С чего ты взял?

В «Овервотче» Чонгук был не хуже Тэхёна, но в личном общении вёл себя как последняя стесняшка. Впрочем, Тэхёну это было только на руку, когда он приехал к Чонгуку вечером в выходной подзарядить телефон. Другой бы потребовал платы за пользование электричеством: раз ты вставил в мою розетку, я вставлю в «твою». Ты зарядил, теперь дай мне «зарядить». А этот корчил из себя рыцаря. Нашёлся тут хороший мальчик, блин. Тэхён поморщился. Точно, это подходящее определение для Чонгука: «хороший мальчик». В детстве Тэхёну никто не говорил, что он хороший мальчик, и не гладил по голове. Когда на детской площадке или школьном дворе чужие женщины делали подобное с другими детьми, было дико! Что совершили эти дети, чтобы заслужить — кого-то спасли, поставили рекорд? Было ясно, что примерное поведение тут не помогает — Тэхён пытался, бесполезно. Он забирался на площадке куда повыше и оттуда следил. Внешне другие дети мало отличались от него самого, поэтому нужно было смотреть очень внимательно, подмечая каждую мелочь. Был ещё вариант, что с самим Тэхёном что-то не так, но эту версию он отбрасывал. На всякий случай тренировался задерживать дыхание — это может пригодиться, если придётся кого-то спасать или ставить рекорд. Брал в библиотеке книги про детские подвиги, ревниво смотрел вундеркиндов по телевизору. Он всё-таки хотел быть хорошим мальчиком и чтобы погладили по голове. Ну, и не только по голове. Когда был совсем маленьким, лез с объятиями и поцелуями к другим малышам, подражая их родителям, но те их сразу уводили. К нему почему-то никто не лез. И никто из потенциально спасаемых не думал тонуть — на школьном дворе это было проблематично. А потом на школьном дворе он встретил человека, который сказал ему «хороший мальчик». Тэхён сразу поверил, потому что глубоко внутри знал, что это так и есть, подобно тому как некоторые дети уверены, что они волшебники. «Хоро́шесть» была чем-то вроде суперспособности, которую надо было подтверждать. Тот человек показал, что нужно делать, чтобы соответствовать. Внешне ничего сложного, и Тэхён же сам всегда хотел, чтобы его погладили, верно? Но чужие взрослые ласкали своих детей иначе, Тэхён был уверен в этом, он был наблюдательным мальчиком. Они делали это как-то весело, шутливо, искренне смеясь, и Тэхён сам невольно улыбался, когда играл, будто у него понарошку есть собственный взрослый, который гладит по голове. Их прикосновения наверняка не были такими липкими. Всё было не так! От этого Тэхёну было жутко. Крепко зажмурившись и запрещая себе плакать, он старался думать о том, было ли спасателям и рекордсменам так же тяжело. Их тоже мутило от страха и было противно до тошноты? C тех пор у Тэхёна появилось неотвязное чувство, будто он что-то сделал не так. Он ел, спал, играл, учился, а гадкое скребущее ощущение внутри не уходило. Он сам был виноват в том, что его трогали иначе, чем других детей. Об этом нельзя было никому рассказать, потому что не было подходящих слов, а главное, ну, сам ведь виноват. И он пошёл к тому человеку снова — ему больше некуда было идти, чтобы справиться с этим самым «не так». И ужасно хотелось доказать, что он хороший. К счастью, с каждым разом становилось всё менее и менее противно. Когда закрывал глаза — было легче. А со временем Тэхёну стало плевать: голым так голым, в рот так в рот. Тренироваться теперь нужно было не задерживать дыхание, а сдерживать рвотный рефлекс. Тэхён очень гордился, когда стало получаться, потому что давиться было стыдно. Тэхён был не идиот, он уже слышал в школе слово «отсос». То есть некоторые слова в языке всё-таки были, но Тэхёну по возрасту не полагалось их знать. Ну, во всяком случае, рвотный рефлекс он преодолел. На одноклассников, которые шушукались о «сексе», скрывая за хихиканьем смущение, Тэхён поглядывал свысока — он-то знал о сексе всё. Правда, не знал тогда, что удовольствие бывает обоюдным. Тот человек гладил по голове, а потом собирал волосы Тэхёна в кулак и с силой тянул. Ну хоть так. В то время у Тэхёна была такая игра: лёжа в кровати, делать