Средневековый роман

— Филипп… Филипп вставайте же, солнце уже высоко. Ла неж проснулся от того, что его ощутимо трясли за плечо и нетерпеливо звали по имени. Знакомый до последних обертонов голос был настойчив, а потому он открыл глаза и взглянул на склонившегося над ним юношу. — Ваша Милость? — улыбнулся одними уголками губ Филипп. Уже полностью одетый, с забранными в хвост волосами, переливающимися перламутром в лучах рассветного солнца, Этьен казался сейчас каким-то неземным существом, одним из тех загадочных лесных созданий, о которых в детстве рассказывала небылицы кормилица. — Доброе утро. Я решил вас разбудить, скоро выезжаем в деревню, — старательно отводя глаза от обнаженного торса, проговорил Этьен. — Как ты себя чувствуешь? — приподнялся на локте Филипп, делая вид, что абсолютно не замечает чужого замешательства. — Отлично, как видишь, последнюю неделю я только и делал что спал, ел и дышал свежим воздухом. — Этьен отступил от кровати. — Хорошо, я скоро буду. — Я жду тебя в трапезной. Дверь за хозяином замка закрылась, а Филипп откинулся на подушки, блаженно потягиваясь и улыбаясь собственным мыслям. Его приняли в ближний круг и боле не опасались, в этом не было сомнений, но это сейчас. А неделю назад, когда оправившийся от ранения Жиль пришел говорить с учеником, Филипп чувствовал полную растерянность и беспомощность. Если наставнику удастся убедить юного графа в необходимости изгнать его вслед за Жако, то он ничего не сможет возразить, но и оставить Этьена он был не в силах. Тем вечером его раздумья за дверью в ожидании своего приговора были прерваны ненавидящим взглядом Жиля, вышедшего из хозяйской спальни темнее тучи и виноватой улыбкой хозяина замка, приглашающего его зайти для разговора. Этим же вечером Филипп с разрешения задумчивого Этьена переместился в комнату уехавшего Анри, чтобы не смущать юного графа и не множить слухи, которые бы непременно появились среди дворни, стараниями Мадлон уже убедившейся, что господин чувствует себя намного лучше и даже с помощью нового управляющего изгнал чужаков-бригандов. На следующий день к радости Филиппа Пьер был официально утвержден в должности с молчаливого согласия Жиля, а потихоньку восстанавливающийся хозяин замка стал понемногу выходить во двор, интересоваться хозяйственными делами у терпеливо отвечающего на любые вопросы Пьера, а вечерами заглядывать в каморку Анри к Филиппу. Последнее грело душу. Было не так уж важно, что именно они обсуждали — обучение вилланов стрельбе, оборону замка, планы на будущий урожай или старые дедовские приметы, согласно которым весна обещала быть ранней и скорой, одно присутствие рядом здорового и улыбающегося Этьена вселяло в Филиппа надежду на лучшее. И пускай моментов подобно тому, с переплетенными пальцами и сбившимся на бесконечное мгновение дыханием, больше не повторялось, но его жизнь наконец обрела смысл. Чувствуя в себе прилив сил и энергии, Филипп соскочил с кровати и начал спешно умываться, не забыв воспользоваться заветным порошком и хорошенько причесаться. Рядом с этим удивительным юношей Филиппу впервые не хотелось выглядеть неотесанным деревенщиной, хотя раньше его, как и его немногочисленных любовников, все устраивало. Но теперь, с ним, все было иначе. Тем временем Этьен спустился в трапезную, где несмотря на ранний час уже был накрыт господский стол. Юный граф сглотнул слюну, увидев свежеиспеченный хлеб и пирожки с голубями. Опять Фантина встала ни свет ни заря, чтобы порадовать его, да и не только его. Теперь, когда голубятню зажиточного старосты изрядно опустошили, в замке появились собственные