Schlafe, mein Prinzchen, schlaf ein! Es ruhn Schäfchen und Vögelein, Garten und Wiese verstummt, Auch nicht ein Bienchen mehr summt. Luna mit silbernem Schein
Голос у него был мягкий и звучал, точно колокольчик. Или ручеек, что только-только пробился из-под земли. Даже Кроули уже начал засыпать, широко зевая — кто сказал, что сон не для ангелов? Адама же это, кажется, не коснулось. Малыш, ещё секунду назад, во все глаза смотря на своего милого папочку, вдруг отвернулся и завопил. — Немецкий не очень поэтичный, — нервничая, улыбнулся Азирафаэль и запел на английском.Sleep well, my little son
Кроули снова подавил зевок, а Адам, на мгновение притихший, стал орать с новой силой. Да ещё и ворочаться в пелёнках. — О, Господи, — торопливо произнёс Азирафаэль, — чем тебе не нравится язык местности, где ты живёшь, сыночек? Ладно, я на русском сейчас попробую. Он нахмурился, пытаясь вспомнить слова, а потом снова завёл песню:Спи, моя радость, усни! В доме погасли огни; Птички затихли в саду, Рыбки уснули в пруду, Мышка за печкою спит, Месяц в окошко глядит… Глазки скорее сомкни, Спи, моя радость, усни!
Через несколько минут удалось добиться определенных успехов: Адам притих и стал с любопытством смотреть на папеньку. Воодушевленный своей маленькой победой, Азирафаэль с благоговением продолжал:Утром ты будешь опять Бегать, смеяться, играть. Завтра тебе я в саду Много цветочков найду. Все-то отдать поспешишь, Лишь бы не плакал малыш!
Адам пыхнул носиком, но плакать перестал. Азирафаэль опустил малыша в кроватку и прошептал, поглаживая его по головке: — Папочка Кроули все свои цветочки тебе покажет, малыш, только спи. Он снова стал мурлыкать колыбельную, но Адам, лежащий до этого в колыбельке вполне спокойно, нахмурился и через миг разразился новым приступом плача. — На каком же языке тебе спеть, чтобы ты успокоился? — в отчаянии вопрошал Азирафаэль. — На итальянском? Испанском? Украинском? И, не выдержав, сам завопил, как обиженный младенец: — Кроули! Сделай что-нибудь! — Ладно, попробуем изменить подход. Кроули встал, подошел к кровати и стал её качать. Адам внимательно наблюдал за ним и даже перестал сердито сопеть. Он, казалось, затаился и чего-то ждал. — Я… Я пойду, водички попью — промямлил Азирафаэль и ретировался в кухню. Кроули удобнее устроился на кровати, склонился над младенцем, чтобы тот не смог отвести от него взгляда, и запел:Sie kommen zu euch in der Nacht Dämonen, Geister, schwarze Feen Sie kriechen aus dem Kellerschacht Und werden unter euer Bettzeug sehen
Голос его звучал зловеще, прорывалось шипение. Кроули чувствовал исходящее от младенца напряжение и, судя по запаху, Адам уже испортил пелёнки. Но он и не думал останавливаться. Глаза его хищно блеснули:Nun liebe Kinder gebt fein acht Ich bin die Stimme aus dem Kissen Ich hab euch etwas mitgebracht Hab es aus meiner Brust gerissen
Адам хныкнул, нахмурился и старался отвернуться. — Только попробуй начать опять плакать, — угрожающе прошипел Кроули, — я тебя покусаю. За задницу. А потом и твоего папочку тоже. И, поскольку малыш слушаться его явно не собирался, повысил голос:Mein Herz brennt
Адам стал хныкать, и, кажется, закашлялся. Это страшно разозлило Кроули: в конце концов, он демон, у него ночью ещё есть куча дел. Надо, вон, аварию на мосту устроить. Или Темзу заставить с берегов выйти. А он целую ночь, несколько часов к ряду, ребенка укачать не может. Адам откровенно рыдал, захлебываясь слезами. И Кроули не выдержал — склонился к кровати близко-близко и заорал, чтобы звучало как можно более экспрессивно:MEIN HERZ BRENNT!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Адам притих, испуганно уставился на него, но через секунду взорвался плачем. Успокаиваться он и не думал — плач ещё через миг превратился в настоящую истерику. В руках он сжимал погремушку, так крепко, как мог. — Кроули! — испуганный Азирафаэль ворвался в спальню, хватая Адама на руки, стараясь укачать, и приговаривая, какая он лапочка, крошечка и бусичка. — Что ты наделал? Он же теперь совсем не уснет! Полная луна потихоньку уступала место предрассветным лучам. — И всё-таки, надо было «Queen» петь — изрёк Кроули, обескураженно потирая виски.