Шпана

Когда ты чудовищный демон, воплощающий одно из страшнейших прегрешений человечества перед блажью божьей на протяжении всего существования людской цивилизации, довольно быстро привыкаешь к весьма однообразным реакциям на себя и свою гнилую тёмную — и ещё несколько красочных эпитетов, количество которых разнилось в зависимости от образования смотрящего — сущность. Вельзевул ждала, в порядке убывания, следующего: ужаса, отвращения, отрицания, гнева, может, попыток призвать какого-нибудь олуха царицы небесной. Вместо этого Тереза, этот абсолютно невозможный ребёнок, пропялившись на неё долгие несколько секунд, опустила голову и прыснула в чашку со своим успевшим подостыть чаем. — Прошу прощения? — после нескольких тысяч лет неизменной раболепной истерики в своём присутствии Вельзевул как-то отвыкла от других возможных реакций. — Прости!.. Прости, я просто — сейчас, — Тереза запустила руки в волосы и с силой оттянула их назад своим излюбленным жестом. — Просто это как в «Звёздных войнах». — В американской программе космической обороны времён Рейгана? — Что? Нет, я даже не знаю, кто такой Рейган. Как в фильме. — Президент Штатов в восьмидесятые. А я не знаю, что это за фильм, — честно сказать, Вельзевул и Рейгана-то вспомнила случайно: Аштарот как-то рассказывала, что подсунула в мозги людскому правителю эту абсолютно идиотскую идею, а тот возьми и зацепись за неё. Что такое «фильм», она вообще понимала слабо. — Ладно, неважно, — Тереза хрипло прокашлялась. Вельзевул махнула рукой, и остывшая было кружка моментально нагрелась до приличной для чая температуры. И разумеется, иначе и быть не могло, Тереза тут же обожгла об неё пальцы. — Мне казалась, она не такая тёплая, — обиженно произнесла она, тряся ладонью. — Пей, пока опять не остыло. Заболеваешь же. Тереза с любопытством глянула на чай, будто пыталась по его внешнему виду определить, какого рода дьявольской магией на него только что подействовали, и выяснить, не полезут ли из него черти. Впрочем, не обнаружив никаких визуальных улик, она пожала плечами и с видимым удовольствием отпила добрую половину чашки. Вельзевул продолжала ждать истерики, однако, скорее, уже по инерции, потому что более действенный метод восприятия — наблюдение — подсказывал, что подобной реакции от Терезы не последует. Не в её характере было устраивать спектакль на публику. Публика эта состояла из неизменно засыпающего официанта и попивающей кофе старушки, но всё же. Наполнив чашку свежим и неизменно горячим чаем, Тереза уже придвинула было к себе пирожное, как вдруг остановилась. — Ты же воплощаешь обжорство, да? — Я предпочитаю воплощать чревоугодие, — сморщила нос Вельзевул. Тереза хихикнула, но посерьёзнела практически моментально, требовательно уставилась на Вельзевул. Рассыпающуюся от собственной калорийности выпечку она упрямо не трогала. — Да, верно, — и не успела Тереза развернуть полноценную конспиралогическую теорию, как Вельзевул поспешно продолжила: — И, нет, я не ввергаю тебя в пучину греха тем, что кормлю пирожными. — А вот и не угадала, я не об этом, — жутко собой довольная, девочка всё-таки принялась за еду. — Я к тому, что это из-за тебя сюда каждый раз заваливается куча народа, который сначала заказывает по три пиццы, а потом удивляется, что не может их съесть? — Вполне возможно, — Вельзевул пожала плечами. — Люди в этом веке в принципе прожорливые, и без меня прекрасно обходятся. — Круто. Этого бессмертная демоническая душа не выдержала: — Ты как-то слишком спокойно реагируешь. Буквально на что угодно, как мы все неоднократно убедились в дальнейшем. Это заставило Терезу призадуматься. Она отодвинула тарелку и прокрутила меж пальцев вилку, вонзив её зубчиками в дощатый стол. Что-то подсказывало Вельзевул, что это не самое приемлемое в обществе действие, но ей до этого не было дела. Рамки общественных приличий у людей в принципе были довольно странные. В конце концов отложив несчастный столовый прибор в сторону, Тереза неопределённо дёрнула плечом. Единственное, что выдавало её внутреннее напряжение, это пальцы левой руки, спрятанные где-то в складках сминаемой ими тёмно-красной ткани шарфа. Что-то внутри Вельзевул: то же