. Важнее всего время, проведённое вместе: измажешь румяную щёку томатной пастой, а потом поцелуешь, и в любом случае понравится, даже если ты всегда терпеть не мог томаты. Дело в любви к этой щеке и её обладателю, в искренности и нежности чувств.       Тэиль режет капусту, а потом отворачивается, чтобы убрать остатки кочана на нижнюю полку холодильника, и повернувшись умиляется тем, как Винвин запихивает себе эту капусту в рот, чуть ли не давясь, — он ведь её так любит, особенно свежую. Шутя пытаясь отогнать его, Тэилю в ответ достаются объятия, находясь в которых голод резко потухает — достаточно того, что живот как-то слишком сильно, но приятно сводит. И после он вновь слышит громкий хруст, ведь не упуская момента, Сычён опять пережёвывает десятиминутные старания старшего. Только вот Мун останавливать его совсем не хотел. Хотел лишь, чтобы Дун и дальше хрустел ему на ухо, вновь и вновь касаясь спины своею ладонью и очерчивая изгиб талии. Хотел, чтобы он и дальше неловко наступал на ноги Тэилю, смеялся и чуть ли не давился. А потом, после ворчливо-влюблённого взгляда Тэиля, наигранно выпячивал нижнюю губу, заявляя, что хёну капуста стала дороже, чем любовь всей жизни. На плите стоит кастрюля, в которой насыпано немного капусты, налито немного томатной пасты и сверху накрыто крышкой. Скоро приедет доставщик из кафе, что недавно открылось через улицу от их дома, а Тэиль и Винвин отнюдь не против подождать. Наслаждаясь отдыхом, они, временами перебивая друг друга, чересчур бурно рассказывали как у каждого прошёл день. Обычный, скучный, серый, рутинный день, который резко обрёл миллион оттенков, стоило только вставить ключ в замочную скважину и два раза повернуть.

***

      Иногда Тэиль плакал. Просыпался посреди ночи и, не говоря ни слова, задыхался в истерике. Он ворочался из стороны в сторону, ища в темноте лицо Винвина, который пробуждался от суматохи и, точно зная, что должен сделать, хватал Мун, обнимал из последних сил и не давал ему и шевельнуться. А тот в свою очередь, наконец-таки ощутив родное тепло, сбегал из повторяющегося кошмара. Он никогда не говорил, что ему снится, но Винвину и не нужно было слышать этого. Он и так всё прекрасно знал. — Я буду с тобой до конца, — горячим шёпотом проходился Сычён по шее Тэиля и это, словно колыбельная, успокаивало его в ту же секунду, ведь Тэиль верил.       Время лечит раны ровно в той же степени, как и заставляет забыть об ощущениях, родившихся в сердце, когда впервые смотришь в неповторимо-особенные глаза. Время — своеобразная река, течение которой не будет выборочно разбавлять воду, оставляя одну греться на месте, а другую унося как можно дальше, смешивая с новыми потоками. Возвращаясь домой, Винвин больше не испытывал той эйфории от щелчка замка в двери. Он больше не мечтал побыстрее сбежать от мрачного города к ним в убежище, наполненное всевозможными красками, ароматами и вкусами.       Воспоминания, оставшиеся намокшей известью на дне бокала с водой, теперь не греют душу, когда за окном гремит гроза. Будто рисунок акварелью, оставленный на улице во время ливня — краски растеклись, поблекли. Осталась лишь едва ощутимая память о том, что было раньше. И, что самое неприятное, эта память не грела душу, а была бременем, от которого так хочется избавиться.       