Средневековый роман

Каменные ступени мелькали перед глазами, в руке, вывернутой жестким захватом, разливалась боль. Этьен висел вниз головой на широком плече поднимавшегося в верхние покои донжона захватчика. Юного графа трясло от жуткой неправильности происходящего. Его наставник, отважный и сильный, пал от руки того, кто сейчас тащил его в верхние покои, закинув на плечи, словно бревно. Верный Анри же сопротивлялся до последнего, но был обезоружен вторым мародером. А потом во внутреннем дворе появилось еще четверо вооруженных до зубов воинов, и Этьен понял, что его родной дом захвачен бандой бригандов. Всё это в одно мгновение промелькнуло перед глазами Этьена, полными злых слёз, и он рванулся из железной хватки, но не преуспел. Видимо, его хотели запереть, чтобы затем потребовать выкуп — от Жиля он слышал, что такое бывает… Но к нему на помощь не придет никто… Этьен еще раз рванулся, поняв, что его притащили в комнату, где он проснулся несколькими часами ранее. И его отпустили… швырнув спиной в изножье кровати. Поврежденная рука отозвалась болью, а испачканные дворовой грязью, рассыпавшиеся из хвоста в пылу поединка волосы упали на плечи. Незнакомец тяжело дышал, сплевывал кровь, сочащуюся из разбитой Жилем губы и разглядывал комнату. — Угомонись, — хрипло прозвучало в сторону Этьена, поднявшегося на руках. — В замке еще есть охрана? Да как он смеет!.. Этьена подбросило от возмущения. Этот грязный бандит убил его наставника, а с ним разговаривает, как с провинившейся прислугой. Руки сами сжались в кулаки, и Этьен, вскочив, ринулся на не ожидавшего такой прыти пришельца. Тот попятился и больно приложился спиной о камень очага. Этьен посчитал, что нескольких мгновений дезориентации врага ему будет достаточно, рванул к двери, но не успел. Словно дьявольская сила подхватила его и вернула назад, на измятую кровать. — Ах ты маленький… На лицо Этьена обрушился поток ледяной воды — это бандит схватил стоящий в изголовье кровати кувшин и вылил ему на голову. Этьен же в отместку выбросил вперед руку. Резко и жестко — так, как учил Жиль. И, видимо, попал. Захватчик грязно выругался. Этьен возликовал, но уже в следующее мгновение его щеку обожгло таким ударом, что из глаз посыпались искры. — Не хочешь по хорошему, будет по плохому. Пришелец скинул тяжелый плащ прямо на пол, ослабил легкий доспех, а дальше Этьен уже не видел, потому что на него надвинулась крепкая фигура, подавляя своей мощью. Почувствовав, как на него наваливается тяжелое, пропахшее потом и гарью костра тело, Этьен напрягся, приготовившись к сопротивлению. Но его манёвр разгадали раньше. Сжатые в кулаки руки тут же были заведены за голову и прижаты к матрасу, а ноги… пригвождены к постели мускулистыми бедрами и зажаты в захват. Но только когда рука незнакомца оказалась под его туникой и дернула шнуровку, Этьен понял, что именно с ним хотят сделать. Паника накрыла с головой, придавая сил, и юный граф рванулся из тиска рук как в последний раз, напрягся всем телом, чтобы сбросить насильника, но силы были слишком не равны. Единственный выход — позвать на помощь, Этьен сразу же отбросил, как самый позорный. Да и всем, кто был способен его вызволить, сейчас не до него. Значит, он будет сопротивляться, но не даст себя обесчестить. Для рыцаря — лучше смерть. Поэтому Этьен стиснул зубы и забился под мощным телом с удвоенной силой. Заросшее щетиной лицо, с которого на него смотрели два огромных синих глаза, сейчас для Этьена олицетворяло всю жестокость этого мира, а горячая властная рука, что хозяйничала под туникой ядовитой гадюкой — всю его мерзость. Отчаянное: «Нет!» вырвалось у него непроизвольно, но, казалось, не произвело никакого впечатления. — Пустите… — Раньше надо было думать… — прохрипели ему в ухо, а потом его без особых усилий перевернули на живот: — Не дергайся… Холодный воздух полоснул по ягодицам и Этьен в ужасе почувствовал, как сзади к нему прижимается что-то горячее и влажное, и снова дернулся, но его голову тут же прижали к постели, впечатав в комковатую подушку. Он почти задохнулся, но вдруг почувствовал, как жесткая ладонь ослабила хватку и теперь словно перебирает его влажные волосы, а шею обжигает чужое дыхание. Незнакомец, почти касаясь ушного завитка губами, зарылся носом во влажный висок, глубоко вздохнул и замер на мгновение. По позвоночнику Этьена пробежала дрожь и он снова забился пойманной рыбкой. Жалкая попытка закончилась жгучим клеймом в основание шеи и обжигающей болью там, внизу, где его никто никогда не касался. Теперь Этьен знал, что чувствует лягушка, насаженная на ивовый прут. К горлу подкатила тошнота, его мутило от отвращения. Пальцы незнакомца, мозолистые и грубые, разрывали его плоть, а юный граф кусал подушку, сдерживая крики, и мысленно молился о том, чтобы это быстрее закончилось. Боль ушла на мгновение, когда его задний проход перестали терзать, вздергивая бедра в позу бесстыдной случки, но обрушилась вновь вместе с запахом полыни, хриплым мужским дыханием и собственным болезненным стоном. — Какой же ты узкий… Ненавистный голос шептал словно издалека и срывался, пальцев стало больше. Этьен, чувствуя, как пламенеют щеки, зажмурился, прокусывая губу и утягивая себя в холодную темноту. Но ему не дали насладится беспамятством — вернули в реальность новой болью: жгучей, нарастающей, заполняющей собой сознание. Она словно была везде, растекаясь от кончиков волос до кончиков пальцев ног, она обволакивала, клеймя позором. Внутри него неспешно, но неумолимо, двигалось что-то огромное и горячее. — Терпи, маленький… «Ненавижу!..» Но… Но вдруг что-то необъяснимо поменялось… и Этьен не сразу понял, что. А когда понял, не поверил собственным ощущениям. Мозолистые ладони уже не удерживали его распятое тело, а мирно скользили по оголенным бедрам, безучастному поджавшемуся члену, плоскому животу и, мягко поднявшись вверх, потерли соски под грубой шерстью туники. Этьен содрогнулся и снова застонал, но уже от прошившего его незнакомого странного чувства. Сзади рвано выдохнули, а потом морок исчез, потому что вернулась боль. Ласковые ладони снова обратились в когти дьявола и юный граф сдался, заставляя мышцы расслабиться. Оставалось только терпеть. И он терпел, а насилие всё длилось и длилось, но все же закончилось — снова болью и текущей по ногам теплой липкой слизкостью. Как только его оставили в покое, Этьен отключился, словно падая в бездонный темный колодец…

