Конфетный человек

      — Да нормальное кресло! Деду должно понравиться, — Плисецкий ещё раз придирчиво осмотрел инвалидное кресло. — С его-то переломом. А так хоть возить сможем. Всё ж дома не сидеть. Берём? Подросток выжидательно посмотрел на Никифорова, ожидая реакции последнего. Виктор возражений не имел, коротко кивнул и рассчитался за кресло. Лишь на выходе из магазина замешкался, предлагая вызвать такси. — Не, ты чё? А обкатать? — усаживаясь в кресло, возразил Юра. — Вдруг, что не так? — и бросив на Виктора горделивый взгляд, добавил: — Вези! — И куда царь изволит? — включился в игру Никифоров. — Да в Парк Горького давай. Тут рядом. Хочу сахарную вату! — Ну тогда и плед дедов держи, можешь прикрыться, — сказал Никифоров, бросая подростку яркий кусок шерстяной ткани, аккуратно стянутый лентой. — Ты ещё скажи, что тебе сладкого мало. А кто все мои конфеты уминает? — Я растущий организм. Мне нужно, — тут же парировал Плисецкий. — Ты спортсмен. Фигурист. Тебе мясо надо, а не конфеты трескать. Под шутливые разговоры они свернули в одну из тенистых аллей парка. В лицо сразу пахнуло острой свежестью изумрудной листвы вековых деревьев, а лёгкие заполнил свежий лесной воздух. Мужчина легко толкал коляску, а Плисецкий сидел с дерзким и независимым видом, уплетая воздушное облачко сладкой ваты. — Погнали к фонтану! — потребовал он, откусывая очередной кусочек лакомства. Легкая, сладкая и клубнично-розовая она просто таяла во рту, заставляя жмуриться от удовольствия. — Ты в курсе, что рабство отменили в 1861, Юрочка? — Не, ну ты даёшь, Никифоров! Как клубнику и свежие овощи с дедова огорода трескать, так ничего, а как мальчика в инвалидном кресле к фонтану отвезти — так сразу рабство? — Плисецкий поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. — Вези давай, угнетённый ты мой! Неспешно они подъехали к одному из фонтанов. Ажурная массивная чаша высотой в несколько ярусов с бьющим из центра фонтанчиком занимала центральное положение, наполняя водной свежестью жаркий июньский воздух. В мириаде крошечных брызг вспыхивали и гасли яркие разноцветные радуги, приводя в восторг носящуюся вокруг детвору. День был погожий, и в парке было довольно многолюдно. Лавочки розария занимали многочисленные мамаши с детьми, студенты с ноутбуками и вездесущие влюблённые парочки. Плисецкий же с удовольствием принял протянутый ему Виктором стаканчик холодного лимонада. Множество брызг ударяли в нос и забавно лопались на языке, щекоча горло воздушными пузырьками. — Вкусно! — довольно протянул Юра. — А то! Никифоров плохого не предложит! — Виктор сиял так, словно он сам готовил этот лимонад, а не купил в ближайшем ларьке на разлив. — Бля, Никифоров, ты ж не можешь не покрасоваться! Так и светишься весь, Казанова хренов. Смотри аккуратнее, а то тот ускоглазый ослепнет. Так и пялится на нас. — Кто? — переспросил Никифоров. И проследив за направлением взгляда Плисецкого, натолкнулся на настороженный взгляд шоколадно-карих глаз. «Словно помадка из пралине» пронеслось беззаботное в голове. — А, Юри! — Виктор приветливо замахал японцу, приглашая подойти. Юноша слегка смутился, но всё же откликнулся на приглашение. Подошёл, несмело разглядывая Юру и Виктора, и склонился в приветственном поклоне. Сегодня на нем были легкая светлая рубашка с короткими рукавами и светло-серые брюки. Волосы были аккуратно зачесаны назад, открывая широкий белый лоб, и, скользнув по волосам взглядом, Виктор тайно порадовался, что Юри таки удалось избавиться от следов краски в них. — Здравствуйте! Я не помешаю? — Ох, что ты! Мы просто гуляем. Погода хорошая. Что дома-то сидеть? — Виктор развернулся к японцу, небрежно смахивая рваные пряди платиновой чёлки, тут же вспыхнувшей на солнце серебристыми бликами. — Мы же так толком и не познакомились тогда. Виктор Никифоров. — Юри Кацуки, — еще раз представился брюнет, пожимая протянутую Виктором руку. Пальцы