Вечность

Тихий дом. Ничего не слышно… и половица не скрипнет, и соседи никогда не побеспокоят квартирантов. Здесь не звучат голоса, кто бы их не попросил. И рыжий дворовый кот никогда не услышит хозяина. Телефоны молчат, телевизоры отключены, холодильник гудит крайне редко, оповещая о жизни, которой и нет. Живет только техника. Человеку давно надоело. Просит избавления — не получает. Темный дом. Чтобы разглядеть предметы на расстоянии пары метров приходится тянуться за выключателем. Тусклый свет помогает не в меру. Приходят они — тени, куда страшнее самих очертаний. Длинные и несуразные. Убегают и прячутся. Подальше от боли, жгущей хуже лучей. Черные дыры сознания зовут темноту. Оливер возвращается. Всегда возвращается. Сколько себя помнит. Их дом — молчаливая крепость. Без часовых, но… кто-то там есть. Его встречают. Робко, беззвучно. Одинокий, но не единственный. Дорогу к стеклянным глазницам помнит. С закрытыми глазами найдет. Не споткнуться, не упасть. Дойти и дышать. Главное. Энди сидит неподвижно. Место вечного покоя. В кресле. Возле зашторенного окна. Остальное не имеет значения. Как усадишь, так и будет. Ресницы не дрогнут, губы не разомкнутся, пальцы не пошевелятся. Несколько лет назад он был трупом, наполненным мясом, теперь окочененья пустота. Каменная фигура подвижна только с виду. Статуя с выгравированным сердцем на груди. Ждет. Оливер садится напротив. На пол. Смотрит. Вспоминает. Глаза были чуть более голубые, да волосы растрёпаны сильнее. А в целом, все тот же Энди. Проводит по тонкому носу, собирая пылинки. Простят его за то, что долго не был. Махровая ткань касается белесых рук, задевает футболку. Чистой станет кукла. Улыбнется юноша. Не помешало бы переодеть, сменить пыльные вещицы. Он как раз купил кое-что потеплее. Скоро зима. Не себя, так его, согреет Оливер. Энди непременно рад. Всё верно, кукле не дано любить. Но тот Энди, что на облаках — рад. И счастлив — быть любимым. И наблюдать за разрушением души, давно оставленной на дне. Чем меньше здесь, тем больше у него на небесах её крупиц, остатков разума и бури. Он рад слезам и мысленным прощаньям. И обещаниям про всё забыть. Он рад любить. Оливер заканчивает с одеждой, не позволяя себе смотреть на голое тело. Реалистично. За что он так поиздевался над собой? Даёт ли облегчение оболочка? Нет - тянет. К земле в болотной глубине отчаянья. Запутался в водорослях, захвачен тиной, сохнет на глазах ни у кого. Никто не смотрит. Пора уйти. На ночь не остаться. Страшен шепот родной в голове. Безумство, рождённое заходом солнца, пожирает. С костями. Добралось до черепа. Осталось немного. Спасите! Лишь об одном мечтает Оливер — — мягким должно стать тело… …и теплым…