***

Филипп разглядывал пыльный полог над собой с давно забытым, оставленным где-то далеко, в босоногом беззаботном детстве чувством нездоровой эйфории от совершенной шалости. Когда вроде и ощущаешь, что шалость удалась, но нехорошее послевкусие от неё не даёт покоя… Получившее своё удовлетворенное тело, оказавшееся в долгожданном тепле, впервые за долгие месяцы расслабилось. Но не привыкший к праздности мозг Филиппа продолжал работать, анализируя ситуацию, в которой он оказался со своими людьми. Филипп повернул голову направо. Там, спиной к нему, кое-как укутавшись в холстину покрывала, свернувшись клубочком, лежал хозяин замка. Казалось, он даже не дышал, застыв скорбным изваянием собственной добродетели. Рука сама потянулась к хрупкой фигурке, но Филипп одернул её в последний момент. Не время. Надо дать мальчишке прийти в себя. Сопротивлялся он хорошо, но это и стало его главной ошибкой — сопротивляться сильному. А теперь пусть расхлебывает сам. Филипп не хотел трогать мальчишку, но тот сам напросился… Слишком рьяно сопротивлялся… Слишком сладко пах. А то, что девственник… Все там были. Филиппа просто понесло, здоровый мужской инстинкт после хорошей драки. Пора пойти проведать своих, как бы не натворили чего без его пригляда, да отправить кого-нибудь из челяди присмотреть за мальчишкой. Не нравилась Филиппу эта холодная тишина.

