***
Лекса после всего, что произошло, не спешила домой. Она долго шла по темным улочкам на окраину города и до самого рассвета босиком бродила по берегу песчаного пляжа возле местной реки. Над горизонтом нависла огромная бледная луна, как вечная спутница заплутавшей испанки. Лекса запуталась в своей жизни. И не видела способов, чтобы все расставить на места. Жить без Кларк, без этой вечной боли, она уже не могла. Но как вернуть ее себе? Наверное, сегодня она окончательно ее оттолкнула. Эта странная англичанка стала совершенно непонятной для Лексы. Закрытой. И Лекса была на грани, чтобы закричать. Волны ударялись об ноги, песок шелестел на ветру, а луна будто говорила: «Хватит!» И действительно, в голову отчаявшейся испанки закралась мысль все прекратить. Остановиться и больше не мучить ни себя, ни Кларк. Главное, найти в себе силы это сделать. Ледяная тоска опустилась на сердце. Стало так пусто и горько внутри. «Бедная моя девочка, я снова сделала тебе больно. Но я не могу оставить тебя, Кларк, у меня не получается. Я без тебя умираю…» Лекса закрыла глаза и просто слушала ветер. Она пыталась сделать выбор — продолжать ломать Кларк или оставить в покое. Разум говорил — беги, спасайся и спасай ее, а сердце бесконечно твердило — останься. Даже природа следила за этой любовной формулой. Все замерло и ожидало решения. Но можно ли в любви за кого-то решать? Разве любовь сама не решает за влюбленных? Ведь только от любви на землю небеса обрушить, разорвать магический покров и даже прыгнуть вниз с безумной высоты нам было бы легко… Лекса сходила с ума, ощущая на спине больные отметины, оставленные Кларк. Мимолетный секс — это все, на что они способны после стольких лет расставания? Нет. Это отчаяние и безумие Лексы, которая не знала, как еще совладать с Кларк. Лекса хотела ее, любила, желала всем нутром, а Кларк продолжала ее мучить и растворять в расстоянии. Срыв и вожделение — очередная ошибка испанки, но она не жалела, что это произошло. Она всю ночь бродила по берегу и думала, а потом усмехнулась и обратилась к луне, будто следившей за ней с осуждением: «Да что ты знаешь о любви?» И та словно отвечала: «Все!» Лекса почему-то преклонялась перед ее величием. Другая, потусторонняя стихия с магическим бледным светом, наверняка, знала как надо жить и как необходимо любить людям. Только отчего-то молчала, обливая испанку одиночеством вечных холодов. Этим она напомнила Кларк, которая так же далека была от Лексы, скрываясь в снежных покровах белого безразличия. Под утро Лекса вернулась домой. Город еще спал. Она быстро шла, продрогнув до последней клеточки тела, и очень хотела выпить горячий чай. Эта прогулка так и не дала ей никаких ответов. Когда она достигла двери своего дома и хотела войти, то услышала тонкий женский голос. Кто-то окликнул ее. Она огляделась и не сразу заметила, что справа от входа стояла немолодая девушка с большими карими глазами. — Кто вы? — спросила Лекса, всем озябшим видом показывая, что ей сейчас не до гостей. — Меня зовут Кристина Рамона, я работала в доме вашего брата, а потом муж запретил мне трудиться у чужих. — Очень хорошо, но причем здесь я? — испанка обняла себя за плечи, не чувствуя от холода даже ног. Она дрожала. — Перед тем как уйти на войну, ваш брат отдал мне это письмо и просил любым способом передать его вам, если он не вернется домой. Я исполняю его просьбу. Девушка в бедном одеянии подошла ближе и протянула конверт с фамильной печатью Кортесов. Испанка замерла. И осторожно, бережно, с опаской взяла письмо из рук девушки, а потом перевела на нее взгляд и тихо прошептала: — Спасибо… На глазах показались слезы. Эта загадочная девушка поняла печаль Лексы и не стала задерживать своим присутствием. Она кивнула в ответ и ушла прочь. Лекса по-прежнему не сходила с места, зажав в руках это таинственное послание. С того света… «Боже мой, Финн…» — прошептала она, и словно призрак вошла в помещение. Тело по-прежнему дрожало, но уже не от холода. Стало страшно и тоскливо перед этим