Шпана

Если бы кто-то два месяца назад сказал Вельзевул, что однажды она будет проклинать саму себя за то, что она так редко бывала на поверхности и совершенно отвыкла от людских столпотворений, она бы рассмеялась наглецу в лицо, морду или что там ещё бывает, прежде чем объять его адским пламенем и потом развеять пепел. Теперь же она шла по улице, испаряя всю влагу ещё на подлёте, и делала ровно это. Люди за последний век умудрились так расплодиться, что заполонили собой буквально всё пространство планеты. Найти в среднестатистической толпе одного человека, даже в рамках города, даже хорошо помня, как этот человек выглядит и ощущается, было практически невозможно — особенно для демонов с их чутьём на всё грешное и стремлением этому грешному поспособствовать. Вельзевул уклонилась от столкновения с каким-то поздним прохожим и раздражённо махнула рукой. Ближайший столб сместился буквально на десять сантиметров влево, и прохожий влетел в него носом. Это действие придало Вельзевул хоть каких-то душевных сил. Она выпустила на волю тропических мух, послала их кружить над районом, рядом с кафе, в парке, даже к дряхлому монастырю парочку отправила — и в глазах у неё моментально зарябило от информации, от чужих сердцебиений, среди которых никак не слышалось нужное, важное. Проклятье, ну что ей стоило начать с ключей? Проклятье, почему так и не случился Армагеддон и не проредил эту бесполезный сброд хотя бы наполовину? И куда — проклятье — умудрилась за несколько минут деться Тереза?! Она свернула в знакомые подворотни, где когда-то младший демон должен был передать ей шумерские тексты, пытаясь уловить хоть что-то. Какую угодно наводку, след… Двое её постоянных дозорных — вымершие много лет назад в соседней галактике — вдруг с низким гудением взвились в воздух, перекрывая путь кому-то чужому. Чужак, впрочем, оказался настойчивее: он миновал грозно выглядящую линию защиты и с размаху врезался прямо в лацкан пальто — туда, куда обычно была приколота брошь, которую Вельзевул сейчас судорожно сжимала в ладони. А потом отлетел недалеко и врезался снова. Да. Слава дьяволу, да! В голове само собой всплыло имя которое Тереза — невозможный ребёнок — дала своему защитнику. — Таран, — и это решение Вельзевул должна была уважить, хоть сама она никогда не персонифицировала свой рой — что им, делать больше нечего? — Что такое? Что с Терезой? И одно касание его крылышка сказало ей всё, что нужно было. Бесполезное сердце пропустило удар. Дьявол. Вельзевул усилием воли запихнула всю свою бесконечную плоть глубже в человеческую оболочку. Она сдерёт шкуру с этого идиота, по кусочку, медленно, своими лучшими и самыми ржавыми щипцами, чтобы ему было больно, она устроит ему ванну из кислоты, она… Надо вытащить оттуда Терезу. Дикая ярость отступила сама, склонила голову перед доселе неизведанной эмоцией — тревогой за кого-то ещё, маленького и слабого, пока не способного защититься самостоятельно. Вельзевул пошла всё быстрее и быстрее, скользнула в ближайшую стену, не утруждая себя людскими тропами. Гниль, падаль и гнус следовали за ней по пятам. Уже бегом она добралась до нужного места, в какой-то момент уцепившись всем своим бессмертным естеством за знакомый шарф — слава всему и вся, слава Люциферу, слава здравому смыслу, Тереза оставила его себе. И с трудом остановилась, схватившись когтистой рукой и ещё несколькими тысячами маленьких мушиных лапок за стену, сжав камень так, что застонал жалобно фундамент. Перед её пока ещё смертными глазами предстала размытая картина: уродливый чёрный силуэт, размахивающий лапами и дышащий пламенем, капающий слюной на камень… И маленькая светлая фигурка с красным всплеском на шее, ловко крутящаяся вокруг него. Белая ярость застлала ей взор. Вельзевул побежала. На первый её шаг из-за волос прорвались, наконец, рога: пять, десять пар, на второй пошла рытвинами кожа и разошлись челюсти, фасеточная сетка покрыла глаза. А на третий к ней пришёл весь её Рой. Она отшвырнула низшую тварь прочь, и мухи облепили все его глаза, впились в плотную шкуру, забились в ушные раковины, глотку, ноздри, обглодали язык. — Мерз-з-зкая др-рянь! Ты смеешь… — от гнева, страха, облегчения, бешенства ей не хватало дыхания, не хватало слов. — Ты смеешь, ж-ж-жалкая погань!.. Ребёнка, которому нечем защититься, который ничего не сделал этому сборищу