Средневековый роман

Вокруг Этьена клубился плотный белесый туман, а по телу разливалась странная тянущая боль. Гудящая голова была тяжелой и странно пустой. Этьен с трудом разлепил веки. Тут же виски прострелила боль, заставляя застонать и судорожно сглотнуть горький ком в горле. Он попытался подняться, но боль прошила еще и спину. Судя по тому, что он видел, он лежал на кровати в собственной спальне, но потолок отчего-то вращался, и все никак не хотел останавливаться. Из окна лился тусклый свет, подсказывая что на дворе давно утро. Пошевелив рукой, Этьен наткнулся на собственное бедро без единого намека на рубашку и тут же понял, что абсолютно обнажен. Мысли в голове водили странные хороводы и последнее, что он смог из них выцепить, так это то, как собирался в деревню, как в пути вступил в пикировку с этим, как по прибытии долго беседовал с отцом Эвраром, потом никак не мог отцепить от себя руки старосты, что винился, заглядывая в глаза. Нос у старосты и вправду выглядел не очень… По его просьбе ему принесли расходные книги, в которых он ни шиша не понял. Потом этот пошел в деревню поговорить с мужиками насчет обучения стрельбе из лука и дозоров, а Пьер терпеливо объяснял ему, притихшему и растерянному, как именно его обманывали: «Вот смотрите Ваша Милость. В прошлом году было собрано столько-то винограда… Из него можно было сделать пятьдесят бочек вина… А вам в замок сколько привезли?..» Этьен что-то промямлил про три, на что Пьер, мягко улыбаясь, терпеливо пояснил: «Я, конечно, не управляющий, но разве доля господина три бочки?.. Боюсь, что ваша доля была выгружена в местный кабак…» — и так со все остальным: с зерном, с овечьей шерстью, с овощами… Этьен прикрыл глаза, так боль меньше терзала виски. И следующее воспоминание не замедлило возникнуть в гудящей голове — как в замок возвращались… Уже стемнело, пошел мелкий холодный дождь, они о чем-то беседовали с Пьером (этот после утренней стычки игнорировался с огромным удовольствием!) и тут на дорогу выскочила лисица… Старая кляча, под ним, которая собственной тени боялась, вдруг понесла. Он только понял, что не контролирует испуганную лошадь, собрался, но чертовы длинные рукава… Последним, что он помнил, был стремительно приближающийся лес… а затем — темнота. Очень хотелось пить, а еще — уснуть и проспать несколько дней кряду. Судя по боли в спине и затылке он позорно сверзился с лошади и основательно приложился головой… А значит в замок доставляли уже его безвольное тело. Горький стыд пронизал всё его существо — наверняка этот снова принес его в комнату на руках, точно девицу. Вдруг где-то в глубине гулких коридоров послышался шум, он быстро приближался, и, прислушавшись к тихой пикировке двоих вошедших, Этьен понял, что первым, судя по всему, было его личное проклятие, а второй — взволнованная Мадлон. — Вы не должны были везти его на лошади! — говорила строго последняя. — Нужно было дождаться телеги из деревни. А вдруг он повредил кости и теперь они неправильно срастутся? — Я понимаю. Но в тот момент мы посчитали за лучшее не терять время. Эть… Ваш хозяин слишком долго не приходил в себя, — мягко возразил этот. Этьен посчитал за лучшее не притворятся далее бессознательным телом, открыл глаза и тут же об этом пожалел, потому что Мадлон вместо того, чтобы обрадоваться его осмысленному взгляду, вдруг принялась его распекать. — Ну что, Ваша Милость, стало быть живы, — повысила она и без того звонкий голос. — Сколько раз я говорила что этой кляче пора на покой, а вы не слушали. Она уже однажды чуть не сбросила Анри, а он уж наездник получше вашего. Этьен напрягся, чувствуя, что краснеет под внимательным синим взглядом в котором ощутимо плескалась… вина? — А вы, господин, отойдите пока, — обратилась она к стоящему у неё за спиной этому, в глазах которого, вот удивительно, Этьен разглядел и тревогу. — Я посмотрю, все ли кости целы. — Мадлон, у меня болит голова и спина, — решился подать голос Этьен. — С ногами и руками все в порядке. Но подруга сдаваться не собиралась и, решительно откинув одеяло, принялась ощупывать