I
В свете ночника видны только очертания фигуры Ючана, что лежит на своей половине. Настолько тихо, что в стоячем воздухе закрытой комнаты слышен скрип прогнивших досок и шелест травы от порывов ветра за окном. Хун наклоняется и отгоняет летающих мух от раскиданных по подушке совершенно чёрных в тени абажура волос — беспокоится, что они разбудят ребёнка. Но Ючан спит безмятежно и покойно, плотно закрыв глаза и сжав маленький рот на белом, без единой кровинки лице — раскинул побледневшие тонкие руки на одеяле, запрокинув голову на высокой подушке. Больше никто не потревожит его отдых. Хуну безразлично абсолютно всё. Весь этот день он пролежал так, распластавшись подле тела юноши и сторожа его неподвижные веки — которые больше не распахнутся, не одарят его светом ласковых сияющих глаз, а комната не оживёт его жизнерадостным смехом. Под опущенными перьями ресниц спрятались чёрные тучи. — Маленький, — всхлипнул Хун навзрыд и потянулся к застывшим губам Ючана. Безуспешно пытается согреть их сейчас своим теплом. Он вбирает в лёгкие воздух и выдувает из глубины горла звук сорвавшей слабый голос птицы. Прислушивается. Хун теперь не узнаёт даже звучание собственного пения — настолько отвык от него за все годы молчания. Из его губ доносится жалобная имитация колыбельной Ючана. Поднимая юношу на кровать и стирая с его лица кровь, он впервые ощутил хрупкость тела, которое покинула жизнь. Папирусная тонкость кожи, за которой замерли все процессы — а что дальше? — Пустота, — негромко говорит Джунхи. — Всё чушь… — Он вошёл без стука, стремительно распахнув дверь и тут же кинувшись к Ючану. Хун рукой заслонил лицо юноши, защищая. — Не трогай. Я сам закрыл его глаза. — И всё-таки, дай я посмотрю на него, — цедит сквозь зубы Джунхи, смерив парня невидящим взглядом. Хун медленно отодвигается в сторону, ревниво отворачиваясь от красивых рук, что ложатся на Ючана, расстёгивают его рубашку, щупают пальцами восковую кожу на впалых рёбрах. Он не хочет, чтобы кто-либо другой прикасался к этому телу. — Это они убили его. — Я знаю, — сухо отвечает Джунхи. — Я всегда предупреждал его — но что ему мои слова? Он сам выбрал свою судьбу. Они бы его не отпустили. — Но почему? — Спроси у них. — Я уже спрашивал. Он уже спрашивал. Джейсон рассмеялся Хуну в глаза, слизывая с губ налипший рис с прилетевшей ему в лицо тарелки — а больше тот ничего не смог сделать, ощутив страшное опустошение. Силы окончательно покинули его. Казалось, даже переверни вверх дном весь дом — он ничем не смог бы нарушить спокойствие этих двух. Вау курил, по-турецки подобрав ноги на диване и криво улыбаясь. Жидкий дым гашиша плавился в воздухе, сквозь который пробивалось едва слышное тиканье часов из комнаты. Время равнодушно продолжало отсчитывать секунды, минуты, часы — с тех пор, как Ючана не стало, ничего не поменялось. И кричать в немые стёкла было бесполезно. — Не пытайся найти логику в их действиях. Они свихнулись на отравлениях. — Джунхи качает головой, отвернувшись к окну. Его профиль с тонкими крыльями носа и изящной линией подбородка строг и чист. Хун чувствует тупой укол раздражения, глядя на этого человека. — А ты их покрывал. Губы Джунхи тонкой ящеркой изогнулись в горькой усмешке. — Всё-таки мы одного поля ягоды: я такой же отщепенец, как и они. Но Ючана я им не прощу. А ты что намерен делать? — Спать, — блёкло ответил Хун. Челюсти свело от ненаигранной зевоты. Его страшно утомил этот разговор, он просто хочет остаться один. Нет. Наедине с Ючаном. Допеть ему колыбельную и укрыть одеялом до подбородка: ночи стали прохладнее. Он не сразу понимает, что происходит, когда Джунхи притягивает его к себе за плечо, одной рукой сжимая лицо крепко, как клещами. Врач на несколько секунд окунается