С чего ты взял?

В телефоне были один пропущенный от школьного друга и одно сообщение от него же. Тэхён, прежде чем нажать на вызов для ответного звонка, открыл текст: «угадай, кто мне звонил? твой сводный брат! я даже не помнил, что он у тебя есть. он просил твои контакты. я сказал, что поищу. можно дать ему твой номер?» «нет!» — напечатали пальцы раньше, чем голова успела им приказать. Умные пальцы, но слишком прямолинейные. Тэхён поспешил исправить их грубость:

«мы с ним в ссоре» «извини, не хотел тебя в это втягивать»

Он зашёл в свою комнату и закрыл дверь, а уже потом набрал номер. — Я так и подумал, раз он не знает, где ты сейчас, — сказал друг в трубку. — Он и с родителями не общается, что ли? Иначе почему у них не спросил, как тебя найти? «Потому что это я с ними не контачу», — ответил Тэхён про себя, а вслух сказал: — Без понятия. — Я признался ему, что вижусь с тобой. Ну, так получилось. Сказал, что ты работаешь в одной из кафешек на вашей улице, более точных указаний не дал, якобы сам не помню название. Но имей в виду. Вот же чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт. Тэхён поблагодарил и повесил трубку. Завтра его смена. Тот может заявиться. Прикинуться больным и остаться дома? А если он начнёт расспросы, и ему дадут Тэхёнов номер? Надо было кому-то звонить, о чём-то договариваться, но накатила усталость, и не хотелось шевелиться. Тэхён опустился на пол у стены. Ничего не хотелось — только чтобы было темно, тихо и никого. Как в детстве, когда от всех прятался. Тогда сводный брат был объектом жгучей, до слёз, детской ревности — такой же горячей, каким было Тэхёново желание понравиться взрослым. Тэхён всё время натыкался на их нелюбовь и резался об неё, как о край бумаги: когда привыкаешь, то не больно, но долго ноет, пока не заживёт. А тот был хорошим, сука. Его всегда ставили в пример. Тэхён не дрался с ним только потому, что ненавидел себя ещё больше, чем его. Когда стал старше, то решил проблему раз и навсегда — ушёл и прекратил общение. Со временем ранки на душе прошли, и там наросла рубцовая ткань — толстая и жёсткая. Но вот напомнили, и все порезы, которыми была исчерчена душа, снова заболели. И слабость навалилась такая неприятная. Та, которая была в детстве: всё бесполезно, мне никогда не стать хорошим, я не смогу им понравиться. Та, единственное средство от которой — спрятаться, как будто тебя нет. Одну стену в Тэхёновой комнате занимал шкаф с одеждой. Вместительный. Нет, что за бред, он же не ребёнок — лазить по шкафам. И Гуки может войти, замка-то нет. Надо бы врезать замок, кстати. Быстро ли удастся найти другую работу? И заначки никакой не осталось. Стоило бы заняться поиском вакансий, но сил не было не то что встать — поднять руку с телефоном. Кто-то осторожно постучал. Должно быть, Тэхён сидел уже долго — в комнате стало совсем темно. Он встал и открыл незапертую дверь, словно на ней и правда был замок. — Ты в порядке? — спросил Чонгук. Ну да, если сидишь в сумерках без света, а все гаджеты у тебя выключены, ты явно не в порядке. Чонгук всё равно узнал бы про работу, так что Тэхён ответил как можно беззаботнее: — Ну, приятно иногда посидеть и подумать в темноте. Вот пришло в голову, что, может, мне уволиться? — Что случилось?! — Скучно всё время на одном месте. — Нет уж, рассказывай. — Чонгук сделал шаг в комнату. Спасибо хоть свет не включил. Тэхён отвернулся и отошёл к окну. Фонари на улице не давали никакой подсказки. Лучше бы сочинил склáдную ложь, пока сидел в прострации. — Один человек, с которым я не хочу пересекаться, узнал, где я работаю. Н-да, звучало жалко. — Твой насильник? — ахнул Чонгук. — Нет, сводный брат, — произнёс Тэхён и тут же мысленно ругнулся на себя: надо было соврать, что да, и все вопросы бы отпали. А так Чонгук вцепился своей железной хваткой: — Что он сделал? — Ничего. — Но ты же не хочешь с ним встречаться! Значит, он в чём-то виноват. — С чего ты взял? Может, это я в чём-то виноват. В представлении Чонгука Тэхён был вечной жертвой. В своём же собственном представлении он с начальной школы сидел