Вечность

Милый мой, Оливер. Как я рад видеть тебя. В стакане воды и в капле дождя. И в свете луны отражаешься ты, пока не забрали тебя… у меня. Стены. Нелепые сцены. Я по рукам и ногам сцеплен. Незащищен здесь от сплетен. Помнишь, ты бредил? Теперь брежу я. Ветер. Сквозь решетку как солнце не светит. И ничего здесь не греет, не тлеет. Я бледен. Встаю на рассвете и вяну к закату. Ромашковый мальчик проснулся — срывай. Лунатик, параноик, медсестричка. Не помнишь их? Последний штрих и я нарисовал картину. На ней, как и в реальности, я тонок, словно спичка. Твоё лицо всё так же живо и красиво. И в каждом зеркале, и в каждом блике или горсточке теней, пытаюсь дотянуться до руки твоей. Мне больше не видать морей. Ни мертвых, ни живых. Мой милый, Оливер. Я отказался… Ради тебя идти на смерть, но кажется и без того растаю. Как одинокий лёд в горячем чае. Не замечаешь? Зелёные глаза зовут с собой, погибель предвещая. Всё прощаю. Забирай из пещеры.* Поторопись. Дай знак, иначе будет поздно. Меня поселят там, где нет стекла и прочих отражений. Хотя есть смысл наплевать на звезды… в голове. И в собственной крови увидеть сотни выражений… твоего лица. Бледнеют от таблеток и уколов за столь короткий срок родными ставшие черты. Но ничего. Я знаю, как наставить новых воспоминаний прошлого союза «мы». Есть сны, а есть проклЯтая реальность с неизмеримой долей пустоты. Весь ты… заполнить её не можешь, не хочешь, оставляешь гнить до весны. Моё тело под стать твоему. Лишино чистоты. Позову, когда угодно, как угодно. И придёшь. Лишь голосом способен править я свободно. Ты самый теплый — зимний дождь. *** — Не слишком рискованно давать ему ручку? — спросила новенькая медсестра, краем глаза присматривая за пациентом. Тот сидел возле окна, закрашенного матовой прозрачной краской, и что-то увлеченно строчил в тетради. Капельница подрагивала от каждого резкого движения. Игла под кожей неприятно дергалась, несмотря на плотные бинты. Синяки под ними побаливали. Разрастались. Молодой человек то и дело поглядывал на стальные ножки кровати, блестящие в белом свете ламп. Изредка улыбался. Двое в дальнем конце палаты его ничуть не занимали. — Мы его и так уже отвязали, — шёпотом добавила девушка. — Пусть. Не думаю, что он решит покончить с собой. Возможностей было предостаточно. — Задумчиво ответил врач. Энди даже не моргал. — Может ножки кровати изолентой обмотать? А то его реакция… — Нет, — перебил мужчина. — Мы не поймём, станет ли ему лучше. — Медсестра молча согласилась, намереваясь уйти. — Погоди. Я хочу поговорить с ним. Принеси зеркало. Тетрадь выпала из рук. Голубые глаза с восторгом блеснули.