Bury me in smoke

Ut I've got a gift, it's something called my friends or love With them and I combined, I'll beat an early end, it's been done before. No time of passing away, of losing just one more day I'm trying to kill what's wrong with me Down — A ghost along the Mississippi Уэйн наблюдал за тем, как мир вокруг них менялся, истончался, искажал свои очертания: предметы перетекали друг в друга. Макс привык видеть такие изменения в дороге. Уэйну это напомнило видеоряд из старого фильма «Стена», где рисованные задники к песням меняли один предмет на другой — цветок мог превратиться в женский силуэт, а он мутировал в ружьё. Здесь же всё подстраивалось под шоссе. Дорожная разметка, серая пыль в воздухе, статические помехи. Их треска Уэйн не слышал — Макс и Ника не зря крутили в машине именно диски, не радио. В салоне «Камаро» тихо играла «Metallica». Музыка сродни магии своего рода, влияла на настроение их поездки. Без эпичного саундтрека, они бы считали, что едут на собственные похороны. Макс иглой протыкал реальность в одном месте и словно всё той же иглой собирал своей машиной кусочки дороги, направлений, указателей и тусклых фонарей. Новое полотно ложилось перед тремя путниками. Уэйн слегка завидовал Кроуну. Тот владеет таким невероятным даром и может сделать всё, что угодно. Макс не спешил и наслаждался всякой поездкой. Он будто бы и не обращал внимание, как меняет мир. По побледневшему утомленному лицу Макса можно понять, сколько сил выжимает из него дорога. Веки и белки глаз Макса приобрели отчётливо красноватый оттенок. Несколько капилляров в его глазах лопнуло, Макс испытывал на себе дичайшие перегрузки. Для Макса приоритетом стала их цель. Он сверялся с нарисованной Уэйном картой. Все места на ней реальны, нужно только заставить машину найти короткий путь. Они все испытывали влияние страны Рождества на себе; они приближались не к самой стране, но к чему-то не менее опасному и важному. Их тряхнуло. Они подскочили из-за крупного камня, а Макс не припоминал, чтобы на его особенном шоссе были преграды. Дремавшая до этого момента Ника, укрытая косухой Макса, проснулась и встревоженно спросила: — Где мы? Уже там? — Понятия не имею, где мы! — Макс прищурился и потрепал бородку. Он пребывал в задумчивости. Макс прищурился и посмотрел на дорогу, всегда она была для него чёткой и ясной, а теперь уходила в туман. Такой иногда появляется над озёрами, если воздух становится холоднее, чем вода в озере. Густой, непроницаемый. Ехать напролом через чего Максу казалось дурной затеей. — Если даже ты не знаешь, где мы, то мы в заднице. — С нотками возмущения в голосе заявил Уэйн. Ника посмотрела сквозь стекло: они все ещё были в подпространстве, в небе дрожали статические помехи.  — Мы можем выйти и посмотреть, что снаружи. — Предложила Ника, сохраняя спокойствие. Она надела на себя куртку Макса и взялась за ручку дверцы, готовая выйти в неизведанное пространство. Макс дёрнул ручку, впуская в машину холодный и неожиданно сухой, пыльный воздух. В нем не нашлось места ни капелькам влаги, ни запахам, что в таком тумане казалось парадоксом. Снаружи стоял мороз, изо рта у них вырывался пар. Они вошли в туман и увидели, чего он сокрывал:  — Это…это ведь кладбище. — Догадался Уэйн. Несколько памятников, в виде плачущих ангелов, покрытые мхом, стояли разрушенными. У них отсутствовали головы или крылья. Вытесанные из камня женщины раскинули руки, пытаясь улететь. Их красивые развевающиеся на вечном ветру одежды сглаживали впечатление о безумии каменных женщин. Разрушены временем были не только ангелы, но и кельтские кресты по обе стороны узкой ограды. Металлический забор с ковкой в виде ёлочных игрушек. К ограде оказалась привинчена табличка. — Кладбище Того, Что Могло Случиться. — Прочла Ника, зябко кутаясь в куртку Макса. Они вошли за ограду и Уэйн ощутил, как уверенность окончательно покинула его. Всё кладбище стояло на толстом пласте льда. Даже малое количество