на скамье подсудимых. — Почему ты не хочешь с ним пересекаться? — аккуратно спросил Чонгук. — Мы не особо ладили детьми и давно не виделись, — пожал плечами Тэхён. — Нет охоты возобновлять отношения. — И поэтому ты собираешься уйти с работы?! Вот чёрт, нормальные же так не делают. Тэхён и сам понимал, что это дурость. Но рядом с братом ему невозможно было быть хорошим, а с тех пор, как он сошёлся с Чонгуком, хорóшесть снова стала иметь значение. Поэтому — никаких родственников. — Я не желаю иметь ничего общего с той семьёй. — Принято говорить «моей семьёй», но слово уже слетело с языка. — Не хочу, чтобы они знали, как я теперь выгляжу и всё такое. Сам Чонгук был немного повёрнут на семье: он звонил маме с папой не по обязанности, а потому что ему действительно хотелось с ними поболтать. Тэхёну это было непонятно, но у всех свои закидоны. С Тэхёном он тоже периодически делал попытки: «Ты будешь поздравлять в этом году кого-то из своих?» — «Нет, у нас не принято». Чонгуку было известно только то, что его парень после школы ушёл из дома. Ну как-то… жаловаться на родственников? Они ведь ничего не сделали. Они были кругом правы. Тэхён не потянул роль хорошего мальчика, но он хотя бы не был слабаком, который обвиняет других в своих бедах. — Кто-то из них тебя в детстве?.. — с тревогой спросил Чонгук. — Нет, Гуки, спрыгни уже с этой темы. — Тогда почему? Они твои родные! — Они не родные, а чужие. — Ты… был усыновлён? — Нет. Но у меня своя жизнь, у них своя. — Они знают? — Про то, кем я работал? — Про изнасилование. Тэхён покачал головой. Ничего они не знали. Что-что, а скрывать он умел. Иногда казалось, что можно было догадаться, и у него падало сердце: «Ты чего посреди ночи заорал на весь дом?» — «Плохой сон». — «Что-то тебе часто снятся плохие сны. Меньше смотри в экран». Обошлось. Всегда обходилось. — Ты должен им рассказать. — Чтобы что? — Они твои родные. — Они не-род-ны-е. Я ведь не рассказываю клиентам, типа, «вот ваш флэт уайт, а ещё меня в детстве один мужик трахал в рот»? У Чонгука вздулись желваки. Не стоило об этом. — Да я и так знаю, что они скажут, — добавил Тэхён. Всегда говорили одно и то же, когда разбивал коленки. Естественно, если разбил что-то посерьёзнее, ну типа жизнь, ответ был бы тот же самый. Начинается на «сам», кончается на «виноват». Очень удобные слова, чтобы повторять их много раз, как молитву. Простые — даже ребёнок запомнит. Ребёнок запомнил. Затвердил накрепко. — Семья может принять и помочь… — Чонгук был в своём репертуаре. — Гуки, слезь уже со своей радуги! — начал заводиться Тэхён. — Единственный человек, который принимает меня как есть, это ты. Ну, ещё моя подруга и твой хён. Всё! — Но если они узнают, они тебя примут, потому что в такой ситуации нельзя не… — Я им не скажу, и ты им не скажешь. Это больше не обсуждается, — заткнул его Тэхён. Вот как объяснить Чонгуку? Тэхён не был достоин их любви даже тогда, когда они не знали его самого большого секрета. Он прятал от них своё тайное уродство, но они наверняка догадывались — потому-то и относились так. А если узнают… он всё детство боялся себе представить, что будет. Одно дело, когда ты отвратителен только себе, а другое — когда тем людям, чьей любви безуспешно пытаешься добиться. А сейчас ему от них уже ничего и не нужно было — лишь бы оставили в покое. Только глаза отчего-то зачесались. Тэхён развернулся к Чонгуку и чуть развёл руки в стороны: «Обнимай давай». Гуки понял — вот это он всегда понимал. И Тэхён спрятал все объяснения у него в шее, а всю семейную историю — в волосах. А с увольнением так ничего и не решили. Была слабая надежда, что брат неправильно запомнил улицу. На следующий день у Чонгука был выходной, и он уселся за столик напротив стойки и уткнулся в телефон. Ну типа моральная поддержка. То и дело цепляться взглядом за его склонённую голову и широкие плечи было и правда приятно. Может, поэтому Тэхён и упустил из внимания очередного посетителя, пока тот не подошёл прямо к стойке. — Привет. Брат изменился за те годы, что они не виделись, но Тэхён узнал его сразу. Он как