обволакивающим маслом оливы своих глаз в его зрачки, и затем отстраняется. — Они накачали вас наркотиками. Вот почему ты ведёшь себя как кукла. — Я веду себя как кукла только потому что я уже мёртв. Оставь нас в покое. Хун заваливается непослушным телом на свою половину и закрывает глаза. — Послушай… — Джунхи снова возникает перед ним, вцепившись в плечи, смотрит в глаза холодно и требовательно. — Послушай, разве ты не хочешь убить их? Они обкурились и уснули, как всегда, свернувшись калачиком в руках друг друга в кресле на мансарде. Когда Хун появился здесь впервые, эта полутёмная клетушка с невысоким потолком была озарена сияющими огнями из глубин высоких сводов, а русоволосый ангел пел ему песни своим чудесного тона голосом, от которого Хуну хотелось рыдать, замирая от восхищения. Сейчас голова ангела покоится на груди Джейсона, длинные волосы разметались по мягким, почти женским чертам лица. Во сне он так красиво улыбается. Точно так же он улыбался и Хуну — это немногое, что парень помнит из своего опиумного трипа. Это был очень болеутоляющий, успокаивающий опыт, который теперь отзывается острой иглой где-то в мозгу. Почти такой же острой, как и нож, что Хун сжимает в своей руке. Джунхи его о чём-то спрашивает. Кто будет первым? Хун молча показывает на Вау. Пускай он станет первым и не познает боль утраты своего любовника — но Джейсона он щадить не намерен. Шарит взглядом по прибитым к деревянному брусу обшивки полкам, загромождённым банками и сосудами разного калибра, что наполнены различными жидкостями. Рядом на полу разложены ветки с крупными каплями чернильно-фиолетовых вызревших ягод в раскинувшихся четырёхлистниках, букеты мелких белых цветков вёха на длинном стебле и колючие ветви молочая. На щеке Вау остаётся розовое продолговатое пятно от искалеченных пальцев — тот сонно выдыхает и открывает тёмные глаза, глядя на Хуна. От волнения у парня словно парализовало правую руку — даже нож не поднять, не то чтобы ударить. Да и смог бы разве? Потому что Вау опять улыбается ему: безразлично-трепещущая, его ленивая улыбка похожа на самый сладкий сон из детства. Голову Хуна заполняет та нежная мелодия, и он ничего не может поделать с собой — но слёзы сами текут по его щекам. Нож с тихим бряцаньем падает на пол; Хун садится на колени, судорожно обхватив голову руками. Страшно. Только звук тупых хлюпающих ударов глухим эхом бьёт по ушам. На пальцы попадает что-то тёплое и липкое. Не открывать глаз. Ещё рано. Когда Джунхи тормошит его, он наконец отнимает руки от лица, и содрогается. Вау больше не смотрит на него. Откинув голову назад, он безмолвно кричит неожиданно огромным кровавым ртом, зияющим в горле. Из разорванной артерии толчками пульсирует кровь, окрашивая кожу в ярко-алый. Он всё ещё жив — и пытается вдохнуть, в панике хватаясь за шею руками. Розовые пузыри вылетают изо рта, лопаясь на щеке Джейсона. Тот вздрагивает, просыпаясь. Почему-то все только что поднятые вдруг с постели люди похожи на беспомощных детей; они не способны делать что-либо осознанно — их защитные механизмы ещё спят. Джейсон выглядит как ребёнок, которого пробудил ночной кошмар — моргая, смотрит из-под припухших век на Хуна, всё ещё сидящего на коленях перед креслом. Выпачканные в красном пальцы резко сдавливают белое горло. Джунхи кидает на Хуна вопросительный взгляд возбуждённо горящих глаз — тот, пошатываясь, встаёт с места. — Живее! — Торопит его Джунхи, хотя мальчишка в его руках даже не думает сопротивляться. Он словно окаменел, остановившись взглядом на огромном багряном цветке, что расцвёл разорванными лепестками сосудов и кожи, охватывающими шею Вау. Постепенно черты его лица оттаивают и неуловимо меняются, превращая растерянное выражение в жестокую усмешку. А