письмом. Что хотел сказать Финн? Лекса боялась узнать его мнение. Она поднялась в комнату, плотно закрыла за собой дверь и словно неживая, тихо и медленно распечатала конверт. Руки заметно дрожали, не давая сосредоточиться на строчках. Отвернувшись в сторону, чтобы набраться смелости, она все же принялась читать ровный почерк брата. «Лекса. Дорогая моя Лекса. Если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет в живых. Но я нашел в себе силы, чтобы написать его. Оно мое раскаяние. Прошу только об одном — дочитай до конца эти горькие строки. Когда-то давно, в нашем беззаботном детстве родители попросили меня задержаться, когда ты ушла в школу. Я остался, думая, что они будут ругать меня, но они были очень грустны и молчаливы. Наверное, уже тогда они предчувствовали свою гибель. Отец долго смотрел мне в глаза, а потом попросил лишь об одном — позаботиться о тебе что бы ни случилось. Я тогда не понял его и радостно побежал следом за тобой. И только сейчас я осознаю, что не выполнил их просьбу. Это я должен был заботиться о тебе, Лекса! Я должен был беречь тебя от бед и несчастий, но все это время только ты заботилась обо мне. И я благодарю тебя за это. Прости, что не говорил этого раньше. Так случилось, что мы оба полюбили одного человека. И только один из нас с достоинством выдержал эту битву. Это ты, Лекса. Как сильно любила ты, раз смогла ее отпустить, и как слаб я, что забрал ее у тебя. Я снова не подумал о твоем сердце. И не учел главного — Кларк любила только тебя. Я знал даже там, в далекой Англии, что ее душа уже принадлежала тебе. С самого начала. Но все равно стоял между вами… Как это исправить, я не знаю, но мне ясно одно, я сделал вашу жизнь несчастной, пустой... Я хотел бы тебе рассказать, как жила Кларк все эти годы. Нет, не жила, просто существовала. Единственная ниточка, связывающая ее с жизнью — это Мэди. Она спасла Кларк. Отвлекла от мрачных мыслей и ужасных желаний. Я боюсь представить, что она могла натворить с собой, если бы не Мэди… Как только мы приехали в Испанию, я понял, Лекса, что она никогда не будет моей. Мне было больно, я сходил с ума, а потом принял ее такой, главное, чтобы она была рядом. Да, это было эгоистично. Я злился на тебя, на нее, на ваши чувства и продолжал держать ее возле себя. А потом появилась наша дочь. Мы никогда не были близки с Кларк, со временем она стала мне другом и не более того. Она поддерживала все мои начинания, мы часто гуляли вдвоем и появлялись в высших кругах, но никогда я не касался ее так, как мечтал и желал прикоснуться. Она знала, что у меня есть другие женщины и смиренно приняла такую жизнь. Это наша Кларк — сильная и самоотверженная, с глубоко израненной душой. Когда я догадался, какие ужасные мысли посещают Кларк, я отвел ее в детский дом. Там ее сердце вновь засияло, когда к ней подползла маленькая девочка с такими же глазами, как у тебя. Я не знаю, кого благодарить за это маленькое чудо, перевернувшее нашу жизнь. Кларк стала часто улыбаться и оживать в считанные дни. И когда наша жизнь наладилась, и я был готов отпустить ее, она вцепилась в мою руку и просила никогда ее не отпускать. Она так напугана расставаниями. Я снова принял на себя ношу друга и продолжал жить, каждый раз вспоминая о тебе. Мне бы так хотелось все исправить, Лекса. Мы ведь все не живем друг без друга. Я бы хотел познакомить тебя с Мэди. Эта крошка такая смышленая и с каждым днем все больше похожа на тебя. Кларк это замечает и порой долго, задумчиво смотрит на нее. В эти мгновения в ее глазах отражаешься ты. Я много сделал в жизни неправильного и, может, неисправимого. Но прошу тебя об одном: где бы ты не была, сестра — найди Кларк, спаси ее из ада собственного одиночества. И попытайся исправить мои ошибки, потому что я этого сделать уже не успел. Я знаю, она всегда будет ждать тебя и тайно, без остатка любить. Прошу простить твоего глупого брата, так и не сумевшего позаботиться о своей сестре. Я люблю вас, и буду любить в другом мире. Теперь прости и прощай, родная. Может когда-нибудь мы встретимся вновь!»Твой Финн