пернатые, а соответственно — и различные вкусные блюда с ними. На столе исходила паром только принесенная кем-то из кухонных мальчишек похлебка из крупяной каши с овощами, а на тарелке рядом было пристроено вяленое мясо. Расстарались слуги, собирая завтрак хозяину перед дорогой в деревню. В замке уже все были наслышаны о новом начинании хозяина — оборонительных отрядах из вилланов. Этьен устроился за столом, пожалев что наставник еще не поднялся, а может, по-прежнему злится на него, а потому не соизволил спуститься к завтраку. Но как бы там ни было, Этьен был уверен в том, что поступил правильно, не позволив изгнать Филиппа и Пьера из Шато Вер. Юный граф застыл над тарелкой, припоминая тяжелый разговор с наставником. — Этьен, неужели он опять тебя принудил! — возмущался Жиль. И только слабость удерживала его от того, чтобы не броситься в погоню за ненавистным бригандом. — То, что я увидел было… — Вы не правы, наставник. Все не так, как кажется, — поспешил успокоить наставника Этьен. — Этот человек ничего мне не сделал. Более того, он уже не раз спас мне жизнь, а про дела в деревне вы и так наслышаны. — Наслышан, Ваша Милость, — перешел де Ре на официальный тон, чувствуя уверенность в голосе юноши. — Но это не умаляет того, что он убийца и насильник… Он принудил вас к противоестественной близости… это грех и преступление. Или, скажете, не было такого? — Было, вы правы… — потупил на миг глаза юный граф, но тут же уверенно продолжил. — Но он искупил свою вину, не дав нашим людям голодать, он разобрался с вором старостой. — Эту вину искупить невозможно, Этьен. Вы не можете простить его, как никогда не прощу его я. — Я уже простил и изгонять его не позволю. Мы без них не справимся, наставник, — это уже говорил не мальчишка, а хозяин в своём праве. — Вы слишком слабы после ранения, Анри уехал… мне не защититься в одиночку от озлобленных банд мародеров. Де Ре смотрел на него с все возрастающим недовольством. — Лучше довериться вилланам, чем этим проходимцам! — продолжал увещевать Жиль. — Но Фи… Ла неж не проходимец. Он сын рыцаря Филипп Делаво. Его знания позволили нам улучшить защиту замка, а еще… — Поймите, Этьен. Сын рыцаря — это не рыцарь. Он не прошел посвящение, не заслужил его в бою. И запомни, Бертран де Гюклен*, к которому я отправил Анри, никогда не простит твоих бригандов. Никогда. Этьен не смог больше ничего возразить, лишь еще сильнее побледнел и вздернул подбородок повыше, давая понять, что разговор окончен и от своего слова он не отступится. Наставник, оскорбленный до глубины души, вышел прочь, а скоро в дверь уже постучал встревоженный Филипп, и Этьен, мысленно прося прощения у наставника, просто разрешил ему остаться. — Что у нас сегодня на завтрак?.. — стул рядом с Этьеном занял улыбающийся Филипп, и Этьен не смог не ответить на эту солнечную улыбку своей, мгновенно отвлекаясь от своих тяжких дум. — Бери всё что видишь… вкусно… Но, я только сейчас понял, что лошади у меня по прежнему нет, — виновато протянул Этьен. — От чего же, еще вчера я попросил Пьера оседлать для тебя своего Доре. Он довольно понятливый и степенный, можешь не опасаться. Этьен опустил глаза, боясь показать свою искреннюю радость от вновь проявленной заботы. — Спасибо… — Не за что. Ты лучше ешь, Фантина превзошла сама себя. — поспешил покончить с неловкостью Филипп. Чуть позже за трапезой к ним присоединились озабоченный Пьер, принявшийся тут же что-то вещать Этьену про новое сукно, и молчаливый Жиль, с интересом прислушивающийся к рассказу управляющего и при этом не прекращающий прожигать ненавидящим взглядом Филиппа.