потом он начинает смеяться — жутко, с трудом выталкивая из сжатого горла клокочущие хрипы. Хун не может выносить звуков этого смеха. Хочется закричать, чтобы заглушить их, и до того громко, чтобы полопались все-все сосуды, громоздящиеся на полках, затопили мансарду смердящей вонью и поглотили весь дом. Пальцы трясутся; продолговатая колба с тёмной жидкостью на дне едва не выскальзывает на пол, но Хун подхватывает её, останавливая над лицом всё ещё задыхающегося от смеха Джейсона. — Давай же, — шипит Джунхи. Блестящие капельки пота выступили на его высоком лбу. Глядя, как они не спеша скатываются по острому обрыву скулы, Хун опрокидывает колбу вверх дном. Джейсон замолкает. Молочно-бледной змеёй в рисунке чужой крови он пару минут извивается на кресле, спрятав лицо в руках и мелко дрожа всем телом, потом замирает на месте. Хун не сразу осознаёт, откуда доносится этот странный треск, словно зёрна попкорна кинули на раскалённую сковородку; а когда понимает, то медленно холодеет от липкого страха. Сгорбившаяся фигура сидит над телом Вау — мышцы спины Джейсона дико сокращаются, как под напряжением, а потом его начинает ломать непонятная внутренняя дыба, точно дёргая за нити мускулов, выворачивать суставы под туго натянутой кожей и бить в бешеных конвульсиях. После очередного приступа он навзничь падает на пол и затихает, не отрывая глаз от Хуна. Жёлтой радужной оболочки у него почти не видно — всё пространство занимает чёрная бусина зрачка. Дикие глаза цвета волчьей ягоды затягивают в свою воронку — Хун не сразу в состоянии отвести свой взгляд, не замечая быстрого движения руки Джейсона по направлению к его ножу, который до сих пор валяется на полу. Хун слышит крик Джунхи, но не успевает среагировать: после сильного толчка в грудь парень опрокидывается на спину и бьётся головой о доски. Он почти теряет сознание, приходя в себя от прошивающей током острой боли. Натянутые до предела нервы щекочут струйки крови, сбегающие по подбородку: лезвие ножа проткнуло его нижнюю губу и упёрлось остриём в зубы. Джейсон улыбнулся вымазанными в чёрном губами и надавил сильнее. Хун заходится в надрывистом стоне, тщетно пытаясь высвободиться: мучитель уселся ему на грудь, одной рукой железно фиксируя его голову за волосы, а второй проталкиваясь в щель между зубами лезвием. И всё так же смеясь клокочущим изнутри ядом. Ещё немного, и его разорвёт на части чёрной кипящей массой из желчи, отравы и спёкшейся крови вместе с непереваренными останками детей. Хун вспоминает, что он видел кости — серые тонкие кости, что лежали вперемешку с травами на полу у полок. Он содрогается от омерзения и истерично вздрагивает: Джейсона рвёт. Кривящийся в гримасе рот сочится красным, и он с трудом выплёвывает кровь прямо в лицо жертвы, кусая скользкие пальцы, что пытаются оттолкнуть его. Он не хочет отпускать Хуна, и даже когда Джунхи стаскивает его на пол и добивает в сердце, разжать его пальцы и освободить волосы почти невозможно. Джунхи проскальзывает лезвием по коже и срезает прядь. Он устало садится рядом, сцепив на коленях мелко дрожащие окровавленные руки.II
Оказывается, дорога до маяка, что покоится на зелёных холмах, занимает не так уж много времени, если сидеть придавленным грузом пустоты изнутри — та не считает минут. Во рту Хуна медленно набухает ватный комок с металлическим привкусом: Джунхи наскоро сделал повязку из того, что оказалось под рукой, и наложил её на разорванную губу, но она уже практически вся пропиталась кровью. Скоро капли начнут падать на покрывало, обёрнутое вокруг голых худеньких ног Ючана. Хун прижимает юношу к себе крепче. В тёмных разбившихся прядях его волос затаился тёплый запах полыни, возвращающий Хуна мыслями в тот день, когда они впервые были