вид, что не проснулся, и придумывать, что в этот момент снится. В этих придуманных снах его не тянули за волосы, а только, только, только гладили. Иногда Тэхён просыпался от таких снов в слезах — во сне-то плакать можно, это не считается. Тот человек называл его «хороший мальчик, ты моя шлюха» — должно быть, как другим детям их взрослые говорили: «Хороший мальчик, ты мой рекордсмен». Это слово Тэхён тоже уже знал. Что ж, у всех хороших мальчиков свои трудности. Возможно, стоило всё-таки дождаться, когда кто-нибудь рядом начнёт тонуть. Но теперь было типа поздно. Он уже не был уверен, полезет ли спасать, если кто-то на его глазах станет пускать пузыри и захлёбываться. Вероятно, спасённый не захочет иметь с ним дело. В не придуманных, а настоящих снах Тэхён сам захлёбывался — даже после того, как научился не давиться. Но если отбросить «шлюху», то оставались два слова, от которых Тэхёна каждый раз прошивала дрожь. Ты хороший мальчик, Тэхён-и. За это почти физическое ощущение счастья можно было отдать что угодно: стыд, брезгливость, ночи без кошмаров, — всё забирайте, оставьте только, что я хороший. А потом выяснилось, что он хороший не навсегда. И вот это было адски больно, больнее, чем когда тот мужчина пытался ему вставить. Тогда в Тэхёна как будто засадили раскаленный кусок арматуры, но потом-то вытащили. А «прости, малыш, я тебя не люблю» в Тэхёна загнали, а достать забыли — помирай себе. Тэхён не хотел помирать. Он подкарауливал, подходил, это было унизительно — прежде он не смел выпрашивать «хорошего мальчика», а терпеливо ждал, когда скажут — но если из тебя торчит ржавый железный прут и не даёт дышать, то тут уж не до сохранения достоинства. Он перед тем человеком плакал даже. Где я ошибся, объясни мне, я исправлюсь, честно! Нет, прости, малыш. То, что ревел тогда, шло потом отдельной строкой в списке причин ненавидеть себя. Тэхён раз и навсегда уяснил то, что подозревал с самого начала: с ним что-то не так. Про «хорошего» было враньё. Тэхён когда это понял, то немного сошёл с ума, он резал и жёг себя: вот тебе, вот тебе, вот тебе. И зарёкся плакать при других, если только не от физической боли. От боли слёзы текли часто, потому что оказалось, что она здóрово перебивает душевные страдания. Со временем железка перестала сильно беспокоить, если к ней никто не прикасался — не напоминал про «прости, малыш, я тебя не люблю». Только ныла фоном. А потом стало плевать настолько, что если арматурину задевали, Тэхён лишь морщился и шёл дальше. Когда клиенты признавались, он даже не морщился, только закатывал глаза. Любовь придумана, чтобы получать бесплатно то, что стоит денег, а Тэхён был не дурак. Всё имело цену, и он эту цену знал. Вот у Чонгука, кстати, на лбу было написано, что он хочет бесплатно. Слава богу, Чонгук был хорошим мальчиком и подкатывал не слишком навязчиво. Подъезжал на белом коне. Пару раз «папочки» звали Тэхёна к себе в «детки», но один из них был женат, второй тоже собирался снять ему квартиру, а сам жить в другом месте, и Тэхён отказался. Он не стал им говорить, что больше всего в своей работе (помимо зарплаты) ценил возможность спать не одному, если его снимали на всю ночь. Это была его тайная выгода, неучтённая прибыль — обнимать кого-то во сне. Ощущение счастья от этого было таким острым, как будто он снова был хорошим. Нет, он не обманывал себя, сам знал, что это неправда, но во сне-то можно, это не считается. Были и такие клиенты, которые брезговали, чтобы Тэхён их обнимал, даже если оплачивали ночь. Потыкать в него членом — пожалуйста, а спать вместе — ни-ни. Вот тебе деньги на такси, малыш. Ну и плевать. Если бы существовал такой вид проституции, где люди сдают в аренду свои тела для обнимашек, то Тэхён сам стал бы клиентом. Или сменил бы специализацию и получал бы сразу и деньги, и кайф. Мечтать не вредно. Впрочем, сегодня он будет спать с живым тёплым человеком, и для этого даже не пришлось подставлять задницу. Тэхён смотрел на себя в зеркало в Чонгуковой ванной. Арматурина была на месте. Прости, малыш, я тебя не люблю. Ну и плевать.