«Stay gold»

— А что если это поворот не туда? — Ты о чём? — О нас, малыш.

Джихун задумчиво смотрит на своего парня, что растянулся рядом с ним на кровати. Воскресенье — вечер «кино под вино», у них традиция такая, но сегодня всё с самого утра шло не по плану. Пак проснулся в отвратительном настроении, на нём висели две незаконченные статьи, а хотелось только простого человеческого сдохнуть с мыслями, что хотя бы в могиле редактор от него отстанет. Ещё и Гуаньлинь. Наверное, Джихуну пора было признаться самому себе, что он не любил больше, что в имени когда-то таком родном остались только обрывки тёплых воспоминаний и закаты на крыше заброшенной многоэтажки. Глупо было верить, что всё наладится, потому что он в своих чувствах дошёл до точки невозврата. И ему было стыдно и больно обманывать наивного ребёнка, чьи глаза однажды посмотрели на него так, что в жар бросило. Но он продолжал, он элементарно не знал, как остановиться. Закончить этот проклятый цикл, отпустить, чтобы по утрам открывать глаза и искренне улыбаться новому дню, а не хотеть сожрать всю банку антидепрессантов разом и запить чем-нибудь покрепче. Но они всё ещё были здесь, на восьмом этаже в однокомнатной квартире. Очередное воскресенье, очередной фильм, который он не выбирал, потому что, откровенно говоря, ему было всё равно, лишь бы что-то говорило на фоне и отвлекало от мыслей, а в руке был бокал белого полусладкого. Алкоголь душил, а Джихун был и рад задыхаться. — Джихунни? — Пак почувствовал на себе тот самый взгляд. — Что такое? — А что ты слышал о ханахаки? — Линь осторожно взял его за руку и начал оглаживать ладонь большим пальцем. — О чём? — Пак напрягся немного и впервые за долгое время хотел, чтобы ему показалось. — Ну, ханахаки, — Гуаньлинь замялся немного, но продолжил. — Знаешь, типа болезни что-то, когда лепестками цветов кашляешь, — Линь замер на секунду, а Джихун услышал звук своего разбивающегося в дребезги сердца. — Из-за неразделённой любви. И Пак всё понял. Понял, почему вдруг Гуаньлинь начал курить в два раза больше, срываться в ванну при самом небольшом приступе кашля, говорил, что, кажется, «отравился тем йогуртом, что мы с тобой в круглосуточном тогда взяли, тошнит постоянно». Джихун уже давно начал замечать, как Линь таял на глазах, будто жизненные силы уходили из него капля за каплей с каждым днём, но твердил себе, что это ерунда. У Гуаньлиня бывало такое, он же знал его, знал, что тот мог зачахнуть совершенно из-за любой ерунды, поэтому терпеливо ждал, когда он с ним её обсудит. Линь просто не может быть не в порядке. Он был его маленький луч радости, с ним всегда всё было хорошо. Всегда. А сейчас этот проклятый кашель, который был не из-за сигарет или тошноты, а из-за блядских цветов, лепестков белых роз, и не было ничего более ироничного в этом мире. Потому что белые розы — символ искренней любви, которой у Пака уже не было, а Линь теперь давился ей, отдавая всего себя пустоте и безразличным глазам. «Как же феерически я проебался».