Шпана

Тереза перепрыгивала через лужи. Делала она это вовсе не потому, что пребывала в данный момент времени в весёлом и игривом настроении или испытывала довольно распространённое в своей возрастной группе желание покрасоваться. Нет, увы, всё было прозаичнее: если бы она шла прямо, как делали все нормальные люди вокруг и как делала Вельзевул, то промочила бы кроссовки окончательно. Одна из луж оказалась слишком большой, поэтому её пришлось огибать по бордюру, неловко размахивая руками. Вельзевул же, которая, казалось, вообще не обращала внимание на какой-то миниатюрный потоп под ногами, не сделала никаких попыток избежать столкновения себя и лужи и прошла прямо по ней, ещё успев покоситься на Терезу с недоумением. Тереза в долгу не осталась и покосилась в сторону Вельзевул с ещё большим недоумением, потому что чужая обувь магическим образом осталась абсолютно сухой даже после путешествия через локальное асфальтное озеро, довольно типичное украшение любой локации Лондона. Да и всей Англии тоже, если честно. Ладно, откуда ей знать, как ведёт себя хорошая обувь при агрессивном столкновении с влагой? — Ну в общем, шлялась я как-то по Хакни, дело уже под вечер было, — начала рассказывать Тереза, как только опасный участок был преодолён и она возобновила свои неуклюжие скачки. — И там рядом с парком — ну, Виктории, понятно дело, он там единственный… Тереза чуть притормозила с рассказом, потому что Вельзевул вдруг сощурилась куда-то в пространство, будто пыталась разглядеть парк Виктории прямиком сквозь приличный объём разделяющего их города и понять, как он соотносится с районом Хакни. При этом на протяжении всего этого напряжённого размышления Вельзевул даже не подумала замедлить шаг и успела почтить присутствием своих сапог ещё пару-тройку луж. Ни разу, к её чести, не споткнувшись. Тереза слегка восхитилась — и довольно сильно заволновалась, потому что некоторые-то и смотря под ноги умудряются грохнуться, а тут… В конце концов Вельзевул дёрнула плечами, убрала часть жёстких на вид чёрных волос за ухо и кивнула, мол, продолжай. Тереза искренне понадеялась, что всё это время она просто рисовала в голове карту города, а не нарушала законы физики и здравого смысла. Зная Вельзевул даже пару дней, она, впрочем, несильно бы удивилась, если бы правдой оказалось всё же второе. Впрочем, речь шла не об этом: — … Да, так вот. Рядом с парком сидел бездомный. Он там всегда сидел, потому что больше негде, а там много народу ходит — знаете, наверняка, эту схему, какая-нибудь сердобольная мамаша пятак да подбросит, — Тереза обогнула очередную лужу и неловко оступилась — дала о себе знать натёртая влажной обувью мозоль. Вельзевул схватила её за руку цепкими, как железные клещи, пальцами. Несмотря на то, что она была в перчатках и прочей подходящей к погоде тёплой одежде, прикосновение даже сквозь чёрную кожу и ткань толстовки обожгло холодом. Тереза подумала было вырваться, но чужая рука лишь осторожно, хоть и чуточку деревянно, дёрнула её обратно и твёрдо поставила обратно на землю. С секунду Вельзевул внимательно изучала свою ладонь на предплечье Терезы, потом медленно разжала пальцы. Прошло ещё несколько секунд задумчивого молчания. — Ты сильно холоднее стандартной детской температуры, — честно сказать, иногда Вельзевул напоминала Терезе очень странного профессора какого-то мудрёного колледжа, который последние сорок лет преподавал какой-то отвлечённый от реальной жизни предмет — математику? — и потому как-то забыл о существовании мира за пределами формул и прочих страшных вещей. — Держи. Она стащила с шеи собственный багровый шарф и водрузила его на Терезу. В прямом смысле «на» — половина шарфа оказалась на макушке, другая неуклюже повисла на плече. Вельзевул склонила голову в сторону, пришла, видимо, к внутреннему выводу, что ей это зрелище не нравится, и поправила ткань, аккуратно повязав его поверх старой толстовки. Тереза наблюдала за этими махинациями молча, слишком ошарашенная, чтобы немедленно выдать