его на предмет боли и переломов. Этому хватило совести отвернуться и не пялиться на его обнаженного. А стеснялся Этьен жутко и почему-то, вопреки здравому смыслу, именно этого, а не Мадлон, которую всегда воспринимал не как красивую девушку, а как лучшего приятеля. — Ну всё, кости, слава создателю, целы, но на спине и… пониже огромные и болезненные синяки. Так что придется тебе, Ваша Милость, поспать недельку на животе. А на голове огромная ссадина. Только сейчас Этьен поднес руку ко лбу и понял, что голова у него аккуратно перебинтована. — Ну уж нет. — Этьен попытался сесть, но пол с потолком немедленно поспешили поменяться местами. — Ох…пфффф. И если бы этот не поспешил подставить глиняный таз, Этьен бы позорно испачкал все кругом рвавшимся наружу давним обедом и желчью. — Ты с ума сошел!- продолжила распекать своего господина Мадлон, аккуратно укладывая его на подушки вместе с этим. — Что мне с тобой делать, если ты так и норовишь угробить себя сам? Я не смогу разорваться, господину де Ре с его тяжелым ранением я сейчас нужна больше, но и тебя оставить одного совершенно невозможно. — Не бойся, я о нём позабочусь, — тоном не терпящим возражений припечатал этот, и Этьен поморщился. Мадлон посмотрела на мужчину с подозрением. — Как я могу доверить его вам… После всего… — Понимаю. Но уверяю, что умею ухаживать за больными и ранеными. Не верите, спросите Пьера. — А меня кто-нибудь спросит, чего хочу я… — почти прошептал пережидающий очередное головокружение Этьен. — А зачем? — оживилась вдруг Мадлон и встала. — Господин Филипп прав. Сейчас у нас очень много дел, а он мог бы ходить за тобой. — Фил… — хотел было возмутится Этьен, но вовремя прикусил губу. — Не надо… я справлюсь сам. Не обратив внимания на умоляющий взгляд друга, Мадлон встала и направилась к двери. — Ну я пошла, мне еще перевязку делать. Пришлю сейчас бульона и питье травяное… поможет от боли и спать будешь лучше. Мазь настоится только завтра. — Мадлон! — попробовал отстоять своё мнение разозлившийся Этьен, но не преуспел. Коротко поклонившись обоим мужчинам девушка вышла. — Успокойтесь. Она права… Этьену сил хватило только на то, чтобы болезненно скривиться и отвернуться от замершего посреди комнаты этого.

***

В сером сумраке коридора еще с незапамятных времен, с самого строительства Шато Вер при Великом короле Филиппе Красивом*, вовсю гуляли сквозняки. Прилетая сюда невесть откуда, они заставляли трепетать установленные на стенах факелы и развешанные здесь для тепла гобелены: из-за потускневших красок и заплесневелых краев им не нашлось места даже в скромном, почти нищем Главном зале. Стараясь не поддаваться вдруг накатившему холоду, Мадлон стремительно шла к себе, чтобы из имеющихся трав и масел сотворить заживляющую мазь для Этьена. Увидев страшные ссадины и синяки, которыми украсилась красивая спина друга-хозяина, Мадлон пришла в ужас. А если бы Этьен завалился под ноги сумасшедшей кобыле, а если бы приложился головой о камень?.. От картин, встающих перед глазами, становилось не по себе. Хорошо что этот странный бриганд изъявил желание ухаживать за Этьеном. И ведет себя так учтиво и сдержанно, словно и не было того насилия… Нет, она верит каждому слову Этьена, но… Глубоко задумавшись, Мадлон не заметила, как из из одного из коридоров к ней метнулась крупная фигура. — Куда это спешит такая красотка? — раздалось совсем рядом. Мадлон шарахнулась прочь, но её вдруг грубо дернули за руку и она оказалась лицом к лицу с одним из тех бригандов, что сквернословили и пили больше других, Жаком кажется… — Пустите… — прошипела Мадлон утыкаясь мужлану в грудь ладонями. — Ты откуда такая смелая… малышка? — глумливо зашептал Жако. — Я тебя раньше тут не видел. — Я знахарка. Господину Этьену нужна моя помощь. Отпустите… — Конечно, отпущу, но сначала поцелуй меня. В нос Мадлон ударил запах перебродившего вина и лука. Не было ни малейших сомнений — схвативший её бугай был пьян. — Проспитесь! Может, тогда поймете, что так не начинают знакомство с девушками. — Наглая… люблю таких. А сладкая какая, — губы меченного