безмозглых подземных идиотов, чьё частое сердцебиение она слышала сейчас за спиной — Вельзевул рефлекторно раскрыла крылья, и хитиновые, блестящие и дрожащие, и пернатые, покрытые как старыми шрамами, так и густыми смоляными перьями, пряча её за собой. Ребёнка, который ходил по чёртовому осеннему Лондону в весенней одежде, прятался в шарф, смущаясь, шутил, бегал по бордюрам, дарил ей подарки… Её ребёнка. Вельзевул зашипела, пригибаясь к земле, когда низшему хватило дурости подняться. Ей хотелось мучать его: долго, со вкусом, это она хорошо умела. Хотелось слушать вопли и мольбы о пощаде. И всё же, одного испуганного всхлипа моему лорду оказалось достаточно, чтобы она протянула руки и просто оторвала дряни голову. — Ешьте, — обратилась к своему Рою князь Вельзевул. И они начали пировать. Все, кроме одного. Таран вился вокруг дрожащей Терезы, которая следила за его суматошными движениями. Вельзевул оставила Рой наслаждаться своей пищей и загнала под людскую кожу всё: рога, лишние глаза, хоботки, лапы, хвосты, челюсти, спрятала с треском жёсткие крылья. Оставила только пернатые, бесполезные, давно уже её не державшие. Зачем-то. — Терез-за, — от жужжания избавиться было сложнее. Вельзевул было плевать, мелочь это всегда скорее веселило, чем пугало. — Он тебя не ранил? Ребёнок помотал головой, глубже прячась в шарф. Руки у Вельзевул подрагивали от эмоций, то и дело кончики пальцев щекотали спрятанные когти, но она держалась, стараясь говорить ровно. Люди всегда плохо реагировали на истинные формы демонов, в четырнадцатом веке встреча с каким-то святошей вообще могла закончиться смертью последнего от давления и кровоизлияния куда не надо, она иногда даже приступить к запугиванию не успевала. — Н-нет, — впервые на её памяти у Терезы дрожал голос. — Я его… Яблоками. — Прости? — Вельзевул наклонилась к ней, не веря смертному слуху своей оболочки. — Яблоками из м-монастырского сада, — повторила Тереза уже чуть живее, подняла заплаканный, перепуганный взгляд. — Подумала, раз со святой — вроде как — земли, то поможет… Дьявол подери этих монахов, что, благодарить их теперь как-то придётся?! — Помогло, — Вельзевул вспомнила слипшуюся складками плоть и немедленно ощутила, что эти участки её Рой брезгливо отбросил в сторону. С секунду они молчали. А потом Тереза молнией рванула вперёд, оттолкнувшись от стены, и обхватила Вельзевул за пояс, куда доставала, спрятав лицо где-то в пальто. — Я так испугалась, — плечи у неё дрожали. Или это она вся дрожала. — Ну тише, тише, — нужные слова впервые в жизни нашлись сами. Вельзевул положила ладони ей на спину и прижала к себе так крепко, как только могла себе позволить, чтобы не причинить ненароком боли стальной хваткой. — Всё хорошо, Тереза. Я здесь. Всё хорошо. Правой рукой она случайно зацепила разодранный капюшон и невольно усмехнулась. А потом, чувствуя, как Терезу по-прежнему колотит от холода, адреналина и прочих самых разных чувств, спрятала её в кокон из собственных крыльев: бесполезных для полёта, но хотя бы тёплых. Тереза повернула голову, всё ещё не отпуская Вельзевул, с восторгом глядя на лоснящиеся чёрные перья. — Ух ты… — Да что там, — отмахнулась Вельзевул. — Лишний вес, и всё. — Неправда! — тут же ощерилась Тереза. Вельзевул вздохнула. Десять минут назад этот возмутительный человечий детёныш пережил схватку с демоном, пусть и низшим, и увидел в почти истинном обличье одного из князей Ада. И теперь она упрямо с этим самым князем Ада спорила. Невозможный ребёнок, да, Вельзевул? — Это ты Асмодеевы не видела ещё. Вот у него красивые, будто и не падал. Падал, конечно. Вслед за ней — её в сторону, на песок, а сам на камни. Короткий период передышки прошёл. Тереза вдруг снова уткнула в неё нос и всхлипнула, крепче сжала в дрожащих кулаках ткань пальто. Вельзевул опустилась на колено, по-прежнему пряча её в крыльях, заглянула в поблескивающие тёмные глаза. Уловила в них отражение своих собственных и поспешно спрятала фасетную сеть за светлой, будто выцветшей радужкой. — Что такое? Всё хорошо, он больше тебя не тронет, — никто больше не тронет, Рой позаботится, она их всех с Терезой оставит, если нужно будет, пускай развлекается, имена им придумывает. — Извини меня, — сказала Тереза, — не надо мне было убегать. Он говорил, что я — твой рычаг давления. А кто это вообще был? Вельзевул пренебрежительно