***

Когда с завтраком было покончено и мужчины все вместе вышли во двор, залитый непривычно ярким зимним солнцем, к Этьену тут же подскочила Фантина. — Ваша Милость, возьмите с собой пирожки да вино, дорога не быстрая, да и ни чем хорошим вас в деревне не попотчуют, знаю я их. — Спасибо, Фантина! — принял теплое ещё подношение в холщовом мешке Этьен, и женщина тут же переключилась на стоящего рядом управляющего. — А вам, господин, тоже нужно лучше питаться, — обратилась она к Пьеру. Пьер сделал вид, что не расслышал и направился к одной из телег, не мог он сказать услужливой женщине, что ненавидит он эти пирожки с голубями с раннего детства. Этьен, увидев с каким благоговением и почтением смотрит на потенциального благородного зятя кухарка, поспешил спрятать улыбку. Пьер же, подозвав юного хозяина поближе к телеге, продемонстрировал её содержимое: — Посмотрите, Ваша Милость, эта подвода с сукном пришла вчера. Качество, насколько я могу судить, неплохое. Это ваша доля, из того что было прихвачено ушлым старостой еще в прошлом году. Надо, Ваша Милость, сукно разобрать… думаю для этого привлечь сегодня людей, а потом посмотреть с вами вместе, что оставить в замке для нужд его обитателей, что отвезти на ярмарку и продать, а что нищим раздать… — Хорошо, Пьер, поступайте как считаете нужным. — Слушаю, Ваша Милость. — Если будет нужен совет или помощь, вы всегда можете обратиться к господину де Ре. Пьер склонил голову, успев заметить, как скривился от слов хозяина замка его наставник, который после выздоровления по собственно воле устранился от всех хозяйственных дел. Пьер очень надеялся, что мудрость наставника и здравый смысл наконец возьмут верх над обидой и ревностью. Тем временем младший сын Жиля, любознательный и прилежный, которого давно приметил и приставил к делам на конюшне Филипп, подвел к господам их лошадей. Филипп благодарно потрепал мальчишку по волосам, тот просиял, за что тут же получил подзатыльник от собственного отца. Наблюдавший эту сцену Этьен лишь покачал головой, сочувствуя парнишке. Наставник так же зорко, как за собственным сыном, следил и за ним, Этьен вдруг ощутил себя девицей на выданье под присмотром грозной тетушки, и его накрыло возмущением. Отказавшись от помощи удивленного такой резкой сменой настроения Филиппа, Этьен сам вскочил в седло, и всем своим видом выказал нетерпение. — В путь, — дернул он поводья, а Филипп застыл на мгновение, открыто любуясь юношей. Гордая осанка и поворот головы выдавали в нём истинного аристократа, а плащ, тяжелыми складками ниспадающий на круп лошади, придавал ему солидности. Оглядев серого рысака Пьера, Филипп решил как можно скорее раздобыть для хозяина замка достойную его положения лошадь. — Будьте осторожны, Ваша Милость! — неслось им вслед. Но Этьен, почувствовав свободу и ветер в лицо, предостережений уже не слышал.

***

Дорога сама ложилась под копыта, ожившие под теплыми солнечными лучами деревья и кустарники тихо перешептывались ветвями. Этьен с Филиппом ехали рядом, глубоко вдыхая прохладную свежесть раннего утра. В воздухе витал аромат прошлогодней перегнившей листвы; звонкие переклички проснувшихся пичуг поднимали и без того отличное настроение. Лошади шли смирно, изредка пофыркивая и прядая ушами. Филипп наслаждался близостью Этьена, его умиротворенным расслабленным лицом и радовался этим нескольким часам наедине. Хотелось так много спросить и сказать, но и тишина меж ними была легкой и упоительной, как никогда прежде. Когда на горизонте промелькнул стремительный силуэт, Этьен замер и, приложив руку ко лбу, всмотрелся вдаль. В вышине, купаясь в потоках воздуха, кружил сокол. Какое-то давнее воспоминание всколыхнулось в груди и юношу вдруг необъяснимо накрыло тоской. — Сокол, — просто сказал Этьен, указывая вдаль. — И правда… но только их двое. — Двое? — Этьен прищурился и тут же убедился в правоте Филиппа. Чуть поодаль от первого наслаждался полетом еще один прекрасный пернатый хищник. — Они вместе охотятся? — Возможно. — Странно. Но глядя на них, я вдруг почувствовал такое гнетущее одиночество… такое случалось со мной раньше… — А сейчас… здесь ты тоже чувствуешь себя одиноким? — с замиранием сердца спросил Филипп. — Нет… Сейчас — нет. — Этьен странно посмотрел на него и, словно опасаясь услышать новый вопрос, подстегнул лошадь. — Догоняй! Не ожидавший подобного ребячества Филипп лишь улыбнулся. — Мальчишка… Снова накрыло вполне объяснимой тревогой… Слабый еще, на чужой, хоть и хорошо обученной лошади и такой уже до боли родной… Филипп дал своему гнедому любимцу шпоры и устремился в погоню за стремительно удаляющейся фигуркой с развевающимися волосами цвета льна в лунном свете.

