Плибеки в виноградном соку

Pizdec nahoi blyat. Рыжая актрисулька правильно всё запомнила*, и только это в голове и крутится. Я капец аутентичный, конечно, тру рашн пацан, ледяной, блять, тигр. И вот мы сошлись: лёд и пламень. Тринидад и Тобаго. С-сука, что я несу? Дурацкий Бека, делает что-то странное со мной, а я ведь такой независимый, такой непрошибаемый. Угу, непрошибаемый дебил. За заляпанным окном поезда поля сменяли леса, а леса – заброшки и подёрнутые болезненно-жёлтой ряской болота, которые возникли за три дня непрекращающихся ливней. Юра сидел, подперев щёку кулаком, и унылые пейзажи за окном вторили его настроению. Он почти вжался в стекло, сгруппировался, насколько мог, поджал под себя ноги, сложившись, как книжка, чтобы не дай бог не коснуться отабекова плеча, пока тот дремал в соседнем кресле. Боялся потревожить – его и себя. Алтына к нему пару часов назад привёз самолёт, и вот уже надо было ехать в Нижний на Юркины ебучие сборы, так пусть отдохнёт. А себя – потому что сейчас Юра чувствовал себя так, словно любое прикосновение вызовет взрыв. Всех либо накроет дождём из ядовитых игл, либо накроет его – волной из жгучего желания наброситься на казаха прямо в вагоне. "Болезненная привязанность", – говорит Виктор, ещё головой качает дофига озабоченно. Лучше бы совет дал, как не стать таким слащавым пидором, как он сам. Хуй уже с ним, что вообще придётся им становиться – ну или кем там, очередным херсуалист... суалом, бестолочь, когда уже запомню? Но хотя бы не таким мерзким, как Никифоров. "Первая любовь", – лыбится Кацудон и прячется за сияющими стёклами очков, как задроты в аниме. Ещё так прячутся злодеи, но злодей из него херовый. Хотя-я в тихом омуте... Выкрал же он себе своего Витеньку, чем не злодей? "Хороший у тебя друг", – радуется дед, и сердце ноет. Мы и так нифига не видимся, сто лет ему ничего не рассказывал, а так хочется – жесть. Чё только говорить? Деда, мы тут с Беком поебёмся тихонечко, ты не заходи? Ну как поебёмся – пока только подрочим. Какэтокстатизаебало, когда уже будет время, чтобы нормально подготовиться, а не "у меня есть сутки, самолёт в Питер через два часа, встретишь?" Мать бы, кстати, тут же раскусила, стопроц. Последний раз, когда летал к ней в Америку, насчитал пять геев из десяти мужчин на её вечеринке, и это только открытых. Она всё намекала на то, что я какая-то хуерга индейская, с двумя душами, winkte** или чё там. Нихера не с двумя – не факт, что даже с одной. Хотя ноет, пиздец. Но это, может, просто расту и межребёрная невралгия. Из мыслей вырвал бархатный голос. — Красивый ты, Юра. — Ты меня до инфаркта решил довести? – заворчал, завозился, снова попытался отползти, только некуда уже. — Нет, конечно. Просто сидишь такой, смотришь в окно, а сам красивый. Я откинусь, ей-богу. Не от приступа, так от токсикоза. Эти его глаза золотые, кожа золотая, руки золотые. Ох, что он этими руками золотыми делать умеет. Скорее бы в номер. — Ты мне говорил. — Когда? — Перед Галой. И ещё раз, на тебя тогда что-то нашло. — Ты против? — Не, – Плисецкий дёрнул плечом, – но просто не правда. — Правда. — Да ну, я стрёмный сейчас. Отабек покорно вздохнул. — Согласен. — Чего-о? – Плисецкий вскинулся, вперился пламенеющим взглядом. — Такой страшной рожи больше в вагоне ни у кого нет. Вообще, во всём поезде, конечно. Так что это я тебе комплимент сделал. — Бека-а, – Отабеку могло бы чувствительно прилететь под рёбра, но даже дремота не испортила безукоризненную реакцию. Бек был всегда начеку. И всегда готов посвятить любованию Юрой минуту-другую-шесть на произвольную-час-день. Прекрасный дикий кот. Выпускает когти без предупреждения, сияет зелёными глазищами, обжигает ядовитой слюной, а сам при всём этом ой как не прочь прийти