С чего ты взял?

Посещение музея и поход на аттракционы так и остались двумя свиданиями — третьего не последовало. Зато по магазинам можно было ходить вдвоём без всяких свиданий. Шопинг Тэхён любил и, главное, умел это делать. Это ведь тоже искусство — чтобы не оказаться по нулям с каким-нибудь фуфлом на руках. Или при деньгах, но с сожалениями о не купленном. Тэхён всегда был доволен своими приобретениями — даже теми шмотками, которые удавалось выискать на рынке. Там можно было найти шикарные задёшево, от фирмы не отличишь. Шопинг — это как игра: поторговаться с уличным продавцом, ухватить на полке гипермаркета последнее, поймать скидку, быстро сосчитать в уме, что акция вовсе не выгодная, и вернуться домой с чем-то новым, чего раньше не пробовал. А с Чонгуком можно было ещё и гулять не на свои. В этот раз в супермаркете они привычно разделились, а когда Тэхён снова нашёл своего бойфренда между стеллажей, то увидел рядом с ним парня с будто бы знакомым лицом. Вспомнить бы — откуда. Судя по тому, что тот подошёл к Чонгуку — один из его друзей. Судя по тому, что показывал гей-радар Тэхёна — из той гомосексуальной тусовки, с которой они после скандальчика с дракой так и не общались. Судя по ровному носу и ровному же выражению приветливости на лице — не тот, которого избили тогда в ресторане. Тэхён вежливо поздоровался, сделав вид, что помнит его имя, просто случайно не назвал. В очереди на кассу тот пропустил их вперёд. Когда сложили всё в пакеты, Чонгуку пришло в голову, что надо взять ещё его любимый кондиционер для белья, и он побежал обратно в магазин, оставив Тэхёна с покупками. А Безымянный, вместо того чтобы распрощаться до новой встречи в супермаркете, вдруг сказал осуждающе: — Он ведь младше тебя, и он же заплатил за тебя на кассе! На Тэхёна повеяло чем-то неприятным. Как плохой запах, который исходит непонятно из какого источника. Впрочем, тут же стало ясно — откуда, потому что тот продолжил: — Чтобы сесть на шею, надо раздвинуть ноги, да? Тэхён не ожидал, но лицо держать умел. — Ага, — ответил он. — Сейчас вернемся домой, и я в постели отблагодарю его за туалетную бумагу, а потом он накажет меня за то, что я взял не то средство для мытья посуды. — Ты так дешево продаёшься? — снова сделал выпад тот. — А Чонгук брал меня по акции. Но таких скидок больше нет, так что тебе не светит. Тут Чонгук помахал рукой с той стороны касс, и этот придурок наконец свалил. Тэхён постарался выбросить его из головы так же, как вылетело из памяти его имя. Но пока шли домой, пакет неприятно вреза́лся в руку. Пакет, в котором все товары были оплачены карточкой Чонгука. Самого себя презирать трудно, потому что как считать себя ниже себя же? Ненавидеть себя — да, винить себя — да, а вот презирать непросто, но Тэхён и это мог. Надо было как бы раздвоиться. Один «я» стоит всеобщим посмешищем посреди толпы, хотя там в центре этого круга не особо постоишь, присесть бы на корточки и закрыть голову руками — а со всех сторон плюют упрёками и бросают камни издевательств. А другой «я» топчется со всеми в кругу, и первым плюёт, и первым бросает камень. И смеётся. Смеяться не сразу стало получаться, в школьные годы ещё не умел, но когда наловчился, то смех выходил почти натуральный. Это был способ выйти из круга — присоединиться к толпе. Типа, я почти нормальный. Я такой же как вы. Я тоже презираю себя, видите? А Чонгук захотел Тэхёна из этого круга вытащить. Он, видно, думал, что как только тот бросит проституцию, так сразу оттуда и выйдет. Ха! Круг позора был живой. Он двигался. Он готов был перемещаться вместе с Тэхёном и идти за ним туда, куда потребуется. «Был шлюхой» в этом кругу приравнивалось к «шлюхой и является». «Растлили» приравнивалось к «сам напросился». И в любой момент можно было неожиданно оказаться в этом кругу. На тусовке с друзьями Чонгука. На собственном дне рождения. Словá как-то сами собой запоминались, чтобы потом в одиночестве Тэхён мог себя ими прижигать, как сигаретами: «Проститутка — это общественный туалет». Может, потому-то он и избегал ходить вместе куда-либо, кроме магазинов. Но можно было напороться и там. «Чтобы сесть на шею, надо раздвинуть ноги». Удачное выражение, такое… ладное, как приспособа для БДСМ, которая продаётся специально, где и ручка удобная, и всё подогнано для того, чтобы сделать больно. Когда тем же вечером после душа Чонгук посмотрел вопросительно и протянул руку, не дотрагиваясь: «Мне можно?» — Тэхён покачал головой. Хотя он сам понимал, что это дурость. Тот человек, которому хотелось доказать: он меня не купил, видишь? он спрашивает разрешение, а я могу отказать! — в их постели как раз отсутствовал. Чонгук понятливо улёгся в кровать: ну, обнимай, будем спать. Но сон к Тэхёну не шёл. Он для вида забросил руку на любимое тёплое тело и стал думать дальше. Когда Чонгук говорил: «Ты не