адекватную реакцию, поэтому пропустила момент, когда начать отказываться ещё было уместно. Пришлось нагонять: — А… Да что вы, он же — ну, ваш… Она хотела было отдать подарок — или это временное одолжение?.. — обратно, но Вельзевул выразительно глянула на неё пугающе светлыми глазами, и хотя в этом взгляде не было ничего даже приблизительно похожего на угрозу, возвращать вещь расхотелось. Тогда Тереза позволила себе в неё закутаться и спрятала в красной ткани нос, наслаждаясь теплом и едва различимым запахом, похожим на запах странного красного дыма. Вельзевул одобрительно кивнула и подняла воротник пальто. Тереза ощутила сильный укол вины: прекрасно, она теперь мёрзнуть будет, что ли? — Так что там с бездомным и парком? — прежде, чем Тереза успела что-то предпринять, Вельзевул невозмутимо пошла дальше. И подувший холодный ветер, казалось, волновал её не сильнее, чем международные корпорации волновала проблема глобального потепления. — А, ну в общем, да. Я там шла как-то раз, и он почему-то не сидел, а лежал. Я подошла поближе — ну, вдруг плохо человеку, что, мимо пройти? — Большинство обычно так и делают, — меланхолично отметила Вельзевул. Тереза ощетинилась: — Ну, а я не большинство! — чем заслужила себе очередной удивлённо-позабавленный взгляд. — Я подошла, увидела кучу мух в районе глаз, ушей и носа, поняла, что это явно не болезнь, вызвала полицию и ушла оттуда. На самом деле, всё было далеко не так изящно, как она пересказала. Сначала, что было совершенно неважно, Тереза пыталась побороть собственную дурноту, потом на негнущихся ногах добралась до ближайшего телефонного автомата и потратила чуть ли не последние деньги на оплату звонка, сухим голосом сообщила, что в парке лежит труп, и стала ждать. Только когда прибыл наряд и бездомного забрали, она ушла из парка. И уж совершенно необязательно было рассказывать Вельзевул, как она дотащилась в итоге не до магазина, куда шла изначально, а до монастыря и до отца Гарри, на которого вывалила всю эту историю со всеми подробностями и с которым потом сидела и чуть ли не дышала в пакетик, стараясь успокоиться. В такие моменты она особенно ощущала собственное одиночество. Любой нормальный ребёнок мог хотя бы матери выговориться. — С моральной точки зрения ты поступила правильно, — сообщила Вельзевул абсолютно безразличным тоном. — С эгоцентричной — глупо. — А что такое эгоцентричная точка зрения? Вельзевул в очередной раз повернулась к ней, пришпилив к земле слишком внимательным и умным для взрослого человека взглядом. — А вам разве это в школе не рассказывают? Тереза закусила губу, молясь, чтобы за шарфом этого не было видно. От такого не отвертишься. Хотя, с другой стороны, она честно не знала, учат ли в школе хоть чему-нибудь полезному. — О таких ситуациях, я думаю, нигде не рассказывают. Школа в жизненном плане довольно бесполезное место, — по крайней мере, парочка её старших знакомых так говорила. Они, правда, не совсем в обычные школы ходили, но с другой стороны, они в них хотя бы ходили. — Так всё-таки? — Вот как? — протянула Вельзевул. Что-то подсказывало Терезе, что в этот раз отговорка сработала не на все сто процентов и даже не на пятьдесят. — Ладно уж, устрою тебе урок лингвистики. Что такое лингвистика, Тереза тоже помнила довольно смутно, но кивнула и приготовилась слушать. Хотя бы для того, чтобы отвлечь Вельзевул от её очевидно не проработанного плана по уклонению от вопросов о школе. — «Эго» с латыни — «я», центр он и есть центр. Эгоцентризм, отсюда — преследование исключительно собственных интересов, — может, Тереза была не так уж и далека от правды, а Вельзевул на самом деле работала профессором, просто другого направления. — Ты совершила общественно-правильный поступок в целом, но мало кому в здравом уме приятно и вообще нужно смотреть на гниющий труп. — Как видите, я справилась. — Вижу. Тереза мимолётом подумала, что если учителя в школе были бы хоть примерно похожи на Вельзевул, то она училась бы с огромным удовольствием. Увы, эта мысль