***
Своды собора сходятся наверху шестиугольником - очень красиво. Старая часть собора вся сделана из белого камня - он слегка желтел от копоти, но никогда не серел и не крошился, а если разрушался, то сразу и полностью. Стены белили на Рождество и перед Пасхой, но подмазывали трещинки регулярно. Мастер Тэ - экая невидаль! - носился с кисточкой наравне с чернецами. Не закатывая рукава, он тщательно промазывал каждый разрыв, чуть ли не на коленках ползая. На вопросы о том, почему мастер не даст эту работу на выполнение низшим по чину, Тэён отвечал всегда одно и то же: - Нужно закрыть пустоту до того, как она разрослась. Всё несущее должно быть крепким, иначе наш храм падёт. Ёнхо легонько гладил кистью стенку прямо над аналоем; запястье обжигало тепло свечи, но пастор терпеливо и медленно убирал трещины. Если бы было так легко найти трещины духа, как мне сейчас в храме, если бы можно было так легко всё вылечить, как закрасить известью. Как долго будет держаться склеенное? Будет ли оно держаться насильно? Из-за чего оно вообще разошлось? Ёнхо выполнял свою работу методично и вдумчиво, и белила остались только на его пальцах, на самых кончиках; его ближайший сосед, Ренджун, измазался весь - даже лицо было забрызгано белым. Он был моложе пастора, чрезвычайно жизнерадостный служитель, чья улыбка увядала осенью, но расцветала каждый раз, как он брался за любую работу в соборе. Ёнхо часто и тепло рассуждал о Ренджуне. Его душевные разлады исцеляются так же легко, как и появляются. Всем бы так жить; но зачем тогда церковь, если не для исцеления того, что бескровно и бестелесно, однако страдает? Пастор стоял посреди собора, закончив работу и не зная, куда себя деть. - Иногда мне кажется, что радость собора держится только на детях, что приезжают к нам. Как вы думаете? Ёнхо повернулся резко, всем корпусом, полы рясы метнулись по полу - Ренджун весь мелко вздрогнул. Высокого, молчаливого и обособленного, его побаивались хотя бы те, кто здесь недавно или мельче его. Стригся Ёнхо коротко, кое-как, но в последнее время он и забыл об этом - волосы отрастали, и лицо его от кроткого и спокойного превращалось в дикое. Ещё один пугливый зверёк... Вы все убегаете. Разве у меня не живое сердце и тёплые руки? Милый, милый Ренджун... - Дети не увеселяют взрослых. Они творят добро по нашей указке и грешат по нашей указке. С ними нужно быть осторожнее. Священник стушевался от такого ответа, смущённо сказал: - Они ведь такие милые, даже не верится, что они могут вырасти в грешников. Ответ был быстрым и резким. - Могут. Ренджун не выдержал прямого взгляда, опустил глаза на банку с известью. - Дети растят зло внутри себя и вскрывают его при помощи себе подобных, пока родители не следят за ними. Маленькие бесы, своевольные существа... - Что вы такое говорите? Дети ведь рождаются безгрешными, и это мы, взрослые и много видавшие, прививаем им грех... - Ренджун сбился, но продолжил уверенно, - но и мы же ставим их на путь истинный! Ёнхо сделал шаг - всполошил пугливую лань. Наклонился, снова нашёл чужие глаза: - Вы хоть понимаете, что в тех семинариях происходит? Ренджун испуганно икнул, извинился и быстро скрылся за ближайшей дверью. Как можно продолжать так думать о детях после всего того, что видел я и что было со мной? Как можно доверять им?Как наставлять их, если они уже избрали свой путь, что ведёт в бездну? Как мне им помочь?***
Приехали дети. Весь собор зарябил синью парадных мантий. Группа на минуту рассыпалась по территории и тут же собралась обратно - подростки из хора вместе с наставником разошлись по своим местам, выстроились в четыре стройных ряда. Священнослужители собирались вокруг детей, потихоньку устанавливалась тишина. Наставник уже представлял семинарию, а солиста всё не было; рядом с детьми стоял невысокий Кихён - волосы зачёсаны назад, лицо строгое, но смотрит мягко-мягко. Наставник развернулся к детям, поднял руку, Ю Кихён уже сделал шаг в центр, как в последний момент появился мальчик. Секундная заминка, рассеянный взгляд в чёрно-белую толпу - и голос взметнулся под купол собора, чистый, высокий, ангельский. Славься, Мария. Ёнхо узнал его. Малыш, чернявый розовощёкий малыш, глаза заплаканные, будто стоял против ветра. Как он широко открывает рот... Ха...Весело... Вот ты какой. Как в тебе всё уместилось? Такой талант и такая чернь... Как глаза эти смотрят наивно и чисто? Не могу понять. Возвращаешься ко мне, судьба велит, а зачем? Ты рвёшь меня на части, дух мой втоптан в грязь, а тело воет и ноет и хочет к тебе. Такие голоса не даются детям. Не даются Богом. Змей. Греховодник чистый... Как долго меня будет сдерживать сила святого духа? Смогу ли я образумить тебя? Перекроить тебя и не опорочить? Какими методами? Снова плеть?.. Никому не пожелаю. Я же переломлю тебя пополам одним ударом. Как интересно... я думал, что имею силу, но готов преклониться перед маленьким, незрелым человечком. Долго я хотел не знать и не видеть тебя, я избегал тебя, я боюсь тебя. Я боюсь того, на что способен. Что же делать? Красиво спели. Ёнхо не смог сдвинуться с места, не смог уйти, всё глядел, глядел, глядел, пожирал, терзался, смотрел, пока дети не уехали. Его душа снова раскололась надвое.