наугад ткнулись в лицо, мазнув по щеке Мадлон, и её передернуло. Почувствовав, как жадные грубые руки тискают её пониже спины, Мадлон предприняла еще одну попытку освободиться, а потом, содрогнувшись от омерзения, подняла руки и вцепилась обидчику в волосы. Грубость тому по вкусу не пришлась и он рванул ткань платья на её груди одной рукой, а другой развернул девушку и ткнул носом в пыльный ветхий гобелен, а затем, словно оковами, сковал своими ручищами её тонкие запястья. — Ну что же ты… Тебе понравится. Я, конечно, больше по мальчишкам, но ты тоже ничего, такая тоненькая и так сладко пахнешь. Мадлон наконец поняла, чем ей грозит промедление и пассивность, и закричала. Да так, что у насильника заложило уши. — На помощь! Помогите!!! Расслабившийся было Жако тут же заткнул девушке рот своей огромной ладонью, противно пахнущей чесноком, и, прижав её крепче к стене, принялся расслаблять шнуровку, чтобы выпустить на волю свой окрепший уже член. Почувствовав жадную ладонь на своих обнаженных ягодицах и эти жуткие приготовления, Мадлон укусила своего обидчика за ладонь и снова закричала. — Пожар. Горим!!! — Ах, ты, маленькая сучка! — разъярился Жако и удвоил свои усилия. Почувствовав тяжелую горячую дубину у своих бедер, Мадлон всхлипнула. Ее накрыла паника. Она уже практически теряла сознание от отвращения, нехватки воздуха и ужаса, как вдруг все прекратилось. Тяжелую мужскую тушу словно откинуло к противоположной стене. Девушка, придерживая у груди разорванный верх платья, обернулась и при свете факелов увидела своего спасителя с обнаженным мечом — тот прижимал к стене скрипящего зубами Жако. — Как вы? — спросил тот, что помогал позавчера разгружать телеги — самый серьезный и молчаливый из бригандов. — Норм-мально… С-спасибо. Мадлон, путаясь в порванном платье, под успокаивающим взглядом спасителя пробормотала еще что-то бессвязное о том, что ей надо готовить мазь для господина Этьена и поспешила прочь. — Ты же видишь, что девушка не хочет, — проводив тонкую фигурку взглядом, Пьер обратился к напарнику. — Тебе-то что за дело, Пьер? — ощетинился Жако, поправляя одежду. — Дело есть. Потому что ты нарушаешь приказ командира не трогать обитателей замка. — А ты нападаешь на меня… из-за какой-то сучки! — Она не «сучка» тебе, а знахарка. По ней особые распоряжения Ла нежа. А ты пьян, как свинья, и берегов уже не видишь. Проспись. Я командиру ничего говорить не буду, но еще одна такая выходка… — Плевал я на Ла нежа, и на тебя, плевал и на всех вас, что ходят перед ним на задних лапках! А он такой же, как и мы… Что смотришь? Забыл, как он с мальчишкой поступил, не обращая внимания на то, что тот тут хозяин. Пьер перехватил рванувшегося из его хватки Жако и проговорил тихо и ровно: — Он теперь в этом раскаивается… И ты тоже будешь раскаиваться, когда протрезвеешь. — Да что ты вообще понимаешь, Пьер? — усмехнулся Жако, обнажив желтые зубы. — Да Ла неж под твоим влиянием скоро совсем бабой станет и прощения у мальчишки на коленях, как у дамы, попросит. — Если командир найдет в себе сил извиниться перед Этьеном, то я его еще больше зауважаю. И не только я… — Да брось, Пьер, все эти игры в благородство. Не видишь разве, как мальчишка сам провоцирует на несдержанность… — спокойно, словно протрезвев, ответил Жако. — Со мной вон заигрывает. А ты еще хочешь, чтобы командир перед ним извинялся?.. Перед кем?.. Перед этой златокудрой развратной тварью?.. Да я его первый перестану уважать, если такое случится! Пьер покачал головой, понимая, что эта перепалка ни к чему не приведет, по крайней мере сейчас. — Иди проспись, — сказал он, выпуская Жака из жесткой хватки. — И к девочке больше не подходи, иначе сам тебе накостыляю… И к мальчику тоже не приближайся — за него накостыляет Ла неж. И не только нос разобьет, но и яйца на кулак намотает. Жак плюнул ему под ноги, но Пьер не отреагировал и пошел прочь, показывая, что разговор окончен. Жако проводил бывшего товарища злым хищным взглядом шакала, упустившего добычу, и бросил вслед: — Я все равно добьюсь своего и никто мне не помешает!..