Средневековый роман

Стук в дверь разбудил Этьена, когда солнце уже стояло высоко, и яркий свет лился в комнату, в которой всю прошлую ночь двое боролись с лихорадкой. Юный граф открыл глаза и осознал, что скатился с подушки, но рук с горячего влажного живота Филиппа не отнял. Стук в дверь повторился. Этьен осторожно выскользнул из-под одеяла, когда дверь в комнату распахнулась и на пороге возник наставник в полном боевом облачении и запыленных сапогах. — Ваша Милость! Мы только из деревни с господином управляющим, — пояснил он своё неожиданное появление. — Хвала создателю, опасности больше нет. Раненных бригандов добили сами вилланы. Не знаю только, плохо это, или хорошо, но налетчиками оказались не Жак с его людьми, как я предполагал, а какая-то другая банда… совсем еще мальчишки. — Скорее хорошо, — проговорил Этьен, с трудом подавляя зевок. Спал он этой ночью от силы часа три. Усталость и волнение за Филиппа не отпускали. Увидев обнаженного воспитанника, зябко и беззастенчиво натягивающего на себя нижнюю рубаху, де Ре изменился в лице. — Что же вы делаете, Ваша Милость! — практически прорычал он. — Вы не только насильника и бандита в свои покои принесли, вы… Вы еще спите с ним в одной постели нагишом! Неужто содомского греха не боитесь? Недостойно это вашего положения. — Мои грехи — моё дело, господин де Ре, — устало буркнул Этьен. — И решать, что достойно, а что — нет, буду тоже только я. А этот человек… Нет — Филипп… Он дорог мне, и я его не прогоню, что бы вы не говорили. Видя, как грозно сверкает глазами наставник, и чувствуя, что его опять собираются обвинить во всех грехах, Этьен уже зло прошептал: — Вместо того, чтобы поучать меня, займитесь тем, что вам прикажет господин управляющий. Потому что чаны со смолой тоже заготовил он, а не вы… Жиль выдержал удар, но все же быстро ушел, укоризненно качая головой. А Этьен, потратив последние силы на препирательство, обернулся к раненному, и наткнулся на мутный, но вполне осмысленный синий взгляд: — Это правда, то что ты сказал де Ре?.. Я тебе дорог? — голос Филиппа был слаб и неверно дрожал. Этьен на мгновение растерялся от неожиданности, но потом спокойно и коротко, не отводя взгляда, ответил: — Да, правда. А затем с волнением продолжил: — Как ты себя чувствуешь? — Болит всё, но это уже не важно… Теперь не важно. Ты… Твоё признание стоило всех этих ран… Ты мне тоже очень дорог, Этьен. Я… — Филипп улыбнулся, превозмогая боль. — Тише… тебе не стоит так много говорить… Вчера мне было очень страшно… — Я не собираюсь умирать… Теперь уж точно нет… Этьен аккуратно одернул рубаху, вновь алея щеками, но на кровать присел. — Я тебе не дам меня оставить. Я только сейчас понял, что такое настоящая жизнь, — проговорил он с замиранием сердца. Филипп, морщась, с трудом протянул руку Этьену, и тот, поймав её, тут же ощутил, насколько та горячая. Значит, коварный жар отпустил лишь на время и скоро вернется вновь. — Я чувствую то же самое… У моей никчемной жизни наконец появился смысл, — вторил Этьену Филипп, проклиная собственную беспомощность, которая не давала возможности высказать всё, что давно теснилось в груди. Этьен не отрывал взгляда от пышущего жаром лица Филиппа. И когда тот при слове «смысл» многозначительно посмотрел ему прямо в глаза, Этьен вновь смутился, но попытался скрыть своё замешательство вопросом: — Ты хочешь пить?.. — Я… эм. Филипп попытался подняться, но тут же с шипением откинулся обратно на подушки. — Что ты делаешь? — Этьен вскочил. — Тебе нельзя двигаться, а ты вставать… — Мне нужно в… помочиться. Этьен соскочил с кровати, немного повозился у стола и скоро вернулся с уложенными в несколько слоев холщовыми тряпками. Деловито откинул одеяло и скомандовал: — Приподнимись немного. Филипп, наблюдая за его манипуляциями, побагровел, но все же сделал, как сказали. — Не переживай… Ты ходил за мной, а теперь это буду делать я. И даже не проси звать Мадлон или Пьера. Я так хочу, — голос Этьена подрагивал от волнения, но держался он наследным принцем даже в этой ситуации. «Упрямец!» Прошло несколько напряженных минут, а затем Этьен собрал и унес испачканные тряпки за дверь. — Спасибо. — Филипп снова начал ощутимо дрожать, и юный граф поспешил укрыть его дополнительным одеялом. Этьен принялся одеваться в домашнее, чтобы спуститься к Мадлон, но в этот момент она сама появилась в комнате. — Утро доброе, как наш раненый? Лучше? — Плохо, — ответили ей на два голоса. Девушка улыбнулась такому ответу и устроила свой заветный сундучок у кровати. Вскоре раненый был перевязан, снова напоен зельями и настойками, и оставлен в покое. На вопросительный взгляд Этьена Мадлон покачала головой и тихо сказала: — Рана воспаляется. А значит, лихорадка вернётся. Увидев, как побледнел друг, Мадлон поспешила его успокоить: — Он сильный, справится. А вот тебе необходимо хорошенько поесть и поспать хоть немного, иначе скоро свалишься от усталости. — Пожалуйста, принеси мне завтрак сюда, — попросил Этьен. — Не хочется оставлять его одного… Он все встать порывается… Не хочет казаться слабым. — Как и любой мужчина. Хорошо. Сиди, нянюшка, — потрепав друга по плечу, Мадлон поднялась. — Я тебе сейчас кого-нибудь с завтраком пришлю. Когда Мадлон покинула комнату, Этьен вновь присел на кровать, а потом и вовсе прилег, чтобы Филипп, не сводивший с него глаз, успокоился и попробовал заснуть. — Послушай, я никуда не уйду и тебя не оставлю, — тихо говорил Этьен, поглаживая горячую руку. — Постарайся поспать. Мадлон говорит что спокойный сон — лучшее лекарство. Филипп лишь облизнул пересохшие, покрытые корочкой губы и закрыл глаза. Все его силы ушли на преувеличенно бодрый подъем по малой нужде. Пьера и Мадлон Филипп не стеснялся, а вот показывать свою немощность безумно дорогому юному мальчику было неприятно. Голову кружило, в груди пекло, озноб пробегал по спине снежной поземкой, но всё это казалось пустяком по сравнению с заботой, которой окружил его Этьен. Засыпать, когда он рядом было уютно, такого светлого чувства Филипп не испытывал очень давно, с давних детских времен. Вскоре в дверь поскреблись. Один из кухонных мальчишек принес завтрак, с любопытством и волнением поглядывая на раненого мужчину, пристроил рядом с господином поднос и быстро скрылся, поклонившись. Этьен поковырялся в тарелке, пригубил разбавленного вина, но только взглянув на вновь покрывшийся испариной лоб Филиппа, нахмурился и отложил тяжелый поднос. Аппетита не было и быть не могло. Этьен привычно взялся за таз с мокрыми тряпками. Филипп снова весь горел. Юноша аккуратно обтер его лицо, шею и плечи, не удержавшись, погладил влажные волосы, и осторожно уткнулся носом в свободную от повязки ключицу.  — Выздоравливай, прошу тебя… Но увы, не прошло и часа, как Филипп уже вновь метался на простынях, сбивал одеяло и заполошенно выкрикивал в бреду: — Уберите руки!.. Убирайся!.. Нет… Дядя... Нет!.. Не трогай меня!.. И тогда Этьен, задыхаясь от бессилия, склонившись к самому уху, шептал: — Шшшшш, всё хорошо… Все уже давно прошло. Тебя никто не тронет. Через несколько минут все повторялось снова. Но, видимо, прикусивший губу до крови Филипп теперь видел в своих видениях матушку. — Мама!.. Мама... Не бросай меня, мама!.. Глаза Этьена блестели от не пролитых слез, но он продолжил шептать непривычные успокоительные нежности, когда услышал: — Жако, ты… Ты, черт возьми, прав! Он меня не простит!.. Никогда не простит! А я… Я так и не сказал ему… Этьен… — Я здесь, Филипп. Все хорошо. Я уже простил… Давно простил, — горячего лба коснулась уже не мягкая влажная тряпица, а прохладная тонкая ладонь.