могил на кладбище никак не успокаивало тихую панику внутри Уэйна. Но когда-то это кладбище простиралось до края замерзшего озера. Мэнкс привозил сюда Бинга Партриджа, своего последнего союзника в своём якобы благом деле. Бинга привёл в ужас бесконечный ряд могил загубленных родителями и окружением детей. Некогда каждый памятник имел свою стихотворную эпитафию. Мэнкс мнил, что он спасает детей и дарит им вечное детство. В запустении это место берегло свои силы и разрушалось под собственным весом. Этот придаток к Стране Рождества нужен был для привлечения простачков на роль подсобника Мэнкса. Оно почти развоплотилось само собой. Макс нахмурился и склонился у ближайшего памятника.  — Я стою на своей могиле. Уэйн напряжённо отошёл от него на два шага и обхватил себя руками. Холодно. Макс ладонями сгреб с могилы слой снега. Он ничего не заметил внутри и тяжёло дышал. — Макс. Это скример, как в фильмах ужасов. Ника обняла его за плечи, ей тоже на глаза попалась своя могила. На памятнике красовалась подпись «Ника Вайнриб, пропала без вести в 201* году». Она не пропала, она стоит здесь, рядом с Максом и Уэйном, они реальны, они настоящие. Живые. В отличии от того, кто хотел затащить их в свою фантазию. Теперь Макс сгребал снег возле памятника Рекса Брауна, который ещё два года назад должен был умереть от передозировки наркотиков. Макс отпрыгнул от могильного камня, распластавшись по льду неподалёку. Из-под толстого слоя прозрачного льда, скрывавшего чёрную воду, на него смотрели замороженные незрячие глаза близнеца. Настолько близко, что Макс успел рассмотреть синюшную кожу и открытый в беззвучном крике рот. Рекс следил за ним заиндевевшими глазами. Макс ударил по льду кулаками, со всей силы, но не помогло бы ему добраться до брата. Этот Рекс — лишь тень его брата, его прошлое. Пока Макс изучал могилу своего брата, Ника и Уэйн осмотрели остальные могилы и записали ещё три имени, там, где лежали подростки, вмерзшие в лёд. Венди Бруклайн 1998 года рождения, должна погибнуть от многочисленных травм и разрывов внутренних органов в последствии изнасилования. Ей было бы пятнадцать, если верить фантазии Мэнкса. Броуди Макалистер 1997 года рождения — умер бы в автомобильной катастрофе. Брайан Коннорс 1991 года рождения подсел бы на наркотики, не справившись с многолетней депрессией. Фамилия Макса и Рекса пишется, как «корона». Сейчас Максу исполнилось 23, он родился в 96. Уэйн посчитал, что Макс старше всех их, кроме Брайана Коннорса.  — Догадываешься, что это значит? — Уэйн никак не мог отдышаться. Он увидел себя и маму, похороненных вместе. «Разбился на мотоцикле со своей гадкой матерью».  — Что? — Макс злится, его голос звучит хрипло. Он пытался раздолбить лёд, но Ника права. Это всего лишь старая пугалка, предназначеная не для них. Макс готов был поклясться, что Чарльз Мэнкс не привозил сюда детей, чтобы убедить их, что до 20 им не дожить. Скорее всего, он рекрутировал своих сообщников. Сотни детей не могли пропасть бесследно.  — Мэнкс планировал похищать детей на долгие годы вперёд. — Подвел вердикт Уэйн, качая головой. — Естественно, он же не планировал помирать. — Кивнул Макс. — Ника, ты говорила, что дети начинают чувствовать инскейпы где-то в 10-13 лет, так? Уэйн продолжил:  — Посмотрите на первые даты, на год рождения. Моя мама в первый раз вывела этого ублюдка из строя где-то в девяносто седьмом году. Он кучу лет пролежал в клинике, из которой не мог похищать детей. Но у него были планы. Вот этого, Коннорса, он хотел забрать первым. Между две тысячи первым и третьим годом. — Затем пропали бы мы с братом. — Невесело усмехнулся Макс. У него ныли плечи, ныли мышцы рук, ноги и поясница. Он нуждался в отдыхе от увиденного. Остановиться в мотеле, съесть стейк, попросить Нику намазать ему спину тигровым бальзамом и посидеть с ним, пока он не уснёт. — Я и другие ребята-погодки. Мэнкс считал, что сумеет прибрать минимум трех детей за год. Резко и громко, Макс хрипло рассмеялся. — Одна из главнейших частей инскейпа Мэнкса это гребанное кладбище!  