был лучше, так и остался. — Привет. — Тэхён опёрся о стойку. — Родители просили разыскать тебя. Это же неприлично, что у них нет никакой связи с тобой. Что ж, понятно, с чего вдруг те звонки. Ну вот нашёл, что дальше? «Слушай, меня в детстве трахали в рот, пока ты зубрил уроки для того, чтобы учиться лучше меня», после чего брат хлопает дверью и уходит в свой мир хороших мальчиков, а Тэхён остаётся зализывать новую царапину. — Будешь что-нибудь заказывать? — спросил Тэхён. — А ты сделаешь скидку? — Брат сам улыбнулся своей шутке. Ха-ха. Конечно, а то тебя судьба мало баловала, а у меня скидок для тебя — завались. — Сделаю, выбирай. — Дай пока свой номер, чтобы не забыть потом? Ну ясно: он и не планировал лезть в Тэхёнову жизнь, а всего лишь выполнял поручение. Никаких сеансов воспоминаний, совместных походов по ресторанам или обменов визитами не предполагалось. Тэхён уже собрался было вбить в его смартфон свой прежний номер — тот, который был вне зоны доступа, не обслуживался или что там сейчас говорят. Всё равно они не будут звонить, им же для галочки. И вдруг боковым зрением он увидел, как из-за столика поднялась фигура и двинулась к ним. — Привет. — Чонгук поклонился. — Меня зовут Чон Чонгук, я его парень. Брат стоял прямо. Как истукан. «Парень». Точно. Тэхён был так занят тем, чтобы спрятать от всех своё большое уродство, что упустил из виду маленькое. — В смысле? Вы эти, что ли? Гомосеки? Вот теперь всё встало на свои места. Стало ясно, кто есть кто, и даже не пришлось признаваться, кем работал после школы. Если вдуматься, это было смешно: Тэхён избегал их, чтобы не нарваться на осуждение за всё, что натворил в жизни, но совсем позабыл, что ориентация, которая связывала его с самым лучшим человеком, «тоже считается». Тэхён улыбнулся шире, чем когда предлагал сделать заказ: — Ага, мы долбимся в очко, и из-за нас нация вымрет. Тебе больше не нужна от меня скидка, да? А твоим предкам больше не нужен мой номер, верно? Ладони Чонгука, висевшие вдоль тела, сжались в кулаки, а его подбородок дёрнулся вперёд. — А мой парень — качок и ненавидит гомофобов, — продолжал Тэхён ещё жизнерадостнее. — Так что давай двигай отсюда и забудь дорогу. — И громче: — Гуки, только никакого мордобоя у меня на работе, окей? Он нам пообещает, что больше не придёт. Чонгук, надо отдать ему должное, не стал никого бить в кафе — история с «порноактёром» его кое-чему научила. Он сгрёб противника за грудки так, что куртка затрещала, и потащил к двери — тот сопротивлялся, но рука Чонгука была как цепной крюк — распахнул створку и выбросил того наружу. Злорадствовать — это мелко, но Тэхён никогда и не считал себя человеком большой души. Он позволил себе улыбнуться, а потом огляделся. Две одинокие посетительницы оторвались от своих конспектов, а стайка школьниц перестала хихикать, и все они смотрели вытаращенными глазами. — Это флэшмоб «Выстави гомофоба на улицу», — пояснил он им и добавил на всякий случай: — Проходит только сегодня. Напишут ли они жалобу? Вроде студентки и школьницы должны шарить в толерантности. Или нет? Чонгук захлопнул дверь и вернулся к стойке. Он ещё не остыл — дышал тяжело. — Это и есть твой брат? Его не перепутали в роддоме? — Я всю жизнь думал, что это меня перепутали в роддоме. — Если у них там семейка гомофобов, то да! Ты принц эльфов, тебя им феи подбросили! «У них», а не «у вас», отметил Тэхён. Улыбка опять полезла на лицо. Принц эльфов! — И это называется «семья»?! — кипятился Чонгук. — Нет, это так не называется. Ты моя семья, Гуки. Другой мне не надо. Одна из двух студенток нерешительно приблизилась к стойке. — Желаете ещё что-нибудь заказать? — Тэхён понадеялся, что она не попросит позвать менеджера, чтобы пожаловаться на безобразную сцену. Девушка робко спросила: — Скажите, пожалуйста, какой хэштег у этой акции? Поиском я не смогла найти. — А она не в соцсетях, — бодро ответил Тэхён. — Это новый формат. В реальном мире. — А что ещё туда входит? Может быть, какая-нибудь скидка для небинарных людей? — Конечно! — улыбнулся ей Тэхён. Вот уж для кого скидок не жалко!