Из глаз Лексы капали слезы. Она тихонько отложила письмо в сторону и неотрывно смотрела куда-то в пространство. Это прощание словно послано небесами, а может, той луной, которая именно так ответила испанке. «Ты ни в чем не виноват, Финн. Я тебя не виню, слышишь!» — она обратилась в небо через открытое окно. «Ты только что спас мою жизнь, брат, и я обещаю, что вытащу ее из пустоты!» Лекса вытерла слезы и накрыла лицо руками. Такая опустошенность и усталость на душе. Но стало легче. Потому что Финн разделил с ней всю ее боль. Он дал ей надежду и понимание — почему так холодна Кларк. Он позволил не чувствовать себя виноватой. Лекса только сейчас поняла, как сильна любовь Кларк. Хотелось кинуться к ней, крепко прижать к себе и попросить прощения, как это сделал он. Но Кларк нужно остыть и дать прийти в себя. Лекса это понимала.***
Кларк проснулась от того, что ее волосы гладила маленькая детская ручка. Это Мэди, и этого достаточно, чтобы вернуться из темноты. Она приподняла голову, но тут же опустилась назад на диван, потому что сильная боль ударила по вискам. Услышав за спиной шаги, она повернулась. — О, сеньора Кортес, вы очнулись! Какое счастье! Я позвала доктора, он сказал, что вам нужен покой и отдых, — тараторила пожилая испанка — няня дочери Кларк. — Что со мной было? — недоверчиво спросила англичанка. — Я пришла к вам утром, как мы и договаривались, и увидела, что вы без сознания лежите на полу. Как я испугалась, сеньора! Я перенесла вас на диван и сразу же побежала за доном Розари, он сказал, что это обморок и что вам нужно себя беречь. Кларк слушала исповедь женщины и постепенно вспоминала, что случилось ночью. Лекса. Кларк закрыла глаза, прижимая дочь ближе к сердцу. — Еще вам принесли приглашение, сеньора, — обратилась женщина. — Куда? — На встречу писателей и богемного общества Мадрида. — Вы присмотрите за Мэди, дона Велез? — Но, сеньора, вам лучше остаться дома, доктор сказал… — Я должна туда поехать, там я смогу найти помощь для своего проекта, — перебила ее хозяйка. — Хорошо, я останусь с Мэди. — Больше никто ко мне не приходил? — с волнением спросила Кларк, не глядя на женщину. — Нет, никого не было. И Кларк еще крепче прижала дочь к себе, будто кто-то хотел забрать эту крошку.***
Вечером, в главном холле хрустального дворца «Гран-Виа» собралась добрая половина Мадрида. Самые известные скульпторы, художники, писатели и другие представители богемы пришли на ежегодную встречу, посвященную традиционному празднику «Кадисса». Он поддерживается властями и полностью посвящен национальному искусству Испании. На этой встрече творческие люди встречаются друг с другом, обсуждают успехи эпохи и много пьют. Ради искусства, разумеется. Дворец стремительно наполнялся гостями. Повсюду были слышны разговоры и звучала чудесная музыка. Проходила выставка картин мадридских художников, играл оркестр, а некоторые, самые смелые и хмельные танцевали вальс. В зале можно было заметить таких почтенных личностей и верных служителей искусства, как Федерико Лорка, Франциско Гойя, Мигеля де Унамуно, Фердинанда Эстевеса и многих других, кто уже нашел национальное признание. Все блистало и серебрилось в хрустальном дворце. Творцы и создатели любили этот праздник, посвященный стихии искусства и вечного творчества, и охотно съезжались на него со всех уголков. Когда все гости соберутся в холле, их пригласят за отдельные столики, которые уже во всей готовности ожидали в соседней зале. Кларк прибыла во дворец в самый разгар вечера. Она всего лишь переводчик, но ее любили в этой среде, так как ценителем искусства она была не меньшим. К ним домой часто приезжали художники и музыканты, писатели и поэты, и даже артисты цирковых ролей. С богемой семья Кларк общалась тесно. И как только она вошла в зал, в лазурном платье и белых перчатках до локтей, то сразу же привлекла внимание своих знакомых. Она нашла себе компанию и долгое время провела с ними, попутно отдавая приветствия мимо проходящим