Он пнул, пробуя на прочность, свой памятник, и от того тут же отлетела известняковая крошка. — Тут все мы! Тут все дети, которых когда-нибудь били, унижали, совершали над ними насилие. Да даже просто дети, которые чувствовали себя лишними и одинокими!!! Их было больше, но почему-то остались только мы, словно он держал нас на галочке в своем мозгу! Мэнкс планировал увести их и нас на годы вперёд. Он знал о нас то, что мы сумеем поддерживать его инскейп! А заодно и его жизнь! Однако, твоя мама здорово сбила его планы!!! Макс Кроун привык сдерживать эмоции, но тут его проняло. Он истерически засмеялся и почувствовал, как слезы выступили на его глазах. В попытках сдерживать себя, Макс чувствовал, как в горле комом засел крик. Ника подошла к нему и уткнулась ему в грудь. С минуту эти двое стояли, обнявшись, пока Уэйн не обратил на себя их внимание:  — И что мы будем делать с этим местом? Оставим его, оно скоро само распадётся. Его ведь никто не помнит.  — Что ты сказал? — Уточнил Макс.  — Его никто не помнит. Разве инскейпы не зависят от памяти?  Уэйн подумал о логичности: раз это мир мыслей, то он строится на памяти. И пока они помнят и не могут забыть о Стране Рождества, она цепко их держит, заставляя вздрагивать от рождественских гимнов, ненавидеть подарки и посиделки у камина, оставляя после себя ощущение опустошенности.  — Частично. Чем больше людей знают об инскейпе, тем больше брешь в пространстве и легче туда попасть. Создатель должен свято верить в то, что это место — реально.  — Мост моей мамы выглядел зыбким только потому, что она считала что сходит с ума?  — Да. Мэнкс свято верил, что Страна Рождества это благодать. Дар свыше. Старый дегенеративный уеб…к! — Выругалась Ника. Они вернулись к машине и уже в салоне с включённой печкой, они начали понимать, насколько замёрзли. Руки Уэйна покрывала гусиная кожа, Макс цветом стал синюшно-бледным, как те куклы детей, что глазели на них из подо льда. Ника стучала зубами.  — Ты как? — Решил уточнить Уэйн. Макс обернулся — в тёмных глазах парня сверкнул огонёк злобы.  — Буду в порядке, — Уэйн не понял, что Макс делает, когда он вдавил в педаль газа и они пронеслись через омерзительное кладбище, смяв с лёгкостью тонкую ограду, словно та соткана из фольги. На самом деле, она представляла из себя мысли об ограде. Мысли разнятся — некоторые из них бывают тяжелее гранита а другие тоньше листа бумаги. Памятники крошились, словно простояли тут три сотни лет или сделаны из пенопласта. Уэйн немного переживал за машину Макса — его нож и единственный их проводник на эту сторону. На машине не осталось ни царапины, но при каждом ударе или тряске Макс вздрагивал и шипел от боли. Когда он закончил с разрушением, на его скуле расцвела сочащаяся кровью ссадина, левый глаз слегка заплыл фингалом, а вблизи колена, на бедре джинс появилось пятно свежей крови, которое расширялось с каждой минутой. Макс дернулся, поднося ладонь к лицу — левая рука болела так, будто он её в лучшем случае вывихнул. Это того стоило. Ника смотрела на него с обидой и негодованием, словно он сделал что-то лишнее.  — Макс, ты… Ты… Погоди, сейчас я найду пластырь. — Ника начала копаться в бардачке и нашла там аптечку.  — Ты безумный. Уэйну не хватало такой смелости в жизни. Его мама производила впечатление сорвиголовы, а вот он… Он старался быть осторожным и дорожил жизнью. Вик МакКуин погибла, сражаясь за его жизнь. Макс сплюнул кровь, приоткрыв окно. Ко всему прочему, он прокусил себе язык.  — Ничего. Это место не будет существовать. Как и другое. — Сквозь зубы процедил Макс. Ника ухаживала за ним, обрабатывая раны.  — На ноге, похоже, рваная рана. А рука сильно ушиблена. Нам стоит побыстрее убраться отсюда, пока ты ещё можешь ехать. Макс кивнул, сдал назад и поехал прочь, от растворяющихся в тумане остатков Кладбища Того, Что Могло Случиться.