Ужин теперь проходил иначе: Тэиль молчал. Не хотел больше рассказывать о том, как видел сегодня забавного мужчину с большими коричнево-седыми усами. Он перестал обращать внимание на то, как дама, похожая на далматинца в своём пятнистом монохромном костюме, проходила мимо барной стойки, всё так же пытаясь очаровать Тэиля, который обычно лишь тихо смеясь отводил взгляд на нижестоящие бокалы, видя в их отражении далеко не себя. Винвин же, кажется, даже не дышал, пока ел. Ему в той же степени было нечего рассказывать; ему не хотелось ничего рассказывать. В последние пару месяцев он видел тысячи людей, которые приходили к нему оформлять документы, но теперь он не запоминал их забавного акцента или аромата, который всё время навевал воспоминания о доме. Он не собирался пересказывать всё это Тэилю, скорчивая рожицы и подражая голосом. Он, кажется, вообще больше не собирался говорить с ним. Спустя время запас тем, что были когда-то для них общими и самыми интересными, всё-таки иссяк. Чувства остывали. Остыла и пицца, которую они заказали в этот раз. Та же, что и несколько месяцев назад. Однако в этот раз кастрюля на плите не стоит, а кочан капусты, слишком долго лежавший на нижней полке, совсем пожелтел.       Лёжа вечером в кровати, они ощущали кирпичную стену, вставшую между ними. Пусть она и была незрима, прямо сейчас ни Тэиль, ни Винвин не могли коснуться друг друга. Они вдруг отчего-то стали друг другу даже меньше, чем знакомыми. В руках у одного находился смартфон, а у другого — журнал. Когда их общая дорога поделилась на две, идущие параллельно, отдельно друг от друга? — Куда ты? — с удивлением спросил Тэиль, видя как Сычён натягивает на себя джинсы в столь поздний час. — Мне, кажется, давно пора домой, — ответил Винвин и было ощущение, что ему самому трудно поверить в сказанное. Вокруг них мела вьюга. На секунду Сычён даже подумал, что если сейчас Тэиль его остановит, то, наверное, они смогут всё вернуть. Тогда они могли бы снова попробовать испечь коржи для торта в честь повышения по службе; ещё раз сделать уборку дома, после которой был бы еще больший хаос; они снова могли бы включить их любимую музыку и подпевать, не попадая в ноты, после чего вместе лежать на пледе, который съехал на пол, целуя друг друга в губы и находя компромисс в том, что на вкус это гораздо слаще сахара. — До скорого, — смотря на отведённые в сторону глаза, Мун не мешкал. И, верно, уже слишком поздно. Они оба понимали это. Винвин выходил из комнаты, едва прикрыв дверь. Выходил из места, которое когда-то было для него настоящим домом. Из места, давно потерявшего свою уникальность, ставшего слишком сильно похожим на любое другое. Его клятва никогда не оставлять Тэиля превратились в шутку, а «навсегда», обещанное в ответ, плавно перекатилось в «до скорого». Но они оба понимали, что это «до скорого» не наступит. Больше никогда не наступит. В голове поселились последние воспоминания вместе, окутанные тишиной. И почему-то в этой тишине вдруг стало так легко засыпать не касаясь рук друг друга. Тэиль, опустившись щекой на свою подушку, едва провёл ладонью по остывавшему месту рядом с собой, которое когда-то принадлежало парню, чьё имя теперь необходимо забыть. Однако не забыл ли он его ещё до этого момента, гораздо раньше? Честно говоря, лёжа в свете дневной лампы, Тэиль думал, что было бы проще, если бы они банально поссорились. Идя по ночному проспекту, Сычён пришёл к выводу, что им было бы проще никогда не встречать друг друга.       Звонок, вырвавший Муна из ностальгии, которая была ему до такой степени чужда, что он готов был стереть себе память, вдруг так громко зашумел на всю квартиру, ставшую после ухода Сычёна слишком сильно пустой. На экране высветился тот номер, который старший помнил наизусть. Тем не менее, трубку брать до боли в голове не хотелось. — Тэиль? — потерянный голос Сычёна эхом отскакивал от внутренней пустоты Муна. — Я обещал тебе… Глаза у Тэиля почему-то вдруг намокли и зачесались. Он ждал, что ещё скажет тот, кому когда-то в прошлом хотелось посвятить всего себя, но на другом конце связи молчали. Ни один из них знал, что следует сказать. Сердце Дуна щемило, а виски пульсировали; становилось то жарко, то холодно, а перед глазами картинка потихоньку начинала плыть. Подойдя к мосту через реку, он встал и посмотрел вдаль — когда-то давно они были тут вместе. Держались за руки и хотели повесить замок на перекладину, дабы увековечить их чувства, но где его достать в тот момент ни один не знал.       