шлюха», — Тэхён ему верил. Почти. Ну, это могло значить «ты больше не шлюха». Или это могло значить, что у Чонгука пока руки не доходят сесть с калькулятором и посчитать, во сколько его бойфренд ему обходится. Ну да, Тэхён отстёгивал свою долю на квартиру, а остальное тратил, как считал нужным. Мог заплатить за доставку еды. Ключевое слово — «мог». Тэхён любил деньги. Если бы его спросили, что сделало из обезьяны человека, он ответил бы «деньги», потому что когда их нет, то по-звериному думаешь только о том, что будешь есть и где ночевать. Но если сигареты всегда были ему другом, то деньги — неверным любовником: они сегодня есть, завтра нет. Поэтому он их не копил — всё равно ведь или отберут, или потеряешь, или грянут внезапные расходы — а сразу тратил (заначка не считается). Раз деньги не верны ему, он не считал себя обязанным хранить верность деньгам. В новой квартире он даже не пополнял свой вклад, тот, который не банковский: в секретном месте так и лежала одинокая тысяча вон. Но с Чонгуком он не из-за денег! А потому что, ну, это Чонгук. Но если так выглядит со стороны, то и хён, и друг-одноклассник могли подумать такое? А вся гей-тусовка, очевидно, была в этом уверена: Чонгук нашёл себе минетчика, который тянет с него бабло. Тэхёну было не привыкать. Знакомое чувство, но всё равно неприятно. Каждый чёртов раз. Он не выдержал и прошептал: — Ты спишь? — Нет, — тут же откликнулся Чонгук. Эх, напрасно Тэхён отказал ему в сексе, это всегда так хорошо их обоих усыпляло! — А хочешь делить плату за квартиру не как сейчас, а пополам? — уже в полный голос спросил он без всяких предисловий. — Тебе же так будет дороже, чем когда ты снимал свою маленькую студию? — Чонгук развернулся лицом, хотя в темноте было плохо видно друг друга. — Но это будет честно. Справедливо. — Нет, нечестно. Это была моя идея съехаться. Если бы я не настаивал, ты бы продолжал снимать там. — Но ты везде за меня платишь. Когда мы ходили в музей. И на аттракционы. И за наши анализы. И за билеты на поезд, когда мы к твоей семье ездим, — стал перечислять Тэхён. — Но без меня ты бы ведь и не пошёл туда? Не поехал бы к моим, не стал бы сдавать анализы? Это была правда, но Тэхён не сдавался: — Но и тебя без меня не понесло бы в музей. Я же видел, что тебе, ну, не больно-то интересно было. — Мне было интересно! Ну хочешь, давай ты пригласишь меня на свидание и заплатишь за нас обоих, если мой кошелёк тебя так волнует? — Меня волнует, как это выглядит, — честно сказал Тэхён. — Как будто я у тебя на шее сижу. — Это вообще так не выглядит! — Чонгук даже привстал на локте. — Ты же знаешь, что эти деньги отчасти мои, а по большей части родительские, потому что в офисе я только полдня, а другую половину на учёбе. Я бы физически не смог сам заработать столько, чтобы оплачивать и универ, и квартиру. Если мы теперь играем в такую честность и справедливость, чтобы совсем не брать денег у любимых людей, то я должен от родительских отказаться? Учёбу бросить? — Нет! — испугался Тэхён. Разговор пошёл не туда. — Мы не должны быть как все, — продолжал Чонгук. — У нас же и секс не такой, как у всех, а такой, как нас обоих устраивает. Опять он всё свёл к сексу. Вот сразу видно, что зря Тэхён его обломал перед сном. — Но если на наш бюджет кто-то со стороны посмотрит… — Ну, а на наш секс если кто-то посмотрит, — перебил Чонгук. — Что я тебе подчиняюсь? Как это со стороны выглядит? Тэхён никому не рассказывал, что у них происходит в постели, но тут впервые ему пришло в голову, что не ему самому, а Чонгуку перед другими может быть… неудобно? неловко? стыдно? Что он тоже… боится насмешек? — Никто не узнает, — заверил он. Не должно быть никакого круга, в котором смеялись бы над Чонгуком. Никогда. Над ним — нельзя. — Так вот, у нас нет свидетелей в кровати, и в кошельке нет. Мы можем делать что хотим. И там и там. И потом, ты же вкладываешься! Бюджет — это когда вносят кто сколько может, а не одинаково, и тратят по потребностям. Если завтра я попаду в больницу, то все наши деньги пойдут мне. А если ты, то тебе. — Не-не-не, — сказал Тэхён. — Ты не попадёшь, и я не попаду. Ты даже не говори об этом. Давай лучше я правда свожу тебя на свидание вместо больницы. В темноте по голосу было слышно, что Чонгук обрадовался: — Договорились. Закрыли эту тему с квартирой? — Ага, — согласился Тэхён. Эту да, но одна незакрытая тема ещё осталась. — Гуки, — сказал он, нарочно сделав голос пониже. — Что? — А ты почему не спал, м? Чонгук не ответил, и Тэхён придвинулся вплотную, чтобы чувствовать ноги ногами, живот животом, а грудь грудью, так что любимое тёплое тело опаляло его жаром. И между ног тоже всё чувствовалось. — Ты поэтому не спал? — спросил он прямо в губы. — Можно? — выдохнул Чонгук. Нет никаких зрителей в кошельке, нет никаких лазутчиков в постели. Можно всё, что их двоих устраивает. — Можно.