самое, что заставляло заказывать эти бесконечно сладкие пирожные, нагревать чай и пить ужасный кофе и что приводило её в понедельник и пятницу наверх — словно довольно кивнуло головой, заметив этот шарф, тщательно намотанный поверх кофты. — Возможно. Не знаю, просто отрицать было бы глупо, — обломанный ноготь многозначительно постучал по краешку чашки, которая всё ещё оставалась горячей вопреки принципу теплообмена и прочим названиям, коими люди объясняли отдельные аспекты божественного промысла. — К тому же, ты же не сманиваешь меня в ад или типо того. Хотя, может, там было бы потеплее вечерами. — На нижних кругах температура подчас ниже, чем в космосе. — Это очень холодно? — Да. Тереза хмыкнула и снова спряталась в шарф. Пальцем она задумчиво водила по ободку своей тарелки, и Вельзевул уже не в первый раз за последние несколько недель прокляла мудрёное устройство человеческого мозга, мимики и всего, что между ними. Лезть в чужое сознание, игнорируя личное пространство, казалось ей теперь чем-то неправильным — в конце концов, Тереза поверила в невозможное без доказательств и объяснений. С другой стороны, самостоятельно Вельзевул разбиралась в детской психологии примерно так же, как в ней разбирался Люцифер. Ладно уж, признаю. Никак. — Нет, ты не думай, что я не под впечатлением, — вдруг подала голос Тереза. Она повернула ладонь к себе, чтобы видеть ползущую по указательному пальцу муху. — А они какие-то конкретные или каждый раз разные? — С тобой сидит конкретная. А так — на этой планете существует приблизительно сорок тысяч разнообразных видов мух. В моём подчинении ещё больше — учитывая некоторых вымерших. И конечно же… — Со мной — в смысле, сейчас на мне? — конечно же, Тереза спросила именно о той вещи, обсуждать которую Вельзевул отказывалась даже наедине с собой. — Нет. С тобой, в смысле, всегда с тобой. — Ох. В очередной раз воцарилось молчание. Неловким оно не было, потому что в чужих поверхностных эмоциях, которые Вельзевул улавливала, даже не прислушиваясь, она различала только привычное облегчение от тепла вокруг, сытость и тщательно маскируемый шок, приправленный каким-то нервным неуместным весельем. Ни страха, ни отвращения, которого Вельзевул ожидала с горьким чувством неизбежности, ни возмущения, ни трусоватого желания поскорее удрать. Однако было ведь что-то ещё. Что-то, что Вельзевул не могла понять, распознать, не вторгаясь глубже. Что-то чуждое ей по природе, но становившееся ближе и ближе с каждым таким вечером в кафе. Тишина нарушилась довольно скоро: только Тереза подняла голову, намереваясь что-то решительно выпалить, как из-за стойки изволил выглянуть официант, чтобы сообщить, что заведение закрывается. Вельзевул в очередной раз подавила ревущее желание устроить кровавый пир на мозгах этого несчастного — это ж надо так уметь, что, на свет он полез тоже посреди важного разговора?! — и поднялась первой. Уже снаружи она щёлкнула пальцами, пуская искру в скрученный в сигарете табак. Под навесом у самого выхода из кафе заклубился слабый красный дымок. Мимо неторопливо проходили возвращающиеся домой парочки, которых довольно часто окатывало грязной водой проносящееся по тёмным дорогам такси, неизменно моросил дождь. Вельзевул зацепилась взглядом на разодранный капюшон Терезы и провела вдоль него раскрытой ладонью. Ткань сошлась идеально ровно, будто её только что сняли с ткацкого станка или что там производило одежду в эти годы. — Вау, — выдохнула Тереза, обернувшись через плечо. В глазах её сверкал неприкрытый детский восторг — эмоция столь для неё нехарактерная и делающая её такой беззащитной, что Вельзевул невольно потянулась поправить ей сползший шарф. — Кстати, по поводу шарфа… — Оставь, что ты глупостями занимаешься, — заворчала Вельзевул, пытаясь убрать никак не заправляющийся кончик. — Сильно мёрзнешь? — Да нет, — худющие плечи под её ладонями чуть дёрнулись, — как обычно. И от этого прохладного безразличного тона Вельзевул невольно сжала хватку сильнее, сама не до конца понимая, что она хотела сделать. Частью незримого адского пламени, всегда окружавшего адских князей, она поделилась с Терезой — осторожно, чтобы не обжечь хрупкую людскую