Тэиль тогда, не произнося ни слова, вытащил шнурок из своего худи, а затем нежно взглянул в глаза Винвину и улыбнулся, после чего привязал чуть ли не десятью узлами. „Навсегда“       Оказавшись этой ночью в том же месте, он присел, касаясь дрожащими пальцами потрёпанного шнурка, который со временем утратил свой цвет. «Словно ты и я», — мелькнуло в голове у Сычёна, но вслух он об этом сказать не осмелился. — Я обещал тебе, — повторил он снова, ощущая ком в горле, и тихий шум помех наполнил комнату, в которой Тэиль так ясно ощущал прохладу ночи. Он ведь знал, что так будет и знал, что нет ничего вечного. Нет в то же время ничего ужасного и в том, чтобы люди, сотни раз обещавшие сладкое «навсегда» наконец уходили. Тем не менее, принять это оказалось сложнее, нежели когда-либо предположить. Набрав в грудь побольше воздуха, он чувствовал, что было бы неплохо, если бы одно лёгкое прямо сейчас лопнуло — Винвин бы примчался к нему на всех порах и, держа за руку, словно в первый и последний раз, спешно набрал номер скорой. Они побыли бы вместе ещё немного, растопили бы мёд и снова налили две кружки чая, добавив лимон. А Сычён опять плевался бы, ведь сколько он себя помнил, всегда ненавидел вкус мёда. Они бы могли и успели бы сделать ещё очень многое. Не находя более слов, Винвин заткнулся, и схватил перекладину на мосту, сжимая её из последних сил. Слушая неровное дыхание из динамика, с каждой секундой становилось всё труднее и труднее выдавливать из себя слова. — Я… — в очередной раз попытался он. — Соврал, — Тэиль выпалил это так неожиданно для себя и собеседника, что единственным логическим завершением разговора мог бы быть только гудок, сообщающий о конце вызова. В душе вдруг собрались тучи, а на сердце закололо так резко и сильно, что не хватало мужества терпеть. Из глаз Тэиля хлынули слёзы. Сжимая из последних сил в руках свой смартфон, он свернулся калачиком: «Только бы исчезнуть». Но понимая, что даже при самом сильном своём желании, он не сможет больше ничего сделать, нажал наконец красную кнопку, которая причинила ему столько боли, сколько он не ощущал за всю свою жизнь. Поговорить бы ещё разок им друг с другом так, как раньше. Почувствовать бы друг друга: лишь бы чувства снова вернулись — лишь бы любовь оказалась жива. Винвин же знал, что больше не будет как раньше. Он хотел убежать и вовсе никогда не видеть картины, которые когда-то отражались в горящих глазах Тэиля. Он клялся Муну, что всегда будет рядом и никогда не уйдет. Ему не хотелось нарушать обещание, однако ледяная стена, вставшая между ними, больше не будет растоплена. Винвин так старался в ту же секунду забыть всё, что их связывало, но в голове лишь всплывал образ плачущего ночью Тэиля, который в этот раз задохнулся без его объятий.       Они не могли друг без друга, но и вместе теперь быть не хватило бы сил. Обещание, ставшее гравировкой на одной из звёзд, которую они очень давно разглядели, стало пылью вместе с горящей кометой, так и не покорившей космическую ширь. Этой ночью обещание, что было дано на миллион лет вперед, потеряло свою цену и стало лишь причиной грусти на несколько месяцев — или же лет? — вперед. Этой ночью Сычен ушел, оставив Тэиля наедине с их общими вещами; ушел, не успев попрощаться. Не успев попрощаться, но однозначно успев солгать.