гостям. Она получала соболезнования и сочувствующие взгляды, а так же много комплиментов от некоторых мужчин, очевидно, положивших глаз на вновь свободную девушку. Одним из них был Тристан Фиделито, молодой художник и по совместительству — друг семьи Кортес. Он часто бывал у Финна и Кларк дома, проводил с ними семейные вечера и много рисовал Кларк. Он был красив и высокомерен. Он любил славу и признание, деньги и роскошь. Но однажды он признался Кларк в любви. Она давно разгадала его чувства, но Финн ничего не замечал. Эти черные, пронзительные глаза подолгу следили за ней, когда они вчетвером сидели у камина. Финн увлеченно рассказывал веселые истории, а этот парень сидел поодаль и не сводил с девушки глаз. Кларк было неловко перед мужем, и она отказывалась даже думать, чего хочет сердце этого художника. А когда он объяснился с ней, Кларк отвергла его любовь и попросила больше никогда к ним не приходить. Сегодня он тоже был в этом зале, и девушка часто чувствовала на себе его взгляд. А сама искала глазами Лексу. Испанки здесь не было или просто она не встретилась Кларк. Вскоре один мужчина звонким голосом пригласил всех пройти за столики, и толпа людей медленно поползла в соседнее помещение. Кларк заняла столик, за которым сидели нужные ей люди. Она приехала на этот вечер, чтобы найти тех людей, кто готов и способен вступить в ее благотворительный фонд, который она хотела открыть на деньги, полученные в наследство от мужа. Эта мысль давно волновала ее. Но именно в последнее время она стала навязчивой идеей, и этот вечер мог бы помочь ее осуществить. Освоившись за столом в кругу людей, которые почти ей не знакомы, но имели высокий статус в обществе, она увидела его — Тристана, который снова пожирал ее глазами. «Это какое-то наваждение» — пронеслось у нее в голове. Он тихо встал и направился прямо к ней, а потом сел рядом, не проронив ни слова. Кларк напряглась, и решила сама обратиться к нему: — Тристан, мы же говорили с вами об этом… Он повернулся к ней — серьезный и немного хмельной. — Да, но тогда вы еще были замужем. — Ничего не изменилось с тех пор, — прямо ответила девушка. — Как знать, Кларк? Может, я все же смогу растопить ваше сердце, — парень улыбнулся и отвернулся в сторону. Англичанка боялась его наглого и самоуверенного пыла, потому что именно так когда-то покорила ее одна испанка. Кларк оглянулась, чтобы еще раз убедиться, что ее здесь нет, но тут же вернулась в прежнее положение, затаив свое дыхание. Лекса была рядом. Она шла к их столику гордой, уверенной походкой, смотря зелеными прямо на Кларк. Через мгновение она села на противоположной стороне стола, прямо напротив взволнованной Гриффин. Кларк не поднимала на нее глаз, все время отворачиваясь в сторону. Ей нужно было чем-то себя отвлечь, но занятий не находилось. Лекса, словно графиня средневековой эпохи, в атласном бордовом костюме с кружевными манжетами и белым воротником, сидела спокойно и без эмоций отвечала на приветствия знакомых. Оказывается, ее еще помнили в Мадриде и охотно интересовались ее творчеством. — Не могу поверить, Лекса, что вы снова с нами! — торжествовал седой мужчина с такими же седыми усами. Он скульптор и очень богатый человек. — Да, Франко, я сама до сих пор в это не верю. Так необычно вновь сидеть в этом зале, — испанка огляделась по сторонам. Она почему-то перестала терзать Кларк своим вниманием и, казалось, была увлечена вниманием к себе. Кларк могла на нее смотреть, не опасаясь. Она внимательно слушала все слова, сказанные в ее адрес, все ответы на них и следила за каждым движением ее тела. А глаза! Они как-то по-особенному сияли сегодня. Ясный, приветливый взгляд, ни грамма надменности и высокомерия. Она словно наполнила зал солнечным светом. Все оживились и искренне интересовались ее жизнью. Кларк забыла, где она находится, когда наблюдала за такой новой, ранее не знакомой ей Лексой. Ладони потели, сердце стучало, а по телу пробегали мурашки от того, как Лекса выглядела в эти мгновения. Одухотворенное