***

Крестьяне роптали и это было нормально. Кому понравится, когда его в единственный выходной вызывают на непонятный сход, где юный граф пытается говорить что-то о необходимости учиться обороняться. Нет, они конечно доверяют своему господину, и отцу Эврару, который его поддержал в этом начинании тоже, но какие из них солдаты? Война — удел господ. Юный граф заметно волновался, но когда обратился к своим вилланам, голос его не дрожал: — Я понимаю ваше недоверие. Но уверяю вас, что наши занятия сделают вас менее уязвимыми перед чужаками и бандитами, что сейчас ходят по нашей земле, грабят наши дома, насилуют наших женщин и убивают матерей, отцов и детей. Я не могу гарантировать вам безопасность, но клянусь сделать все возможное, чтобы вы сами смогли защитить себя и свою землю. Филипп, молча стоящий чуть поодаль, заметил, как по мере того, как говорил юный граф, лица стоящих перед ним мужиков преображались. Недоверие и робость постепенно сменялись заинтересованностью и решительностью. Многие уже потрясали кулаками, другие одобрительно кивали и перешептывались. Филипп видел, что несмотря на юный возраст Этьена, его вилланы господина уважали. Закончив говорить, Этьен пошел прямо к мужикам и Филипп напрягся, но увидев, что никто не делает попыток покуситься на жизнь и здоровье юноши, расслабился. Вилланы сами склонялись перед господином, а Этьен без малейшей брезгливости пожимал им руки, охотно отвечал на вопросы, задавал собственные. Затем Этьен представил мужикам Филиппа как опытного рыцаря и своего помощника, но смотрели на него хмуро и недоверчиво, хотя и были благодарны за избавление от власти старосты — чужакам здесь вполне резонно не доверяли. Затем они вместе с Этьеном рассказали об устройстве лука и его действии. Вскоре подошла подвода с луками и стрелами: это было финансовым вложением старосты, который изо всех сил старался искупить свою вину. Каждому виллану был вручен лук со стрелами, и только тогда Филипп с досадой заметил, что луков на всех не хватает. Опять староста-сволочь решил его провести!.. У Филиппа зачесались кулаки… на этот раз разбитым носом тот не отделается. Оглянувшись на раскрасневшегося Этьена, с энтузиазмом принявшего на себя обязанности ментора, Филипп предупредил, что отлучится ненадолго, и поспешил к знакомому до зубовного скрежета дому. Злость клокотала в груди… зря он пожалел эту змею подколодную, а точнее — его большую семью с малолетними внуками… Только зайдя на знакомый двор, Филипп утратил дар речи. У коновязи обнаружился чудесной стати жеребец, судя по всему — совсем еще молодой. Тонкие, но отлично развитые ноги выносливого скакуна, небольшая голова на грациозной шее, ровная спина, широкая грудь, шелковистый хвост, а главное — редкая золотистая масть. — Иж ты… — восхищенно выдал Филипп, осторожно приближаясь к почти видению. — И откуда ты здесь, красавец? — Господин Ла неж, — послышался за спиной сладкий голосок старосты, и Филиппа передернуло. «Ах ты, гнида!» — Ты меня опять за нос водить вздумал? — развернулся он к старосте, блестя глазами. — Да вы что, господин? — сделал тот шаг назад. — О чем вы, не уразумею? — Не уразумеешь?.. Из тридцати луков я получил только двадцать… — Да быть того не может! — притворно изумился староста, и Филипп зло сплюнул. — Может, любезный. Но я готов забыть об этом… На время. Если ты мне скажешь, где украл этого жеребца. Староста покосился на золотистого красавца с белой полосой на узкой морде. — Почему украл, честно выменял… — затрясся тот, нервно теребя подол котты. — Ну конечно, за господское добро… — протянул Филипп с улыбкой, от которой у несчастного старосты подломились коленки. Филипп гладил коня по красиво очерченной холке, шепча нервничающему животному что-то успокаивающее. — Да разве ж я мог… — Я знаю, что мог, а потому изымаю у тебя его… Чтобы не заломал по незнанию такую красоту. — Но… Филипп рыкнул так, что староста подскочил на месте, а выскочивших было на шум женщин как ветром сдуло с крыльца. — Вы уж тогда скажите Его Милости, — заискивающе протянул староста, заглядывая Филиппу в глаза, — что это и от меня подарок… от нас с зятем и сыновьями. — Что? — Вы ж наверно коня Его Милости преподнести хотите?.. И тут Филипп вспомнил давний разговор с Пьером… Семнадцать, Этьену исполнится семнадцать… — И когда, говоришь, у Его Милости день рождения? — Дак через неделю же! На третий день февраля. Филипп еще раз огладил мягкую шелковистую гриву, заглянул во влажные умные глаза, погладил бархатный нос. Лошадь, достойная принца. «Я нашел тебе самого лучшего хозяина, красавчик. Ты уж не подведи».