поластиться. Голова от красоты такой и кошачьей противоречивости кружится, когда на него смотришь исподтишка. А как поймаешь взгляд напрямую, вовсе бросает в жар. А ведь я всегда был жаропрочным. Его внимание нужно заслужить, доверие – завоевать и всё время поддерживать, напоминать, что я свой. Страшно спугнуть, спешка подобна смертельной ошибке. Я пять лет выжидал, чтобы напомнить о себе, рассказать о том, что он значил для меня все эти годы. Не в лоб, конечно, но где-то на грани. Не знаю, чем я думал, ведь по всему выходит, что я его сталкерил. А Юрий Плисецкий за такое может как минимум с вертухи в щи, а то и вообще разжаловать из прикасаемых. Но как-то прокатило, спасибо испанской атмосферности и случаю, позволившему мне его выручить. А потом, через полгода осторожных знаков, прокатило ещё раз. Не знаю, какого хрена я не сдержался, но ждать ещё пять лет в любом случае было бы не вариант. Слишком близко, слишком остро с ним рядом, пряно как-то и до одури горячо. Теперь, главное, не нарушить равновесие. Держи лицо, Алтын, и хватит на него уже пялиться. Вон, стесняться начал, стрёмным себя считает. Большая удача, что он вообще со мной решил состыковаться и поехал в Нижний не сразу на Сапсане из Питера, а через Москву. Это мой первый отгул за два месяца, ну и куда деваться – решили, что я составлю ему компанию, раз сборы не подвинешь. Кому расскажешь – не поверит, что ледяной тигр с кем-то такой тёплый. Нам бы пару часов ещё продержаться в соседних креслах, а потом – отель с комнатой на двоих, а на сборы – только утром. Оставшийся путь Юра провёл в наушниках и поглубже натянув капюшон зелёной толстовки с концептуальной каллиграфической надписью "Шишки", периодами материл пропадающий в "этой жопе" интернет и словно даже сидел не с Отабеком, а сам по себе. Казахский захватчик его невниманию немного удивился, но не стал настаивать на общении и погрузился в дрёму. *** Какой ты еблан, Плисецкий. У Бека на лице написано беспокойство. А ты не можешь себя победить и снова оттаять. Тебя его "красивый" дохуя триггернуло. Сначала поломался, приятно же, а потом грузанулся, потому что вечно эти "красивый", "милый", “няша”-хуяша. Я не девчонка, я никогда не хотел быть феечкой и принцесской, а все только это во мне и видят. Когда там уже щетина вылезет, которая поможет подвинуть эту "утончённую приму"? Но всё это мои проблемы, а не его. — Эй, – Юра дотронулся до руки казаха, пока тот тянул кофе, старательно на него не смотря. Алтын встретился со взглядом зелёных глаз и вопросительно приподнял бровь: — Всё нормально? — Допивай быстрее, хочу в тепло. И твоё тепло тоже хочу, аж скулы сводит. Несколько часов подряд сижу нога на ногу, устал. В кофейню эту завернули вынужденно, потому что ну нельзя погоде быть таким говнищем, когда ты какой-то неподготовленный – ветровка слишком лёгкая, шарф захоронен глубоко в чемодане. Мальчик-бариста тут такой сладенький, с голосочком таким девчачьим, что я и бал. Хорошо, что у меня нормально ломается, хоть по нему не будут с феей сравнивать. Табличка на стене: "Мы живём, чтобы пробовать". Вот ты и пробуешь, Плисецкий, чо. Сразу хардкорно, сразу с лучшим другом, горячим казахом, призёром хуй-сосчитай-скольки соревнований, на три с лишним года тебя старше. Упробовался уже, а всё ещё голодный. Когда там номер? — Пошли, – прочитал в зелёных глазах нетерпение Алтын и залпом допил свой флэт. На выходе он придержал перед спутником дверь. Глупости какие, Юра и сам может перед кем угодно её открыть. Поэтому кинул осуждающий взгляд вместо "спасибо". — Чего ты? – Отабек за сегодня устал теряться в догадках по поводу настроения Юры. — Ничё, – Юра с остервенением вцепился в рюкзак и выскочил в мерзкую морось, повисшую в воздухе, как туман – не дождь, а недоразумение. Если верить мэпсам, от Покровской до отеля несколько сотен метров. Никто же не увидит, если их я пройду, засунув руку в Бекин задний карман? Отабек, колеблясь, раскрыл над ними зонт. Опять шикнет? — Ты мой этот, – Юра пощёлкал пальцами, подбирая слова, – зонтоносец. — Это честь для меня, мессир. Интересно, мессир и миссионер – одно и то же? Потому что я заинтересован. *** — Номер на Отабека Алтына. Пока девушка на ресепшн искала бронь в базе, Юра вальяжно облокотился на столешницу и разглядывал никому ненужную сувенирку в витрине. Серьёзно, кто-то берёт портмоне с логотипом отеля? Это ж насколько тебе должно быть негде жить, чтобы ты так радовался значку ночлежки, в которой провёл пару дней? Ну чего она копается? Сумка адово тянет плечо, другое тоже адово тянет. — Ваши паспорта, пожалуйста. Юра нехотя раскопал в рюкзаке свой. Отабек забеспокоился, но заметно это было только Юре. Когда Бек нервничал, он сжимал губы в тонкую полоску и сильнее стискивал лямку сумки. Девушка просмотрела паспорта, судя по отсутствию живого интереса, не узнала никого из фигуристов, но перевела взгляд с одного на другого юношу и, поколебавшись, произнесла: — Я бы хотела уточнить на всякий случай: номер с двуспальной кроватью, – и выразительно замолчала. Юра театрально всплеснул руками: — Отабек, как же так. Что же делать? Я не перенесу, если ты снова столкнёшь меня на пол во сне. Алтын поперхнулся. — Всё нормально, если дадите второе одеяло. — В номере и так два, – учтиво сообщила девушка. — Бек, ты думаешь, мы замёрзнем? Мне что-то подсказывает, что будет жарко, – в тон Плисецкий вложил весь актёрский талант, какой нашёл. — Благодарю, – поспешно кивнул Отабек, нетерпеливо взял из руки девушки ключи и, развернув Юру за талию, повёл его по коридору. — А мне что-то подсказывает, что ты не хочешь со мной видеться. Потому что секс с несовершеннолетними не поддерживают ни в одной из стран. — Позвольте! Какой-нибудь Йемен или Катар, Зимбабве или... — Европейских. — Да, скифы мы! Да, азиаты мы! – вскричал Юра, захлопывая дверь номера ногой. Девушка за стойкой покачала головой и нажала на кнопочку tweet: "Казахский и русский фигуристы налаживают межкультурные связи в нашем отеле, и ещё есть пара свободных номеров для поклонников ;)" Спустя пару минут в номере зажёгся свет. Целоваться можно и в темноте – не сразу разберёшь, где тут выключатель, и первую порцию жадных подростковых французских дарили-получали, не отвлекаясь. А вот дальше так уже неудобно, и очень надо в ванную. — Я щас, – сообщил встрёпанный Плисецкий и щучкой проскользнул в приоткрытую дверь. Когда он вышел, на кровати лежала футболка с узнаваемым леопардовым принтом. Вот только она была розовая, а пятна – флуоресцентно-голубыми. Юра сглотнул и неверяще посмотрел на Бека. — Откуда? — Ну ты же хотел, – так сказал, словно само собой разумеющееся. — Как ты, блин, запомнил? – получатель с горящими глазами крутил в руках сокровище. Пиздец-пиздец-пиздец. Она охуенная, я тогда так расстроился, когда в ЦУМе моего размера не оказалось. А он запомнил, он нашёл. Ё-маё, за что мне такое счастье? Через голову стянув толстовку, немного запутавшись и даже на пару секунд постыдно застряв в капюшоне, он справился и вот уже сиял в подарке. Отабек разулыбался. На контрасте с тем унынием, что было за окном, и с тем молчаливым настроением, которое с начала поездки было у обоих, сейчас в номере царил маленький Малибу. — Хорошо села, – одобрил крутящегося Юру Отабек. – И ключицы в вырезе видны. — Ценитель? — А если и да? Смешной такой, восторженный. Вовсе не ледяной тигр. Да и почему тигр, когда леопардёныш? Вон, шкура как раз подходит – яркая, контрастная с ним, светлым, сиятельным. А иногда как кинет особо