лицо и нежная улыбка, и не было ни капли лжи. Она, как пламя, горящее во тьме и освещающее тропинку из царства долгой ночи. Кларк тянулась к этому свету и все больше в нем растворялась. Она не могла насмотреться на солнце в ее светлых зеленых глазах. И если в ту, другую Лексу она влюблялась постепенно и через тяжелые муки, то в эту прекрасную девушку она влюбилась в первый миг. Кларк смотрела на ее губы, которые когда-то касались ее губ, на руки, любившие ее страстно, высокие скулы, целовать которые хотелось темными ночами, и ощущала жгучее волнение от переизбытка чувств. Она снова боялась этой женщины и снова хотела ее всей душой. Но Кларк теперь другая. Она каждый миг помнила все обиды и всю боль, что причинила ей Лекса. Она помнила отца, который умер из-за нее, она помнила Финна. Она всегда будет помнить, как Лекса отвергла ее в самый нужный момент. Сердце рвалось на маленькие кусочки, часть из которых все равно принадлежала зеленоглазой Сирене ее измученной души. — Надеюсь, вы не собираетесь больше покидать нас, Лекса? — спросила женщина средних лет, занимающаяся меценатством в богемном Мадриде. Кларк замерла, потому что в этот момент Лекса посмотрела на нее. И сердце тоже молчало в ожидании ответа. «Давай же, Лекса, скажи…» — шептала она в своих мыслях, яростно впиваясь в шатенку глазами. Лекса медлила. И гул людских голосов был не слышен под этим громким, томительным ожиданием. — Нет, — пронзил душный воздух плавный голос. Ритм в груди Кларк бешено ускорялся. Она снова отвернулась от испанки, которая все еще была прикована к ней. Кларк не знала куда деться, как себя вести, чем заняться, только бы не видеть этих глаз. Она внутренне ликовала, но внешне все еще боролась с Лексой за свою жизнь. Помощь пришла неожиданно. Тристан, сидевший вблизи нее, положил на ее руку свою. И пусть этот жест плохо ощутим через перчатку, он был колюч и крайне неприятен. Но она сдержалась, чтобы Лекса увидела это и перестала ее терзать. Кларк подняла на нее глаза и увидела, что лицо испанки переменилось: она жадно глотала воздух, а на лбу показалась складка негодования. — Вы сегодня ослепительно красивы, Кларк! — парень потянулся к ней и прошептал это на ухо. Кларк по-прежнему смотрела на Лексу. Она нашла в себе силы, чтобы не поморщиться от его дыхания на своей шее, и сделала спокойное, невозмутимое лицо. Она не хотела вызвать ревность, она все еще хотела вырвать Лексу из своего сердца, потому что не могла больше так жадно ее любить. Кто-то из присутствующих за столом неожиданно к ней обратился, и девушка немедленно убрала руку из-под его руки. — Сеньорита Кортес, я слышал, вы затеваете одно достойное дело! Не могли бы вы поделиться планами насчет него? Кларк нервничала и все время не могла найти себе места. — Да, я хотела бы кое-чем заняться в будущем. Это ново для Мадрида, но, думаю, стоит попробовать. — О, расскажите, дорогая, нам всем очень интересно, — подхватила пожилая женщина — жена одного из министров короля. — Я хотела бы открыть благотворительный фонд. Для детей, оставшихся без попечения родителей. Для детей-сирот, что живут в детских домах. Они не ходят в школы, не знают развлечений, не едят так, как едим мы, — Кларк была увлечена этой идей и на время отвлеклась от своих переживаний из-за Лексы. — Думаю, если все получится, то можно начать со школы. Детки очень нуждаются в качественном образовании. Я хочу построить несколько начальных школ в Мадриде. — А если повезет, то и во всей Испании, дорогая! — восхищенно подытожила все та же женщина. "Что ж, это, действительно, нужное дело! У вас уже есть проект для этой деятельности? А как много школ вы хотите построить? Вы очень самоотверженная девушка! Это требует больших сил, дорогая!" Было еще множество других комментариев, которые слышала Кларк и ни одного нужного для начала действия фонда. За исключение последнего, автором которого была Лекса. — Я хотела бы внести пожертвование. Как и когда я могу это сделать? Она была серьезна и сосредоточена. Кларк метнула в нее