***

Едва войдя в трапезный зал, Филипп понял, что без него тут не произошло ничего из того, чего он раньше не видел в мареве многолетней войны. На господском столе громоздилась бочка, по всей видимости, с вином. Там же были хаотично разбросаны понадкусанные моченые яблоки, куски вяленого мяса и хлеба. В хозяйском кресле восседал Жако, а у него на коленях дрожал полуодетый мальчишка не старше того, что остался в спальне наверху. Судя по недвусмысленным стонам из дальнего неосвещенного угла, там кто-то из его людей тоже удовлетворял свою похоть с одной из местных девиц. А судя по густому басовитому дыханию мужчины — это был Клод. — О, Ла неж! А мы уже заждались тебя! Что, не мог оторваться от белокурого чуда? — Что вы тут устроили? И часа не прошло! — холодно и жестко оборвал друга Филипп. — Нам не нужно, чтобы местные нас возненавидели. — Но… — Кончайте пить и насиловать все, что не успело сбежать. — Я чего-то не понимаю, командир… — Где остальные? — Пошли осматриваться. — Лучше скажи — поживиться, — рявкнул Филипп. — Найди мне кухарку, надо подумать о нормальной жратве… И отпусти мальчишку наконец. Жак, который до этого момента продолжал прижимать к себе застывшего мальчишку, вдруг сверкнул глазами. — А почему это нам не позволено то, что позволено тебе? Поимел красавца-графа и вдруг добреньким стал. — Жако! — Что, Жако? Мы тоже люди, мы тоже устали, продрогли, хотим вкусно поесть и сладко поспать, желательно — не в одиночестве. — Остынь… Где раненые? — решил притушить назревающую перепалку Филипп. — В каморке у кухни… — подал голос Клод, что вышел на свет, подталкивая вперед простоволосую девицу в разорённом платье — Пойдемте, Ла неж, она покажет. — Добро. — Филипп метнул взгляд на озлобленного Жако. — А ты доедай, проглот, и потом отправимся на осмотр замка. В небольшой комнатке у кухни, которая в лучшие времена видимо служила хозяевам кладовой, стояли две узкие кровати без пологов, больше похожие на топчаны. На них лежали двое участников утренней схватки. Один, зрелый, с умным тяжелым взглядом, которого юный хозяин вроде назвал Жилем, презрительно сплюнул, увидев входящего Филиппа. Менявшая повязку на его торсе темноволосая женщина стремительно обернулась и поднялась навстречу вошедшему. — Как он? — спросил Филипп, ни к кому конкретно не обращаясь. — Плохо, господин, он потерял много крови, — склонила голову служанка. — Выживет? — Да уж назло тебе, сучий потрох, — донеслось с кровати тихо, но отчетливо. Филипп оскорбление проигнорировал. Не следовало ссориться с главным после хозяина человеком в замке, а то, что это было так, Филипп не сомневался. Лежащий на другой кровати мужчина был хмур, но вполне здоров. Филипп был не склонен считать перетянутую тугой повязкой руку и огромную гематому на лице тяжелыми увечьями. Просто Жако силу не рассчитал. Больше ни о чем спросить Филипп не успел, в комнату ввалился Алан, крепко держа перед собой молодую девушку в темном плаще. — Ла неж, глянь, кого нашли. В погребе за мешками с чечевицей пряталась. — Господин, — заголосила вдруг женщина, что сидела у постели Жиля. — Не губи дочку мою, Мадлон. Это я её туда спрятала, вернулась она только из деревни, лечила тетку старую, совсем же девчонка еще… — Так она знахарка? — Филипп внимательнее вгляделся в миловидное лицо, обрамленное темными кудряшками. Девушка не отвечала, лишь вздернула курносый носик и еще плотнее сжала пухлые губы. Филипп усмехнулся. Гордая, красивая, незамужняя. А если еще и не тронутая… В груди что-то неприятно кольнуло. Не надо, чтобы её видели его соскучившиеся по женской ласке люди. Подумав, Филипп приказал: — Если знахарка, то приставляю тебя ходить за обоими ранеными и чтобы на глаза мне не показывалась, пока не позову. — Спасибо, господин, — мать Мадлон была готова упасть на колени. Девушка, освободившись от хватки Алана, продолжала молчать, прожигая Филиппа презрительным взором темных глаз. — Не стоит благодарности, — обратился он к женщине. — Как тебя звать? — Фантина, господин. — Вот что, Фантина. Оставь раненых на дочь и накрой нам трапезу в главном зале. А завтра соберите мне всю челядь на разговор. — Слушаю, господин, — поклонилась кухарка. — И еще… Филипп уже хотел попросить её подняться к молодому графу, но осёкся. — Как зовут хозяина замка? — Граф Этьен д’Октэр, господин. — Он единственный хозяин? — Единственный! — вместо Фантины ответ на вопрос прохрипел Жиль. — И только он распоряжается в этом доме, а не вы, грязные… Мужчина упал на подушки, застонав от боли, а Филипп поспешил выйти, увлекая за собой Алана. Вторую половину дня Филипп и Жако осматривали замок и его окрестности с крепостной стены. То, что хозяин замка и его люди жили небогато, Филипп понял уже через час неспешного осмотра по закромам и амбарам. Везде порядок, чистота, но бедность бросалась в глаза. — Да, Ла неж, хотели мы попасть в тёплое да сытное место, а попали, кажись, в самую что ни на есть нищету. Даже у того дряхлого графа не экономили каждый су, а господа не ели чечевичную похлебку на воде, — проворчал недовольный увиденным Жако, почесывая макушку. — Ты прав, но замок крепкий и люди, как я погляжу, совсем не плохие. Для зимовки и обдумывания дальнейших действий лучше пока не найдем. — Значит, обустраиваемся. — Да. Но, Жако, это не значит, что ведем себя как пьяные англичане, насилуем все, что движется и напиваемся до зеленых чертей. — Ты, Фили, ослабь вожжи. Я тебя услышал, но мы с ребятами ограничивать себя не собираемся. — Ладно. Только не нарывайтесь и не трогайте раненых. Они нам еще пригодятся.

