С чего ты взял?

«Поговори с ним», — был всегдашний совет подруги по скайпу. Тэхён скептически хмыкал. Чем меньше Чонгук знает, тем дольше он с Тэхёном пробудет — это и дураку ясно. А всё плохое в прошлом произошло с другим Тэхёном. А что? Это распространённое имя в Корее. Но даже не соглашаясь на разговор, он пытался потихоньку подбирать слова. Слова разбегались и прятались в щели, как мелкие вредители, и были такими же отвратительными. «Мой насильник». Невозможно. У других «мои» — нормальные: «мой брат», «мой друг», «мой однокурсник». И только ты — урод со своим «моим…» Тьфу. Не выговаривается. Произнести такое — всё равно что выплюнуть изо рта насекомое. Тэхён и не собирался этих тараканов на Чонгука вываливать — сами посыпались. Тот другой Тэхён, с которым случалось только плохое, вдруг начал швыряться словами, зачёрпывать их горстями и бросать, прямо вот эти мерзкие, шевелящиеся. Они двигались лавиной, и их становилось всё больше. Непонятно было, как их остановить. Тэхён обхватил Чонгука, уткнулся в плечо и укусил за футболку, чтобы замолчать. Слова копошились внутри. Про то, как по опыту сравнивал, что лучше — жечь или резать. Про то, как разом перестал в борделе, потому что там и без того было с лихвой. Гуки был молодцом, вытерпел всю словесную рвоту. Тэхён потом боялся на него смотреть. Даже была мысль впервые что-нибудь приготовить на ужин. Хорошо, что смог удержаться от соплей, а то не хватало ещё нюни распускать! Он не ожидал, но после разговора и правда стало легче — оттого, что Чонгук принял его даже таким. Из-за этого облегчения Тэхён не сразу заметил, что кое-что исчезло из их жизни. Он сам никогда не приставал первым, если не видел интереса в глазах Чонгука — предложение отсосать не в счёт, на него всегда был ответ «нет». А теперь ответ «нет» был на всё, а интерес из глаз куда-то пропал. Утреннюю дрочку в постели Чонгук тоже прекратил. Это было неплохо. Да что там, это был рай, в который всю жизнь мечталось попасть. Хотя Чонгук говорил: «Я буду с тобой и без секса», — но вроде как из-под палки, и Тэхён до конца не верил. И вот — свершилось. Для очистки совести он продолжал предлагать, но после дежурного отказа с наслаждением потягивался и закидывал на Чонгука руку, или ногу, или себя целиком. Так, наверное, живут ангелы на небе — обнимаются сколько влезет, и никто никого не вожделеет. А все их телесные удовольствия — принимать ванну и валяться утром в постели. Лафа! Когда пошла вторая неделя, Тэхён стал ощущать, что чего-то не хватает. Он… гм… скучал. Не по объятьям, их-то было достаточно, а по… чёрт. Тэхён не заводился от вида Чонгука: ни от бёдер, ни от пресса, ни от задницы. Но ему недоставало вот этого: прикушенная губа, тяжело вздымающаяся грудь, сжатая в кулак ладонь. А Чонгук стал всё это прятать. «Такой» взгляд больше не удавалось поймать. Можно было подумать, что Чонгук расхотел. Нашёл себе кого-то? Но тех признаков, которые были Тэхёну известны: задерживаться допоздна, прикрывать экран телефона, выходить в ванную или на балкон для ответа на звонок — у Чонгука не наблюдалось. Всё осложнилось, когда начались сны. Оказалось, что тело, пока жило с Чонгуком, помимо невинных удовольствий пристрастилось и к постыдным. Снилось не то, что они вдвоём вытворяли в постели, а поплывший затуманенный взгляд и руки, комкающие простыню. Тэхён просыпался и в замешательстве осознавал, что в нём тоже что-то проснулось. Тёмное. Низкое. Внутренний зверь, которого он всегда держал в клетке. Зверь ворочался. Пальцы тянулись погладить через прутья. Тэхён бил себя по руке и готов был её даже прижигать. Вот только он сам из-за пожара под кожей стал тлеющей сигаретой, которую хочется прижать к телу — такой сигаретой, которая от вжимания в другого человека не погаснет, а наоборот. Хоть бы избавиться от этого зуда. Тэхён не хотел хотеть! Зверь портил счастливую жизнь без секса, пачкал своими влажными лапами простые ангельские удовольствия. Валяться в постели с этой тяжестью между ног больше не было приятно. Зверь скрёб когтями, и простыни раздражали расцарапанную изнутри кожу, а утренний свет в спальне из приветливого стал безжалостным и бил по глазам. Тэхён заворачивался в