удивленный взгляд. И сразу же смутилась. Снова это волнение. Снова эти ненасытные, красивые, бездонные глаза. — Я… как только счета будут открыты, вам сообщать об этом, сеньорита Кортес, — еле выговорила Кларк и сразу же отвернулась. Находиться здесь больше не было сил. Она сгорала от огромного спектра эмоций к этой девушке, и не знала, как с собой совладать. И снова он, Тристан, оказавшийся так вовремя со своей любовью. Она наклонилось к его уху и прошептала: — Вы не могли бы отвезти меня отсюда, у меня ужасно разболелась голова? — Конечно, Кларк, я сопровожу вас домой. Он встал и отодвинул стул побледневшей девушки, которая сразу же встала, взяла его под руку и пошла из зала прочь. Ей было плевать, как посмотрят на это остальные, ведь этот свет давно привык к интригам за спинами своих супругов. Но Лекса… Что она думает сейчас? Кларк всеми силами добивалась от нее равнодушия, а получила ревность, от которой сгорала испанка в этот миг. Лекса резко подскочила из-за стола, когда эта парочка скрылась из вида. Она решалась. Броситься и догнать их, или бросить все к чертям и отпустить Кларк. У нее достаточно к этому оснований. Но что станет с любовью, когда люди перестанут за нее бороться? Любовь толкает в огонь страсти, любовь соединяет небо и землю, любовь разрушает все преграды, любовь бросает в омут с головой! Она больше не думала, а направилась прямо за ними, не зная, как вынести этот удар. Кларк умеет быть беспощадной, но Лекса все равно сильнее этой лжи. Испанка выбежала на улицу, но не успела. Карета с Кларк и этим парнем уже отъехала от дворца. Лекса села в свой экипаж и приказала кучеру: «За ними!» И через четверть часа экипаж остановился возле дома Кларк. Лекса отодвинула шторку и увидела, как этот парень вышел из кареты и подал руку англичанке. Она вышла и, почти не задерживаясь, ушла в дом. Он уехал. Грудь сжималась от переполнявших чувств. А мучительные желания перекрывали кислород. «Что ты делаешь со мной, Кларк?» — прошептала она и вышла из кареты. Стремительным шагом она приближалась к двери, за которой день за днем Кларк убивала надежду. Сразу же после стука деверь отворилась. — Лекса… — тихо проговорила Кларк. Но испанка не входила, собираясь либо все перечеркнуть, либо сделать, наконец, единственную попытку, чтобы вернуть эту девушку себе. И решила. Она вошла в дом, вспомнив письмо Финна, понимая, как сложно справиться с собой Кларк. Кларк стояла в углу прихожей и наблюдала, как испанка яростно и нервно ходит из стороны в сторону. — Лекса, я не знаю, что на меня нашло. Тристан и я… — вдруг захотела оправдаться Кларк. Испанка подлетела к ней и практически прижала к углу. — Между вами что-то есть? — спросила Лекса, грузно дыша в губы Кларк. — Нет, никогда, — сдалась англичанка, чувствуя мурашки по всему телу от ее близости. Она больше не могла лгать Лексе. Она больше не пыталась ее оттолкнуть. Потому что смотреть в глаза, в которых мерцают звезды и небо кроет проливным дождем было нужнее всего на свете, было важнее, чем собственная жизнь. — Тогда послушай меня, Кларк! Кто бы он не был, с кем бы ты ни была и кому бы не принадлежала — я не отдам тебя им! Я сделала эту ошибку однажды, о чем буду жалеть всю свою жизнь, но больше — не отдам! Игра окончена, Кларк. Я больше в нее не играю. А потом она снова ушла, чтобы дать любимой время — смириться с этой сложной, больной, убивающей любовью. Кларк осталась одна. Но больше не чувствовала одиночества. Впервые Лекса ушла, чтобы вернуться к ней навсегда. И Кларк готова еще подождать. Она не испытывала сомнений, не гнала чувства прочь. Она так же, как Лекса, им покорилась. А может, чтобы жить, ей всего лишь и нужно было услышать эти долгожданные слова, которые случайно запутались в тоскливых цепях времени. И пусть услышат небеса, как бьется влюбленное сердце девушки, не сводившей взгляд ожидания с приоткрытой двери. Она улыбалась, и душа улыбалась вместе с ней. Спешить больше не хотелось. Им нужны эти последние минуты, чтобы проститься с разлукой навсегда.