глянула в сторону трупа. Того, что от него осталось: всеядные мухи сейчас с упоением высасывали из скелета костный мозг. — Кто-то из Мамоновых. Сам, старый ублюдок, не рискнул. — … Ладно, сделаю вид, что знаю, кто это. — А вам разве священник не рассказывал? — хмыкнула Вельзевул. — Так я как про тебя услышала, убежала и не дослушала. Не выдержав, Вельзевул тихо засмеялась. — Алчный он, если вкратце. Когда дело касается власти — особенно. Тереза промычала что-то неопределённое и глянула в сторону. На Вельзевул она упрямо не смотрела, и последняя потратила несколько долгих секунд, прежде чем поняла, почему. Она осторожно коснулась рукой — тщательно контролируя температуру своей кожи — лица Терезы и мягко повернула её за подбородок к себе. — У нас, демонов, иногда совсем плохо с людскими словами. Из старших Люцифер только хорош, да и то не всегда. Ты не рычаг давления на меня, Тереза. Никогда им не была и не будешь. — А кто я тогда? — и девочка наконец посмотрела на неё, грустно улыбаясь, будто уже знала, какой ответ услышит, и готовилась к нему заранее. Что ж, верила она в это или нет, Вельзевул умела нарушать чужие ожидания. — Я тоже старший демон, Тереза, у меня со словами тоже не всё в порядке. — А точно старший, а не старый, ты не путаешь? — ухмыльнулась мелочь, и что-то вроде старого игривого задора сверкнуло в её взгляде. Вельзевул даже ругаться не стала. — Всё не настолько плохо, прояви уважение! — Тереза засмеялась, часть напряжения ушла из её плеч. — Так вот. Тогда, в кафе, я начала не с того и не так, — Вельзевул потянулась рукой в карман и вытащила ключи. Стряхнула с них обкусанную мухами чешуйку. — Я хотела сказать, что тебе не нужно оставаться на улице, потому что ты можешь — если хочешь, конечно — остаться со мной. Тереза застыла. Кажется, перестала дышать. Медленно перевела взгляд с ключей на Вельзевул. Запоздало опомнившись, втянула носом воздух. — А ты… — закашлялась хрипло, заставив Вельзевул нахмуриться: разболелась всё-таки. — Ты это серьёзно? — С чувством юмора дела обстоят ещё хуже, чем с людскими словами. Тереза продолжила выжидающе вглядываться ей в лицо, строгая, напуганная, держащая на стальной привязи собственную надежду. Вельзевул свободной рукой сжала её худющее плечо: — Да. Я не имею даже малейшего представления, как работает людское общество в эти годы, но зато точно знаю, что дети вроде тебя не должны жить на улицах. Ты не должна жить на улице. Понимаешь? — Чуть-чуть. Ни разу такого ещё не слышала, — Вельзевул осторожно погладила её плечо большим пальцем, откуда-то зная, что нужно делать. — Но звучит здорово. Базовое, очевидное право на дом и семью воспринимать как что-то сказочное. Вельзевул очень жалела, что мальчишка-Антихрист отказался уничтожить себе подобных. — Я не умею нормально жить, — вдруг сказала Тереза. — А ещё я додумываю и преувеличиваю. И дерусь. — Ничего страшного, — заверила Вельзевул. — Меня тоже обычным лондонским жителем не назовёшь. Эту квартиру, — она прокрутила на пальце ключи, — вообще Асмодей добывал, я в этом ничего не смыслю. Надеюсь, там хотя бы кровать есть. Тереза хихикнула, потом во взгляде её зажёгся интерес: — А вы дружите? — и так же быстро этот интерес сменился страхом: — А он не будет против — ну, меня? И вообще все твои? Вельзевул задумалась. Даже спустя много тысяч лет совместного проживания первый вопрос иногда мучал и её саму. Не совсем в такой формулировке, конечно, но всё же. Со вторым вопросом всё было гораздо проще. — Нет, «мои» возражать не будут, — а кто рискнёт, с тем она сама разберётся — как разобралась с Мамоновым прихвостнем. — И, наверное, дружим. Мелочь довольно кивнула. Потом чуть поёжилась и подавила зевок. Вельзевул потянулась сознанием узнать, где сейчас относительно траектории солнечного света находилась их подворотня. Наблюдение показало, что до рассвета — отправной точки, с которой люди обычно начинали функционировать после абстрактного бездействия, именовавшегося «сном» — оставалось ещё часов шесть точно. — Ну что? — спросила Вельзевул. — Пойдём выяснять, распространяются ли таланты Асмодея на дизайн жилых помещений? Она отпустила плечо Терезы, чтобы вместо этого протянуть ей руку — раскрытой ладонью вверх. И девочка аккуратно, недоверчиво, взялась за неё. — Да, — она улыбнулась куда-то в шарф, спряталась в него. — Да, пойдём.