шальной взгляд – так вообще дракон огнедышащий. Молодой, прекрасный. Крылья расправит и полетит жечь сердца. Отабек жестом подозвал к себе Юру. Тот, довольный, красуясь своей длинной белой шеей и хрупкими косточками во всех возможных форматах, приблизился и с удовольствием сложил руки на шее у Отабека, позволяя обнять себя за талию. Большим пальцем Бек обвёл его ключицы, кадык, по нежной коже на шее проложил путь до ушной раковины и скулы. Если можно раздевать глазами до костей, то именно это он и делал. У Юры бежали мурашки и в животе закрутили особо тугую пружину. Стояло давно и колом. Поэтому когда вслед за пальцами последовали губы, Плисецкий почти прокусил себе язык, мыча и из последних сил пытаясь не стонать. Отабек отстранился и посмотрел на своего ручного тигра. От его ресниц полупрозрачных ведёт почище алкоголя. Каждая наполнена не иначе как ядом или дурманом. Светлые, почти незаметные, но пушистые такие. Созданы, чтобы оттенять тонкие веки с сетью мельчайших сосудов и подчёркивать выразительные зелёные глазища. Что-то инопланетное в них есть. В нём всём. — Ты начал что-то очень интересное, но отвлёкся, – Юра ткнул Бека в плечо, а сам потянулся за новым поцелуем. — Ресницы у тебя длинные. — Их нихериночки не видно. — Всё видно. — Видно, потому что морда за лето сгорела, ну. — Да перестань. — Это ты перестань мне комплименты делать, – посуровел тигр. — Почему? — По кочану, – пахнуло холодком, как когда открываешь морозилку. Отабек предпочёл меньше думать и больше делать, тем более, думать становилось всё тяжелее. Обновку решили оставить, а вот большинство из других предметов одежды спустя минуту было раскидано, где придётся. Леопардёныш с довольной хищной ухмылкой возлежал на подушках и, приподнявшись на локтях, рассматривал своего красивого бойфренда. — Ты казахский Аполлон, ты в курсе? — Нет у нас Аполлона, – фыркнул Бек, склоняясь к Юре и кусая за мочку уха. — А ваше это... тигрианство? Алтын тихо рассмеялся. — Тенгрианство***. И его мало кто практикует. А вот я как раз практикую тигрианство, и тигр у меня тут один. Он провел ладонью вверх по внутренней стороне бёдер Плисецкого, решительно их подставившего, снова спустился ниже, коснулся кожи под коленом. — Нежная такая, – мечтательно заметил казах. — Да блять, – взгляд Юры изменился, всё тело напряглось и схлопнулось, он поджал ноги и оттолкнул Отабека. — Что я не так опять сказал? – Алтын нахмурился, навис над подростком, ища ответ. Возбуждения как не бывало. — Что у меня нежная кожа. — И? – если бы Отабек не был собой, его бы затрясло от непонимания. — То я красивый, то нежный, то утончённый, то ещё какой. Повисла пауза. Бек всем видом показывал, что без объяснений он не сдастся. — Во мне вообще есть хоть что-то от мужика, кроме взгляда воина? – он смотрел с вызовом, обидой, мольбой. — Юр, ты серьёзно? – Алтын обомлел. Так вот в чём дело, тигр. — Серьёзней некуда, – голос стал тише. — Как насчёт уверенности? Твоей честности. Твоей решительности. Юра не моргал. — В тебе очень много прекрасных качеств, внутри и снаружи, и я их не делю на мужские и женские. — Бек, твоя толерантность иногда из пальца высосана. — Из какого? – Алтын перехватил ладонь Плисецкого и поцеловал подушечки на указательном и большом пальцах. — Дофига остроумно, – фыркнул Юра, но заметно расслабился. — Ну а откуда это? Нежное – не обязательно девчачье. Нежное – просто нежное. А грубое может быть и не мужским. Парни закатывают истерики почище дамочек, а женщины по горящим избам мужей на конях выискивают и на плечах выносят. — Тебя прорвало, что ли? – Плисецкий заржал и притянул его к себе. – И нечего руки качать, я перекаченных не люблю. Отабек послушно опустился на локти, касаясь кубиками впалого живота Юры под