Я не выхожу из дома никогда, время не течёт. Время — не вода! Время не газ, не кислота, не дрожжи. Время — это, видимо, спирт или формалин, в котором драконья кожа Медленно меняет оттенки. 6 октября 2014
Есть не хотелось. Ви хорошо понимал, почему это нужно делать, но не очень понимал, зачем. Неубиваемый хлеб для сандвичей покрылся зеленоватым пушком, и Ви надавил на педаль мусорки, поднимая крышку. Пакет ударился о неё, отскочил к холодильнику, пока Ви шипел от боли. Время должно было лечить. Он был молод, в конце концов. Несмотря на железки в костях, он должен был восстанавливаться быстрее. Должен… себе, конечно же. Присесть или наклониться за пакетом он не мог, и хлеб остался лежать у холодильника немым укором его слабости, его беспомощности.***
В глобальном смысле он никому ничего не был должен. Покрытые расходы на лечение, сбережения на скромную квартирку на окраине — он мог бы что-то изменить. Вернуться в университет, где его ждали и без спортивных достижений, как ни странно. Проблема была в том, что он планировал не это. Он не видел своего будущего вне проложенного курса — с небольшими и неизбежными коррективами в пути. Уродливый костыль и неисчезающая боль не входили в его планы. Он будто жил чужую жизнь теперь, смотрел со стороны на происходящее, и только ноющие кости напоминали о том, что это — с ним. Про него. Это не паршивая артхаусная драма, это — то, чем он был теперь, и ничего теперь нельзя было поделать. Только продолжать жить. К Рождеству он наконец смог худо-бедно наклоняться и даже один раз присел, не завалившись набок от выжигающей мозги боли. Общая санобработка дома как-то спасала его, неспособного даже прибраться, от тараканов, но не спасала от отвращения к себе. Слабак. Сломанный и бесполезный, вот кем Ви стал. На Рождество он отключил телефон и завалился спать пораньше, погасив в доме весь свет. Позднее утро было тёплым, тихим. Одиноким — до щемящего ощущения свободы.***
2 февраля 2015 День сурка
Привычно сбросил звонок с незнакомого номера. Незнакомого не потому, что он не был известен — а потому что телефонную книгу Ви обнулил в день выписки. Подъём в 12:45: до звонка не было повода. Родители отчаялись, и это всё, что их ещё объединяло, последние цифры номеров Ви помнил наизусть. Почистил зубы вполсилы. Посидел с костылём на коленях, нервно выдирая волоски из редкой щетины. Веки слиплись, тяжёлые и мягкие — протёр кулаками. Снова замер на долгих полчаса. Прогулка — прописано физиотерапевтом. Хотелось сжульничать — круги по квартире ведь считались? Но лестницы в квартире не было. Встретил соседку — милейшую девушку, журналистика, первый курс. Кокетливо закусила губу, кивнула и побежала наверх, издевательски быстро перемахнув через последнюю ступеньку. Ви её понять не мог никак: он бы сам ни за что не купился на сгорбленного, хромого, небритого и обросшего человека без возраста, который смотрел на него из зеркала в те дни, когда он находил в себе силы подойти к нему. Воздух на улице холодил скулы и лез под одежду. Хлопал полами пальто по бёдрам, и больное почти не отзывалось больше — хороший знак. В пекарне напротив пончики, конечно, кончились. Ви всё равно приходил не за ними — аппетита не было до сих пор, и в том находилось благо. Мышцы спали, но хотя бы вес он не набрал — заставляющий себя есть через силу. После его прошлых нагрузок и вынужденно калорийного питания нынешние овощи и редкая курица казались издёвкой. Он не скучал по сытным обедам, он ненавидел тело, которое обходилось, кажется, святым духом. В пекарне были удивительные двери. Старые, резные, наверняка исполненные на заказ каким-то иностранцем в прошлом веке. Ухоженная рельефная древесина, оттиск заботы, воспоминание о статусе. Хотелось разбить костыль. Ви не знал, как добрался бы до дома без него. Таймер в телефоне пискнул, благодушно разрешая вернуться к спасительному убежищу тонких стен. Ви лёг до ужина, выпив таблетки не по расписанию — иногда он позволял себе такую вольность.***