***

Тем же вечером они сидели в номере небольшого мотеля к югу от Хеверхилла. У Уэйна засосало под ложечкой, когда он понял, куда их привёз Макс. Максу нравился этот город — он выглядел безопасным местом. Кроун полулежал, приложив к ноге и руке лёд. Он не осознавал, что проделал два прыжка из Колорадо в Пенсильванию, где и было Кладбище географически, и в Массачусетс, который казался ему подходящим для отдыха. Они сняли два номера, но пока разместились в одном. Макс отдыхал — по мышцам растекались жар и боль. Они купили бутылку виски и теперь Уэйн и Ника впервые напились. Макс хотя пил столько же, пьянел медленнее, к тому же алкоголь действовал на него, как обезболивающее. Разговор зашёл о Виктории МакКуин. Уэйну нужно было выговориться кому-нибудь.  — Моя мама… она решила, что страну Рождества может взорваться. Всё должно было получиться. Не осталось ничего, кроме белого шума. Спустя некоторое время я начал страдать от кошмаров. Я и те дети, которые застряли там десять, тридцать, шестьдесят лет назад вновь там. И мы пытались найти уцелевшие аттракционы. Отстроить их. Иногда… Уэйн налил себе ещё стакан выпивки и влио в себя залпом. В фильмах это выглядело просто, однако, виски имел странный вкус и шёл тяжело. Огненная волна достигла желудка. — Так вот, я испытывал странные желания. — Какие такие желания?  — Стоило мне увидеть что-нибудь красивое, я пытался это сломать. Уничтожить. Раздавить. Если мне попадалась кошка с котятами, я представлял, как поодиночке перебиваю их слепые слабы тельца. Я злился на Табиту и представлял, как всаживаю ножницы им в глаз. Я боялся и хотел, чтобы произошло нечто дурное. У меня отсутствовали нормальные реакции, смех или слезы. Мои эмоции, чувства — все перепуталось.  — Уэйн, это шок. Пост-травматический синдром. — Попыталась образумить его Ника. — Ты не понимаешь, я потерял свою человечность! В один день мы с папой поехали к дому где жил Мэнкс. В нашем мире в Колорадо. Там на ёлочках висели игрушки. Трубящие ангелы, зайчики, медведи, обычные ёлочные игрушки. Местные прозвали дом похитителя детей Санным домом. Они не понимали, чем он занимался, ведь это хуже, чем насилие и издевательство над детьми. Он превращал нас в чудовищ, зависящих от насилия. Многие из нас посещали психологов и испытывали странные желания уже, когда возвращались к обычной жизни. — Ты не единственный вернулся? — Да, я об этом и говорю. В инскейпе мы творили жуткие вещи, ведь не ведали, что совершали зло. Никто не объяснил нам разницу между весёлой игрой и забиванием жертвы до смерти. Дети жестоки, а изменённые дети ещё и не осознают этого. Мы… В общем, мы стояли там, у Санного дома, когда я захотел… Уничтожить эти игрушки. С каждой новой разбитой безделушкой я чувствовал себя более живым. Человечным. У меня потекли слёзы, когда я понял, что моя мама отдала жизнь за меня и других детей. Мы стояли там, когда они… Они развоплощались. Они появились там. Потом Табита и ФБР пристроили их, обучили новой жизни, нашли им семьи — иногда полностью новые, а иногда и их родственников. Табита хотела, чтобы они забыли все, как кошмар, который должен закончиться. Только нас всё ещё мучают воспоминания о Стране Рождества. Это жестоко. По отношению к выбравшимся, к моей маме, к Табите. Они все боролись за то, чтобы мы смогли просто жить.  — Брюс Уэйн говорит ободряющие вещи! — Позволил себе улыбнуться Макс.  — Теперь нам придётся доделать неоконченное. Навсегда запечатать это место. Выручить твоего брата и других ребят. — Закончил Уэйн, допив очередную порцию виски.  — Но сначала стоит немного набраться сил. — Подвёл итог Макс, — и придумать план. Не смотря на некоторый шок и то, что он опьянел, Уэйн чувствовал себя хорошо, чувствовал себя частью команды. Они стали ею, даже не смотря на то, что он ещё не нашёл свой нож для разрезания реальности. Он и не был ему нужен, потому что у Уэйна появились настоящие друзья.