вместе. Внутри теплицы этого тела наверняка всю жизнь таились семена травы, взрастая молодыми побегами едва весеннее солнце касалось брусничной макушки, и распускались жёлтыми зонтиками цветов в моменты, когда их тела соединялись. Что стало с ними теперь? Пожухли мёртвой травой? Но этот запах — он такой живой. Джунхи молчит на водительском месте. Он не проронил ни слова с тех пор, как первые языки пламени охватили крыльцо, перебрались внутрь дома, а потом перекинулись на гараж. На соседнем сиденье рядом с ним лежит сумка, в ней — фотокарточки. И ещё что-то по мелочи. Хун забрал из комнаты всё, что могло принадлежать Ючану, кроме одежды. Два тела на мансарде они сложили рядом на полу. Хун старался не смотреть на их лица, а потом накрыл их какой-то старой ветошью, найденной поблизости. — Ты как? — Неожиданный вопрос Джунхи пугает Хуна. Парень вздрагивает от звука его голоса, зазвеневшего в тишине. — О чём думаешь? — Он внимательно смотрит в зеркало заднего вида. — Почему ты помог мне тогда? Джунхи покачивает головой, переводя взгляд на тёмную извилистую тропу дороги. — У меня нет особых причин на то, чтобы любить тебя, но и желать тебе смерти мне незачем. — Даже несмотря на то, что всё произошло по моей вине? — Так оно и должно было случиться. — Тон его спокойного голоса неприятен как скрип по стеклу. — Твоей вины здесь нет. Он был слишком привязан к этим двум. И к тебе. — Ючану очень грустно сейчас, — Хун снова поправляет край покрывала, сползший с ног. — Ючану уже всё равно. Он давно за пределами земного пространства, распался на мириады молекул и исчез. Скоро то же самое произойдёт и с его телом, как ты его ни укутывай. Это обычный процесс, неразрывный цикл жизни и смерти. Тебе стоило хоть иногда раскрывать учебник биологии и учить естественные науки вместо посещения воскресной школы, где в голову вливают жалкую муть про бессмертие души. Он не чувствует этого запаха. Он совершенно точно его не чувствует. — Я чувствую облегчение. — Облегчение? — Да. Оказывается, Джунхи живёт вовсе не на маяке, как почему-то думал Хун, а только рядом с ним — в маленьком служебном помещении, где старые нерабочие генераторы заставлены стенками и шкафами с оборудованием. Помимо лекарств, здесь пахнет цивилизацией: Хун впервые за долгое время видит самое обычное радио, упакованные продукты из магазинов, бутылки колы, пачку Мальборо на столе, городскую одежду — в которой выходит Джунхи, переодевшись в завешенном ширмой углу. Протягивает Хуну другой аккуратно сложенный комплект: — Иди переоденься. Часом раньше Хун видел совершенно другого человека. Он стоял с ножом, зажатым в руке, и хищно блестел почерневшими глазами. Хладнокровно пронзал ножом плоть и смотрел, как его руки окрашиваются в кровавый цвет, оттаскивал в сторону мёртвые тела, хрипя от усталости, и волочил канистры в дом, окатывая дощатый пол бензином. Сейчас он сидит за небольшим рабочим столом и смотрит в окно, задумавшись — его профиль всё так же строг и подобран, прямая спина держит естественную осанку. Отмытые от крови небольшие ладони лежат на коленях, пальцы время от времени щупают тусклое кольцо. Он тот самый молчаливый врач, что приходил к Хуну осматривать его раны. А сегодня вечером он снова спас его… Расшатанные нижние зубы ноют тупой болью. Джунхи даёт ему прополоскать рот антисептиком и протягивает обезболивающее, а затем зашивает разорванную губу, едва касаясь повреждённой кожи пальцами в перчатках. Кривая игла быстро снуёт туда и обратно — Хун замечает только блеск металла, разглядывая перед собой достаточно широкий вырез футболки врача, открывающий вид на тонкие ключицы и вздымающуюся под ровным дыханием суховатую грудь. Джунхи рассказывает ему обо всём, что знает. О Джейсоне с Вау, о