2 апреля 2015
Ви сам не знал, чего искал. Не первое собеседование — не последнее, но он по-прежнему не мог рассчитать, как быстро двигается с костылём, тем более — нужен ли он с костылём… или… нет, наверное, в погребальной конторе такие сотрудники как раз в цене. Он бы знал, если бы продолжил учиться. Он бы знал, как и что говорить клиентам, он бы умел составлять венки и выбирать древесину для гроба в соответствии с кислотностью почвы, но он выбрал жалеть себя. И только об этом, в сущности, не жалел. На собеседование он предсказуемо опоздал и был отправлен восвояси секретаршей: в смерти, сказала она, важна пунктуальность. Звучало это как «Что же ты не сдох тогда в больнице». Обратно шёл пешком. Физиотерапевт советовал увеличивать нагрузки. Ви не понимал, зачем, когда хотелось отрубить калечную ногу и бежать, прыгать на здоровой, упасть со склона и скатиться, смеясь, и сломать себе шею. Всё же слушался. В общем и целом было неплохо хоть где-то переставать думать, просто отдавать свою судьбу в чужие руки. Однажды другой человек её сломал. Что ещё могло пойти не так? Накрапывал весенний тёплый дождь — Аризона была ласкова к своим гостям. Ви спрятал папку с резюме под куртку — ему негде было печатать заново. В глаза бросилась причудливая арка, потом — витрина, за которой фарфор и дерево улыбались друг другу, но не покупателям. Ви замер перед дверью антикварной лавки, перехватив поудобнее костыль. Тёплые капли пропитали волосы и скатывались по ресницам и носу, щекоча, сбегали в щетину, отчего хотелось встряхнуться, как бродячему псу. На двери в арке болталась уже намокшая бумажка:«Ищем работников»
Ви было нечего терять, кроме сухой одежды, и он толкнул дверь. Внутри было… прохладно. Старые доски скрипнули под ногами и жалобно отозвались на костыль ломким стоном, сразу стихли. Из-за прилавка поднялся коренастый немолодой мужчина. Крепко сбитый, с острыми бровями вразлёт и широкими плечами, он ярко улыбнулся Ви. Тому самую малость стало неуютно от этой откровенной улыбки, но виду он не подал. — Там… эм. На двери объявление. Вы всё ещё ищете работников? Мужчина улыбнулся ещё шире и смерил его взглядом. Ви почти пожалел о том, что зашёл сюда, но в конце концов, не всё ли равно, где терпеть поражение? Поражение. Теперь оно стало его жизнью. — Ага, принцесса, ищем. Что-нибудь понимаешь в серебре? Ви опешил. Мало что могло удивить его в последнее время, но он будто оказался в сказочном месте, и хозяин его говорил странно, и… — … ничего. Мистер?.. — Зови меня Грифон. — Он сделал круг, разглядывая Ви, и снова посмотрел в глаза. — Живопись? Литье? Книги? — Книги, — быстро отозвался Ви, перехватывая костыль. — В книгах я разбираюсь. — Уверен, что нет, — осклабился Грифон. — Ты нанят. Что. В смысле… То есть? Ви деликатно откашлялся, и Грифон слегка зажмурился, слушая. — Вы даже не посмотрите на документы? Ви вздрогнул, когда Грифон едва ощутимо коснулся его лодыжки своим ботинком. — Думаешь, тут много желающих работать? А ты даже если своруешь, далеко не убежишь, принцесса. Завтра в десять? — Ви хотел было робко заикнуться о деньгах, но Грифон будто предугадал его вопрос (оно и неудивительно). Тем же тоном он продолжил: — Думаешь, много желающих брать на работу хромоножку? Хватай, пока дают. Ви думал целую ночь. Чтобы вовремя прийти в антикварную лавку, пришлось постараться. Маленькими шагами, не так ли?