собой, осторожно устраиваясь между его согнутых ног, из-за которых и начался этот разговор. — А фиг ли ты всё время передо мной двери открываешь? Даже когда мы ещё не встречались открывал. Я и сам могу. — Чушь какая, – Отабек улыбался и с трудом верил, что можно так загоняться. – Потому что для меня всегда было само собой разумеющимся немножко за тобой ухаживать. — Потому что я как баба? Как там, – он раздосадованно стрельнул глазами, – субтильный, во. — Бестолочь. Потому что я в тебя всегда был влюблён. Плисецкий закусил губу и задержал дыхание, теряясь в ощущениях, – было несколько неловко. Обвинял Отабека непонятно в чём, а в ответ – одни приятности. Алтын провёл костяшками по его щеке и продолжил: — Это всё конвенциональная красота****. Ты пойми, мы все оперируем стереотипами, но они имеют мало общего с реальностью и только расстраивают, потому что им невозможно соответствовать. — За все эти заумности прооперировать хочется твой язык, – Юра клюнул его носом в лоб. – Бек, иди в активисты. Феминисты, например. — Это мой план Б после завершения карьеры. — Какой основной? — Открыть с тобой школу. — Ба, а мужики-то не знали, – присвистнул непоставленный в известность сооснователь. — Мы ещё обсудим. Отабек почувствовал, как мышцы снова наполняются жаром. Он вопросительно посмотрел на виновника остановки процесса. — Чё ещё? Пока не убедил. — Юр, я в восторге от твоих контрастов. Ты сильный, ты хрупкий, ты то бьёшь наотмашь, то предусмотрительно отступаешь. У тебя семь пятниц на неделе, но ты всегда знаешь, к чему идёшь. — Продолжай, – Плисецкий под ним завозился, пальцами начал чертить узоры на груди, через ключицы на плечи, до локтей – невесомо, щекотно, волнующе. — Ты смелый. — Ловкий, умелый. И джунгли меня зовут. — Именно. Ты то гроза района, то... виноградик, – усмехнулся Отабек, потянувшись за поцелуем. — Гроза района в розовом леопарде, хуле, – смешок получился едким, очень Юркиным. — И это тоже классно, Юр. У тебя свой стиль, и он рисковый. Мне очень нравится, что ты – парень с не самой стандартной внешностью, поведением и тем, что выходит, когда одно накладывается на другое. Таких, как ты, нет, чтобы от контрастов коротило. А при этом подумай, сколько таких, как я – в кожанках, с баззкатом и в белых футболках? — Таких – тоже ни одного, потому что ни у одного из них нет рядом грозы района в леопарде. Новый поцелуй в шею был встречен бурно – в отабековы плечи вцепились, выгибаясь навстречу и придушенно поскуливая. Потом на секунду всё снова замерло. — Бек, а если не делить, что по-бабски, а что нет – я могу стонать? Нифига уже не видно в этом свете, но щёки у него наверняка пылают. — Ты можешь что угодно. Стонать, материться, кусаться и царапаться, – закончив фразу, Отабек прикусил белоснежную кожу рядом с кадыком, отчего Плисецкого прошило до пят. – И я тебе даже больше скажу: меня это очень возбуждает. Это куда как лучше, чем когда не понятно, что у тебя на уме, леопардёныш. — Ну ок, – радостно отозвался получивший индульгенцию. – Тогда соседям лучше достать беруши. А тебе приготовиться оглохнуть. — Валяй, – засмеялся Отабек, и уже через один поцелуй понял, что угроза была более чем реальной. С утра как-то надо будет смотреть в глаза девушке на ресепшн, но сейчас, пожалуй, можно об этом и не думать. Может, это он Юру так во сне с кровати спихивал. Сто раз подряд. _______________ *Элизабет Олсен и её познания в русском мате **winkte – человек с двумя душами, мужской и женской, у одной из народностей американских индейцев, взято из "Неподобающее воспитание Кэмерон Пост" ***Тенгрианство – древние верования казахского народа ****Конвенциональная красота – основанное на стереотипах о феминности и маскулинности представление о женской и мужской красоте