***

Этьен тяжело перевернулся на спину и попробовал сесть, но тут же со стоном повалился на спину. В голове пульсировало, между бедер разливался жар. Этьен стиснул зубы, чтобы не стонать и снова попробовал приподняться. Получилось немногим лучше. Стянул с себя растерзанную тунику и, оторвав кусок, прошелся им между бедер и ягодиц. Пятна крови красноречиво показали, как низко он пал. Этьену захотелось закричать от боли и ненависти к себе и своей беспомощности, а еще уснуть, а проснувшись следующим утром понять, что весь сегодняшний день это лишь сон, который рассеялся под утро. Но увы, мечтать было некогда. Следовало спуститься вниз и показать этим захватчикам и их командиру, кто здесь на самом деле хозяин, посмотреть, во что эти мародеры превратили его родной дом, поддержать своих выживших людей и попрощаться с почившими. При мысли о Жиле слезы снова навернулись на глаза. И тут же вспомнилась Мадлон. Дорогая подруга детства и соратница, его поддержка и утешение… Где она сейчас? Во время захвата её в замке не было, это Этьен знал точно, а потому у него оставалась крохотная надежда, что Мадлон удалось избежать унижений и насилия. Влажной тряпицей Этьен кое-как привел себя в порядок, надел чистую тунику и брэ с шоссами, собрал в хвост волосы, глянул на себя в старое зеркало. Худой, бледный с пустыми глазами, утратившими свою былую яркость, и синевой, разливающейся по правой скуле. Смотреть на себя было тошно, а еще предстояло нацепить на лицо отстраненную улыбку хозяина, встречающего незваных гостей, чтобы никто не заподозрил, что случилось в его спальне этим утром. Граф Этьен д’Октэр вздернул подбородок, как учила покойная матушка, и холодно улыбнулся своему измученному отражению.

***

Филипп устроился на возвышении за господским столом, правда, проигнорировав хозяйское кресло. На кухне для пришлых не сильно постарались и, как ни странно, это позволило Филиппу проникнуться еще большим уважением к слугам замка… Лебезить и заискивать перед ними явно не собирались, а это значит, что уважали и ценили прежнюю власть, прежнего хозяина. Его же люди, сидевшие рядом, были довольны, спокойны и расслаблены, но оружие держали под рукой. Вино лилось рекой, но вот ни юных конюших, ни служанок на их коленях, к облегчению Филиппа не было. Значит, его авторитет по прежнему непререкаем. Филипп уже хотел позвать Фантину и попросить отнести ужин господину графу в его комнату, сославшись на его плохое самочувствие, когда в трапезной появился сам предмет его дум. Юный граф, чеканя шаг, проследовал к столу и остановился, бесстрашно разглядывая захватчиков своей собственности. На секунду Филипп испугался, что сейчас зазвучит смех и посыпятся скабрезные шуточки, но этого не произошло. То ли его люди были еще недостаточно пьяны, то ли державшийся с королевским достоинством мальчишка так поразил их, но не было произнесено ни слова, пока молчание не нарушил сам Филипп. — Ваша Милость, прошу разделить с нами трапезу, — сказал он мягко и кивнул на стул рядом. — Присаживайтесь. Юноша ничего не ответил. Спокойно устроился на указанном месте и принялся за еду. — Эй, Ла неж, а господин граф-то чудо как хорош, девки такой не сыщешь, — проговорил Жако, пожирая глазами безучастный тонкий профиль. — Поделись с побратимами. Этот вожделеющий шепот разбудил в Филиппе сладко дремлющего зверя и он, не поднимая головы от тарелки, четко и громко, чтобы все услышали, ответил. — Мальчишку не трогать. Он мой.