оболочку. Та довольно поёжилась, не торопясь выкручиваться, и подмигнула: — Ну, до завтра? — будто ничего толком и не случилось. Накатившую откуда-то со спины волну облегчения Вельзевул успешно списала на радость от возможности удрать из офиса на поверхность. Тщательно измеряя собственную силу, она слабо и неуклюже хлопнула ребёнка по спине: — До завтра. Постарайся аккуратнее бегать под деревьями. — Как пойдёт, — Тереза опустила краешек шарфа, чтобы её муха спряталась куда-то в район накинутого капюшона. — Увидимся! И нырнула куда-то в лондонскую ночную темноту, мигом скрывшись с глаз. Вельзевул как наяву увидела её долгую и извилистую дорогу до родных трущоб и до рукодельного, по сути, убежища в каком-то продуваемом всеми ветрами складе. Потом повернулась, чтобы посмотреть, как очередная счастливо влюблённая парочка — как пить дать, расстанутся через пару месяцев — входит в подъезд несомненно тёплого дома. В последний раз затянулась сигаретой и, небрежно отшвырнув окурок в ближайшую лужу, переместилась обратно в Ад. Дагон, развалившаяся в её кресле, вяло махнула рукой в качестве приветствия. В зубах она держала собственное перо и сосредоточенно изучала какой-то документ родом из века девятнадцатого. Вельзевул сбросила с плеч умудрившееся всё равно слегка промокнуть пальто, поправила одежду, обернулась через плечо: — Полчаса? — Вали уже, не мешай, — беззлобно оскалилась Дагон, сверкая чешуёй на щеках. — Можешь по дороге покормить моих пираний. — Ещё чего. Ад по вечерам был сильнее всего похож… Да на тот же самый Ад, только днём. Демонам не было дела до людских мер времени. Перед Вельзевул расступались молодые демоны, не смея поднять взгляд, с отчаянными криками разлетались тени грешников, дрожавшие от одного взгляда Князя, в своих клетках на разные тона выли церберы, приветствуя своего наместника. Над головой Вельзевул неожиданно взорвалась лампочка — видимо, жаром от верхних кругов выбило пробки. Ах, эта трогательная рабочая повседневность. Она спустилась на второй круг, полюбовалась, как жуткий ураган швыряет грешников на скалы преисподней, кивнула кому-то из стражей и двинулась к источнику того жара, что удушливым дымом витал над всей областью. Её рой недовольно зашевелился под кожей, когда мерзкий серный запах ударил в нос и горло. Честное слово, дымоход почистить — десять минут максимум, как он этим дышит… — Асмодей! Лавовое озеро, расстилавшееся перед её взглядом во все стороны, куда только могло, изошло крупными оранжевыми пузырями. Из кипящей магмы медленно поднялся тёмный силуэт, лишь отдалённо напоминавший человеческий, с наслаждением расправил белоснежные, будто не тронутые копотью падения, крылья, от одного взгляда на которые Михаил, с её-то серыми простынями на спине, впала бы в депрессию похлеще американской. Несколько десятков разноцветных глаз уставились на Вельзевул: — Вельзевул. Моё почтение, конечно, но на кой чёрт ты отвлекаешь меня от томительно тяжёлого процесса исцеления? — Твоя царапина зажила лет сто назад, не распинайся. У меня к тебе важное дело. Связано с надземьем. Асмодей улыбнулся всеми пятью своими пастями, провёл раздвоенным языком по идеально ровным рядам зубов. — Я тебя слушаю. Вельзевул шагнула к берегу, и человекоподобное существо тоже скользнуло ближе к ней, опираясь тремя руками, в которых было слишком много суставов, на импровизированный бортик. — Ты же большой знаток людских правил, — существо польщённо кивнуло. — Мне нужно, чтобы организовал мне жилое помещение. Нормальное, не для оккультных призывов и чем там ещё обычно смертные занимаются. Место — Лондон, где-нибудь подальше от районов, где селятся офисные работники и студенты. Несколько минут в лавовом карьере стояла тишина. — Надо же… — наконец пророкотал нежным бархатом Асмодей. — Очень интересно… Под скептическим взглядом роя он лишь оскалился шире прежнего. — Хорошо-хорошо, о, мой лорд Вельзевул, я всё организую. — Не паясничай. — Да как я смею! — всплеснул Асмодей свободными руками. Посерьёзнел: — Просто помещение, безо всего и безо всех? — Да. С остальным... — Вельзевул гулко вздохнула, скрестила на груди руки, глядя куда-то в густые глубины лавы. — Я разберусь сама.