Our Love Is God

      <За полчаса до выступления> В маленькой комнатке, приспособленной под гримёрку для детишек из хора, в самом углу под образами, лицом к стене, сидел мальчик и плакал. Плакал так горько, словно разъедающая его душевная горечь ударила только что, внезапно и сильно. Тельце содрогалось, выбрасывая наружу сбитые всхлипы и слёзы. Мальчик был отравлен задолго до этого. От такой боли обычно в голос кричат и не сдерживаются, не потому что не стесняются, а потому что нет в теле больше места для этой агонии, а голос хоть немного, хоть чуть-чуть делает легче. Но мальчик глотал непрожёванные крики, запихивал в себя, скользкой рукой зажимал рот, он ведь в храме, выступление вот-вот начнётся... Слёзы текли крупные, частые, в витражном свете розоватые, похожие на мыльный раствор для пускания пузырей. Они разбивались со стуком, если не падали на синюю мантию - какие-то капельки мгновенно впитывались, какие-то жемчугом катились вниз. Мальчик проявлял слабость, его дух трескался пополам. Его ищут. Он же солист. А он не может, он разбился, его бросили, опрокинули, вспороли брюхо и бросили, вытащили тёплое и мягкое, посмотрели - нет ничего, и бросили, бросили, бросили... Господь милостивый, помилуй раба твоего, забери страдания душевные... Господи, Иисусе Христе, сыне божий...Боженька, пожалуйста, мне так плохо, помоги мне! Я не могу сам... В комнату ворвался, как ветром притащенный, Кихён. Мальчик как был в углу, так и остался, даже дыхание задержал. Только содрогался весь и не мог успокоиться. — Ким Донён? "Я сейчас выйду, пожалуйста, уйдите, я не смогу долго держать это внутри себя. Пожа- Неровный выдох, поломанный вдох — Кихён подлетел тут же, обнял руками в крыльях чёрной рясы: — Никогда не пытайся удержать в себе боль. Она только истощит тебя, умертвит сердце, а уйдёт тогда, когда ты сам вытолкнешь её из себя. Это тоже больно, но с очищением придёт покой. С очищением найдётся место для Бога. Доён похолодел, испугался такого напора — поймали дрозда, не спрятаться, — но так давно к нему не прикасались тёплые руки, что он решился сказать хоть что-то. — Простите за беспокойство, со мной ничего не случилось, всё хорошо, я просто... я... Голос Кихёна ласковый, но строгий. — Я сказал не держать её. Думаешь, из-за мелочи сердце твоё разрывается? Тебя, должно быть, предали, не оценили твоей чистоты, невинное дитя. Объятия ослабли, ладонь Кихёна мягко потянула на себя детское плечо. Личико безгрешного, потерянного ребёнка, розовое, мокрое-скользкое, взглядом будто спрашивает "а правда можно?" Кихён сел на пол, близко к Доёну, взял за руку — такая маленькая, — и не сказал ничего, и не в глаза смотрит, и не мимо, а куда-то в сторону. Или внутрь. Он ждал. Доён начал говорить очень скоро. — Я... не был самым умным в классе. Не старался делать всё лучше всех, вот и не был отличником. Жил потому со всеми, в общем доме. А он... ходил с нашивкой и жил в отдельном корпусе, для всех лучших. Сказал, если не попаду в корпус, так и бросит меня. Я начал стараться, очень-очень. Сечь стали меньше, нашивку получил. Переехал в октябре, а всё не лучше было — он гадость всякую ел и пил, а что я не умел, он журил и приказывал делать, "а то брошу". Мне было так плохо от этого... Но учился всем этим... штукам. Кихён гладил мальчика по плечу, а взглядом острым, птичьим упёрся в понуренную голову. Вся его сущность впитывала эмоции ребёнка. Священнослужитель перебирал в голове старшекурсников и думал, кто мог быть этим грязным безбожным ничтожеством, посмевшим предать и осквернить это дитя. Казалось, мальчик успокаивался. — Я приходил к нему сегодня утром, сказать, что всё-таки еду сюда, петь. А он себе другого нашёл... красивого... взрослого... "с ним проще", а я хлюпик, толку что рот широко открывать умею... Мальчик снова заплакал, и Кихён уложил его, как ребёнка, себе на руки. Мягко гладит по спине — а под рукой, под мантией он чувствует худое, гибкое тело. — Какой скверный человек попался на твоём пути, Донён. Как же твоё чистое сердце избрало этого осквернённого? Мальчик не отвечал, но плакал уже свободнее. Ему становилось легче. — Юные сердца падки на ласку, но не стоит идти за каждой манящей рукой. Ты чувствуешь себя брошенным, дитя, но такого никогда не было. У тебя есть Бог. — Я обращался к нему столько раз, столько раз... Кихён говорил ласково и настойчиво. — А у Бога есть верные слуги. Верь мне, Ким Донён, в этих стенах находятся самые ревностные и праведные служители. Здесь ты можешь раскрыть свою душу Всевышнему. С нашей помощью, если ты захочешь. Мальчик сел, стал тереть красное лицо, щуря набухшие глаза: — Один пастор хотел выдать мой секрет. Я вовремя убежал. Кихён всплеснул руками: — Не может быть! Вы, наверное, друг друга не совсем поняли. Я готов головой ручаться за каждого здесь! — Тогда отведёте меня после выступления к самому-самому хорошему пастору? Такая внезапная просьба не смутила Кихёна. — Конечно. Давай-ка поднимемся на ноги. Тебя ведь уже заждались. Кихён встал, и мальчик потянулся за его рукой.

***

— Простите, простите меня, дорогой Ёнхо, что я так бессовестно использую вашу силу. Мастер Тэ вдохновлённо порхал вокруг, пока пастор разносил скамьи обратно. Взгляд, и без того непроницаемый, словно затвердел, почернел. Ничего не было видно в его глазах. Хоть пастор и думал о служителях собора с любовью и теплом, разговаривал он так же мягко только с двумя людьми. Тэён был для Ёнхо духовным наставником, примером для подражания, пусть пастор и не знал истории его жизни. А второй человек, с которым могучему и нелюдимому Ёнхо было легко общаться, стал таким совсем недавно. Ю Кихён своим чистым голосом покорил сердца многих, но не пастора. Что-то переломилось в Ёнхо после сегодняшнего выступления детей, что-то внезапно поменяло его отношение к Кихёну. Вот он, ходит, слегка качая головой. Волосы чёрные, ряса чёрная, руками машет, рукава развеваются... Резко голову поворачивает, а волосы блестят, как перья у дрозда. Но ведь он соловей... — Ёнхо, кажется я нашёл вам первого человека для вашей паствы. Мальчик, милейший мальчик, не душа - хрусталь... Что же в нём такое знакомое? Голос ли? Взгляд ли? Птичье, гордое, цепкое... Он давно не летает, он нашёл своим крыльям другое применение. — Я познакомился с ним буквально сегодня. Бедняжка, какой-то старшекурсник предал его дружескую привязанность, разбил его совершенно... Крыльями он укрывает страдающих. Защищает их, лечит их... —...Ким Донён. Наш малыш-солист, у него замечательный голос, возьмёте его? У Ёнхо руки ослабли, он чуть скамью не уронил. — Он просил? Меня? Он знает меня? Он узнал? Кихён, лучисто улыбаясь, ответил: — Он попросил отдать его в руки самому надёжному пастору этого собора. Мастер Тэ никого не берёт, а лучше Вас я никого не знаю. Возьмётесь за мальчика? Пересохшее горло и осипший голос: — Конечно.