поспешно отправилась куда-то в район прочих несбыточных мечтаний вроде регулярной крыши над головой и тёплой одежды в холодную погоду. Ладно, и так неплохо. Тереза опять запрыгнула на бордюр и широко расставила руки, балансируя. — Бессмысленная какая-то программа, — и чуть не рухнула с него. — Что у вас, даже обязательной латыни больше нет? — Не-а, — потому что это точно было за гранью фантастики. Конечно, наверняка в приличных школах были какие-нибудь литературные кружки для избранных зануд, где только и делали, что читали всякие скучные вещи вроде этой самой латыни. Но явно не в тех краях, в которых случилось обитать и обучаться основам Терезе. Впрочем, потом она и от этих краёв отказалась. И вовсе ей не хотелось изучать эту самую латынь, которую, по всей видимости, прекрасно знала Вельзевул. Тереза не оставляла попыток выяснить её профессию или хотя бы область интересов, но границы пока получались до невозможного широкие: то биология с этими насекомыми, то археология с этими сундуками, то вот теперь загадочная — и вовсе не интересная! — лингвистика… — Обмельчала порода… — буркнула себе под нос Вельзевул и вдруг повысила голос: — Ты сейчас свалишься. — Не-а! — Ловить не буду, пойдёшь домой насквозь промокшая. В её словах не было ничего неожиданного, Америка не открылась, озарение не снизошло, но от упоминания несуществующего дома Тереза вдруг сникла и угрюмо засунула руки в карманы. А потом и вовсе спрыгнула с бордюра. Как бы она ни старалась, она не могла отделаться от этой мерзкой мысли, что дома у неё, по сути своей, нет. И с каждым разом, когда Тереза случайно про это вспоминала, лгать об обратном становилось всё тяжелее. Другого объяснения тому, что случилось буквально в следующее мгновение, у неё просто не было. — Не страшно, некуда. Вельзевул остановилась. Тереза, осознав, что она сдуру ляпнула, остановилась тоже и втянула голову в плечи. Если побежать сейчас, то она доберётся до выхода из парка, смешается с толпой, уйдёт по переходу и затеряется под землёй. Вельзевул не производила впечатление человека, который погонится за удирающим тринадцатилеткой. А если она всё-таки куда-то позвонит, достаточно будет просто попрятаться пару дней в совсем глубоких трущобах, пока про этот вызов все забудут. Всегда забывают. Тереза напрягла болезненно занывшие ноги. Ещё шарф этот придётся забрать. Или оставить? И как? — Успокойся, — вдруг прорвался сквозь пелену круживших вокруг неё вопросов неизменно невозмутимый голос Вельзевул. Интересно, а если с небес кровавый дождь пойдёт, её это тоже не особо удивит? — А вы не собираетесь закатывать истерику и звонить в полицию? — А похоже, что собираюсь? — Да кто вас, взрослых, знает, — какая-то тщательно маскируемая злость всё-таки прорвалась в голос, горькая, обиженная. Вельзевул тяжело вздохнула, и абсолютно из ниоткуда Терезе в затылок врезалась какая-то крупная, судя по низкому жужжанию, муха. Та от неожиданности аж вздрогнула. — Не собираюсь. Тереза с облегчением вздохнула: за время их короткого знакомства она уже поняла, что ложь Вельзевул не признавала. Ни от себя, ни от других. И вообще казалась довольно адекватной по сравнению со всеми, кто ей до этого встречался, и от неё даже не исходило это нервное чувство затаённого вреда, так может… Нет, оборвала себя Тереза, не дав мысли и шанса окончательно сформироваться. — Но вот объяснение предпочла бы выслушать. Вот тебе, пожалуйста, и уникальное поведение. Лишь колоссальным усилием воли Тереза подавила раздражённый вздох. Все взрослые действовали по одинаковой системе, и она даже не сомневалась, что в конце этого разговора Вельзевул всё-таки устроит ей крайне неприятный разговор с какой-то очередной социальной группировкой, отвечающей за таких беспризорников, и… Честно, ей даже не хотелось думать, какой ад разверзнется потом. — Да что там объяснять, — буркнула она. — А есть вариант сделать вид, что я этого вообще не говорила, и продолжить обсуждать лингвистику? — Нет. Ладно, попробовать всё равно стоило.