Виктора оказались красивыми и изящными, а рукопожатие одновременно крепким и… нежным? Юри невольно засмотрелся. Мальчик громко закашлялся в кресле и, бросив на Никифорова быстрый нечитаемый взгляд, отвернулся, прикрывшись пледом. — Воды? Я могу купить! — предложил Юри, взволнованно рассматривая хрупкого светловолосого паренька. Что связывает этих двоих? Мальчик серьёзно болен? Виктор о нём заботится? — Да не стоит, он пил. Прокашляется, — возразил Никифоров. — Этот милый мальчик — Юрий. Юрий, это Юри. Забавно, — Виктор замер, задумчиво прижимая пальцы к нижней губе. — Вы же тёзки! Я могу загадать желание! Нужно только подержать вас за руки и можно загадывать. — Себя за что-нибудь лучше подержи, — огрызнулся Плисецкий. — Совсем оглох? Разные у нас имена, разные! Я — Юра, он — Юри. Усёк? — Ах, Юрочка! Что ты такое говоришь? Не пугай нашего нового друга, — осклабился Виктор. — Желание-то я уже всё равно загадал. Виктор развернулся к Юри, посылая тому успокаивающий теплый взгляд. — Составишь нам компанию? Мы по парку погуляем немного и домой. Деду ещё помочь надо. С его поломанной ногой совсем тяжко. — Ещё и деду?.. — растерянно выдохнул Кацуки. Да сколько же на этом несчастном мужчине! Он же стены, небось, днём и ночью красит, чтобы семье помочь, а Юри с костюмом прицепился, денег требовал. Парень почувствовал, как по лицу разливается жаркая волна румянца. — Виктор!.. Послушай, я не знал, что у тебя всё так, — Юри нервным жестом остановил готового возразить мужчину. — Выслушай! Я же вижу. Тебе тяжело: мальчик, дед, низкооплачиваемая работа маляром … А тут я. Пристаю, требую денег. Не нужно. Я не могу взять их у тебя. Ты мне ничего не должен. Но… — юноша нервно вдохнул, — позволь мне стать твоим другом. Помочь. Быть рядом. Пожалуйста… Вот и всё. Слова сказаны. Юри замер, взволнованно ожидая ответа. Виктор же молчал, просто рассматривая Юри. На миг юноша испугался, что перегнул палку, оскорбил малознакомого человека странным предложением, но ведь он хочет помочь. Реально хочет. Плисецкий вновь закашлялся, прикрывая лицо пледом. Юри сочувственно посмотрел на него — бедный, бедный мальчик! — Да я… — начал было Плисецкий, но тут же его остановил несильный, но чувствительный удар по креслу. — Бедняжка ж ты мой! Совсем чахоточный, закашлялся-то как. — Виктор склонился к пареньку, поправляя одеяло. — Юри! Принесёшь водички? Пожалуйста. Японец только кивнул и быстро направился к ближайшему киоску, пристраиваясь в хвост небольшой очереди. — Ну, и что это было, Никифоров? С хера ли я стал чахоточным, а ты маляром? — А я знаю? Долго объяснять, — отмахнулся Никифоров, усаживаясь на пустую деревянную лавочку, укрытую сенью розовых кустов. — Зато он сказал, что согласен со мной встречаться! — Да что ты! Как-то это не так звучало, да и я никуда не спешу. Я ж грёбаный инвалид — не бойся, не уйду! — зло возразил Плисецкий. Впрочем, спорить здесь было абсолютно бессмысленно. Слишком хорошо Юра знал этот мечтательный взгляд голубых глаз. Никифоров влюбился. — С меня подарочный набор конфет, Юр. — Один килограмм подарочных конфет, — уточнил подросток. — Они ручной работы!.. — А я несовершеннолетний, Витя. И мне на твои подкаты смотреть — то ещё удовольствие, — с издевкой протянул Юрий. Шах и мат, Казанова. — Ну, так как? Два килограмма конфет и я расскажу твоему малахольному японцу любую жалостливую историю. Даже слюни попускаю для образа. Он тебе прямо здесь даст. — Килограмм твоих любимых и по рукам, шантажист мелкий. Оставшийся вечер пролетел в разговорах. Виктор посокрушался, как ему тяжко и перешел на разговоры о родном Питере. А Юри рассказал о том, как приехал из Японии учиться и работать в Москву, рассказал о своём доме и о цвете океана в Хасецу. Они говорили и говорили, неуверенно касались друг друга и тонули в тепле обоюдных взглядов, пока Юра не напомнил, что он несовершеннолетний и им пора возвращаться домой.