одеяло, перекатывался по кровати. Это было плохо. А хуже всего, что этого было мало. Зверь скулил: сделай мне приятно. Рычал: я хочу. «Поговори с ним». Делать было нечего — только обратиться к озабоченному зоозащитнику. Ну, в смысле, не зелёному и не вегану, а любителю подобных зверюшек. Поставить перед фактом: это животное появилось из-за тебя, теперь это наш питомец, и именно ты будешь о нём заботиться. Тэхён выбрал время, когда они улеглись спать — в темноте ему говорилось легче. Чтобы не передумать, он рубанул с размаху: — Вот ты так любишь откровенность, а сам прекратил со мной секс, и мне об этом не сказал. Кажется, своим ударом наотмашь он сильно шарахнул Чонгука — тот молчал, лёжа к нему спиной. Тэхён терпеливо ждал. — Я хочу искупить. Помнишь, мы говорили про искупление? — В чём ты виноват? — Наверняка какая-нибудь фигня. — Я долго принуждал тебя к тому, что ты не любишь. О боже. — Не искупай. Попроси прощения, и хорош. У меня этот способ не работает, но тебе покатит. — Прости меня… — начал Чонгук. — Простил. Можем мы теперь заняться сексом? — Ты хочешь? — Лицá Тэхён не видел, но голос звучал недоверчиво. — Представь себе. И в следующий раз, когда будешь за меня решать, сначала спроси. — Но ты ведь не любишь это? — С чего ты взял? — Потому что ты ничего не говоришь, а через столько месяцев оказывается, что тебе не нравилось! Как я могу хоть что-то понять про тебя, если ты всё скрываешь? Ладно, это было справедливо. — Задай один вопрос? — попытался откупиться Тэхён. Он понадеялся, что вопрос будет не такой, как в прошлый раз. — Что ты любишь в сексе? — тут же откликнулся Чонгук. Вопрос был «не такой», но дурацкий. Это телесная необходимость, из которой зачем-то сделали культ. «Что ты любишь во сне». Сон без сновидений, когда не снятся кошмары, возможность отдохнуть. Нет, блин, назови свою любимую позу, выбери цвет пижамы, закажи в сон-бутике сон-игрушки! Ладно, погнали. — Когда у меня всё под контролем. Когда ты выполняешь мои правила. Когда ты кончаешь. Люблю это больше, чем кончать самому. Я не вру, — поспешил добавить Тэхён. — С другими такого не было. Ни с кем, кроме тебя. Ничто из перечисленного не относилось к сексу с другими. Да Тэхён и не любил «секс вообще» — только с Чонгуком. Он и «сон вообще» разлюбил, так-то. Только с Чонгуком. — Можно ещё вопрос? — Нельзя, но ты задай, а я подумаю, отвечать или нет. — Что ты не любишь в сексе? Это была ловушка: назовёшь что-нибудь, а потом окажется, что это Чонгуково тайное желание, а ты кайфолом. Тэхён ответил так, чтоб наверняка: — Фистинг кулаком в качестве принимающего партнёра. На это он не пошёл бы даже ради Чонгуковых мечт. Уж лучше прыжки с парашютом. — Мы этого никогда не делали, — удивился Чонгук. Ещё не хватало! — Только не говори, что твоя любимая фантазия — засунуть руку по локоть мне в задницу, — поддел его Тэхён, а сам вдруг испугался. Вот так лежишь в обнимку с человеком, а он отвернулся и тайком готовит для тебя кулак. — Нет, я имел в виду… Мы делали много чего, и ни про что из этого ты не сказал, любишь или нет. — Ну, мне параллельно, если соблюдаются эти условия: у меня всё под контролем, и ты кончаешь. — А минет? — Дался тебе этот минет. — Да, нет? — Время вышло. Лимит вопросов закончился. — А эякуляция? — пытался продолжать Чонгук. Ну так и быть: — Не смотри мне в лицо в этот момент. И не слизывай. И не глотай. Не, если ты не можешь без этого, то пожалуйста, — исправился Тэхён, — хотя я не всекаю, чего там вкусного. Я же курю. — А вдруг мы будем заниматься сексом, и я сделаю что-то, что ты не любишь? — Тогда у тебя два варианта. Стоп, ты ж у нас не куришь. Тогда у тебя один вариант. — Но… у тебя ведь травма. Тэхён не выдержал, потому что это было уже слишком: — Я давно себя не жгу! Один раз не считается! И ты согласился, что я могу не ходить к психотерапевту! Каким образом травма должна помешать нам трахаться?! — Прости. — Простил! Наверное, слишком резко — Чонгук ничего не ответил. Чёрт, как правильно прощают-то? Наконец Чонгук шёпотом прервал молчание: — Что мне можно? Тэхён ещё не отошёл от того, что его фактически назвали психом, и строго прошептал: — Сейчас — ничего. Но утром не сбегáй из кровати.