***

Еще долгих пять дней Филипп бродил в вязком тумане горячки, не находя пути к свету. Этьен старался ни на мгновение не покидать свою комнату и её постояльца, ночами грел своим телом, днём — поил микстурами, а иногда, когда Филипп приходил в себя, укрепляющим бульоном. А однажды даже заставил проглотить пару ложек овощного пюре. Филипп яростно ненавидел свою слабость, но тем не менее выполнял всё — и то, что приказывала Мадлон, и то, о чем мягко просил Этьен. Юный граф опекал Филиппа, затолкав подальше смущение и брезгливость, учился перевязывать рану, помогал справлять с малой и большой нуждой, обтирал грязное потное тело, переодевая в чистое. И каждый день мечтал только о том, как однажды утром он проснется рядом со спокойно спящим, умиротворенным Филиппом, которого, наконец, покинула выматывающая лихорадка. Это случилось, когда Этьен крепко и сладко спал, прижавшись всем телом к крепкому мужскому телу и смешно посапывал. Филипп проснулся первым и впервые за долгое время со светлой головой. В груди тянуло намного меньше, лишь ныло плечо от приятной тяжести. Белокурая голова уютно устроилась на нем и это, судя по всему, уже давно вошло у ее обладателя в привычку. Филипп осторожно подул на легкую светлую прядь, что прятала от него тонкое лицо измотанного многодневным бдением юноши, но тут же пожалел об этом, почувствовав, как дернулась покоящаяся на его бедре рука. Захотелось, чтобы эта утренняя украденная идиллия никогда не заканчивалась. Но увы — юноша рядом зашевелился, а потом и вовсе открыл свои зеленые, еще затуманенные сном, но такие родные теперь глаза: — Ты проснулся…