Ючане, о луне. О том, как он уговаривал Ючана уехать с собой — куда-нибудь, лишь бы подальше от этих мест. Но мальчишка всегда отказывался. О тёмных обрядах, что проводились на месте этой полуразрушенной деревни пять веков назад, и церемонии жертвоприношения, для которой готовили Хуна сумасшедшие отравители. — Сначала тебя просто хотели использовать в качестве подопытной мыши — как и всех остальных. А потом Ючан заметил что-то странное. У него удивительные были руки — они чувствовали энергетику людей и отдавали свою жизненную силу. Я не знаю, как это назвать… Ты потерял много крови и был в очень плохом состоянии, когда он привёз тебя в дом. Он прощупал буквально каждую точку твоего тела и потом ходил выжатый как лимон. Этот ребёнок не умел рассчитывать свои силы. Он питал тебя светом как солнце — дерево, в ожидании, когда ты зацветёшь. И твоё тело ответило — не сразу, но отозвалось. Я не знаю, как это всё работает, но Ючан убедил меня в этом. Между делом он ходит по небольшому помещению, трогает корешки справочников на полках, снова подходит к столу, открывает бутылку колы и пододвигает к себе стакан, наполненный шипучей жидкостью. Парень молча смотрит на него, чувствуя, как слёзы закипают внутри. Перед глазами встаёт Джейсон, что с ласковой улыбкой тогда протягивал Ючану стакан со сладкой газировкой, и мальчишка смеялся, говоря, что у неё странный вкус. Но пил. А потом его одолела сонливость, с которой он не смог справиться, и на третий день наконец погрузился в крепкий сон. Джунхи не улыбается Хуну. Он пристально смотрит в его набухающие влагой глаза и отходит в сторону. Он похож на тень. Хун долго пытался подобрать слово, которое хоть как-нибудь характеризовало Джунхи — и это именно тень. Аморфный поток серых кристаллов, одетый в человеческую оболочку. Парень вспоминает, что никогда не видел Джунхи днём, при свете солнца. Вероятно, его кожа, выделанная изо льда, просто растает под лучами солнца. Хун не слишком удивился бы, прими парень тут же, на месте, свой первоначальный вид, рассыпься крошками мелко наколотого льда по полу, оставляя следы вспухающих каплями испарений. Хун выскальзывает из-за стола, уходя в подсобное помещение, где они оставили Ючана. Джунхи наблюдает за ним краем глаза, снова усаживаясь. Луна сегодня опять яркая, кидает из незашторенного окна взгляд на серую столешницу. Джунхи прячет руки на коленях подальше от её глаз. Ему показалось, или Хун зовёт его? — Джунхи! Иди сюда. У Хуна красные распухшие веки и блестящий, возбуждённый взгляд тёмных глаз, когда Джунхи открывает дверь в полутёмное помещение. — Смотри. Парень осторожно отгибает край покрывала с тела Ючана и разворачивает его незастёгнутую рубашку. — Видишь? — Что я должен видеть? — Кожа. У него светится кожа. — В свете луны участки кожи юноши действительно теплеют светлыми пятнами, что гораздо ярче холодного мерцания. — И что это должно значить? — Он жив. — Шепчет Хун. Джунхи задохнулся. Ему хочется ударить Хуна — однако он сдерживается. — Если получится, я смогу вернуть ему потраченную энергию, — торопливо продолжает Хун в темноте, заметно шепелявя из-за губы. Дверь в комнату прикрылась, его лица больше не видно. — Я отдам ему всё, что забрал, я сам стану его источником… — Хун, — Джунхи на ощупь хватает его за плечо. — Хун. Ты не можешь делиться — у тебя нет контроля над собственными силами. И в любом случае, Ючана ты этим не спасёшь. Скорее всего, у него произошло кровоизлияние в мозг, оно и вызвало остановку сердца. Никакой энергией сейчас ты дела не поправишь. Плечо под его рукой мелко дрожит от едва сдерживаемых рыданий — а Джунхи не знает, что можно посоветовать против горечи утраты. Потому что не существует такого лекарства в мире. И ему так же больно.