Средневековый роман

Филипп смотрел на Этьена с легким недоумением, чувствуя, как его сердце заходится от вновь обретенной близости дорогого мальчика. — Неужели праздник в деревне был так ужасен, что ты так быстро вернулся? Этьену очень хотелось сказать: «Это потому что там не было тебя», но он лишь улыбнулся, выпутываясь из дорожного плаща. Сразу же повеяло прохладой, и Филипп притянул его к себе, подальше от холода каменной стены. — Ты ведь не голоден… или?.. — Ты удивишься, но сейчас я бы съел целого запеченного поросенка. — Понимаю, — подмигнул юноше Филипп. — Тогда я сгоняю на кухню и мы перекусим… Поросенка не обещаю, но кусок окорока и немного сыра точно отыщу. — Иди, только недолго, — попросил Этьен, не желающий отпускать от себя того, с кем хотелось быть рядом постоянно. — Обещаю, я скоро вернусь. Как только Филипп покинул комнату, Этьен скинул черную котту, длинные рукава которой изрядно надоели, и осторожно забрался с ногами на разобранную кровать. Шумный праздник и тёмный неприветливый лес казались ему сейчас такими далекими и будто нереальными, как и его былые страхи. Ждать пришлось и правда не долго. — Нашел немного мяса и свежих хлебных лепешек Фантины, — проговорил Филипп, осторожно протискиваясь в дверь с подносом в руках. — Думаю, чтобы немного подкрепиться, нам хватит. При виде аппетитных кусочков мяса и зерновых лепешек Этьен голодно сглотнул, удивившись своему разыгравшемуся аппетиту. Филипп разлил разбавленное вино по кубкам, один из которых подал Этьену. Устроившись рядом с юношей, Филипп откровенно им любовался. Его теплая улыбка и горящее в глубине зеленых глаз желание быть как можно ближе делали Филиппа бесконечно счастливым. Ему вдруг захотелось, чтобы эта ночь, что уже перевалила за половину, никогда не заканчивалась. Этьен окончательно расслабился, когда Филипп сказал о том, каким тоскливым для него был этот вечер. — Уже подумывал подняться на стену и скоротать его с часовыми. — Холодные ночи не лучшее средство для заживающей раны, — поучительно произнес Этьен, чем вызвал у Филиппа странную улыбку. — Теперь это уже почти царапина… — Не думаю, — Этьен отпил еще немного вина, и продолжил: — А мне было так неуютно… этот навязчивый староста и не менее настойчивые девицы… — Вот как… — многозначительно протянул Филипп, но полный теплоты и раскаяния взгляд Этьена сказал ему больше слов. — Больше ты туда не поедешь. Хватит и Жиля с Пьером. Этьен прижался к его плечу своим и кивнул. — И через лес после захода солнца я больше никогда не поеду. Уж слишком там неприятно. — Еще бы. Ночью в лесу жутко с непривычки, даже крепкому воину, — произнес успокаивающе Филипп. — И будь моя воля, я бы тебя за эту поездку хорошенько отшлепал, Ваша Милость. Этьен поймал лукавую улыбку Филиппа и решил поддержать шутку, не догадываясь, как двусмысленно будет звучать его ответ: — Духу у тебя не хватит меня отшлепать. — Ты и вправду так думаешь? — в глазах Филиппа вспыхнул огонек, но увлекшийся пережевыванием окорока Этьен его не заметил. Филипп усмехнулся, легко приподнял не ожидающего такой провокации Этьена, опрокинул на кровать и начал щекотать чувствительные бока. Смех Этьена звонким колокольчиком разносился по комнате. Он хохотал, нехотя отбивался, пытаясь уползти от наглых рук, но мгновенно замолк, стоило только губам Филиппа аккуратно коснуться уголка его губ, лизнуть светлый пушок на подбородке. Когда Филипп склонился к тонкой коже шеи и оставил на ней дорожку легких невесомых поцелуев, подбираясь к вороту рубашки, Этьен уже сбивчиво и рвано дышал. Но едва зеленые глаза начало заволакивать туманной дымкой, Филипп вдруг мягко и умело развернул его на живот и с удовольствием хлопнул ладонью по аккуратным ягодицам. — Эй! Ты чего!!! — Этьен приподнялся на локте и повернул голову к Филиппу, который вдруг начал творить странные вещи: склонился над его ягодицами, откинул полу нижней рубахи и начал целовать прямо через ткань брэ. — Филиии? — удивленно воскликнул Этьен, но отбиваться не стал. Чувствуя прикосновения горячих губ, юный граф замер, прислушиваясь к себе, а когда ткань неспешно поползла вниз, и вовсе зажмурился и напрягся. — Шшшшш, я не сделаю тебе больно… никогда больше… Услышав успокаивающие слова Этьен прикусил губу и приказал телу расслабиться, сосредоточившись на новых ощущениях. Филипп тем временем расправился с брэ и начал осторожно стаскивать с красивых стройных ног так уродующие их суконные шоссы, сопровождая свои действия россыпью поцелуев и горячим дыханием. Когда его губы коснулись ямочки под коленом, Этьен вздрогнул и попытался отобрать ногу, на что Филипп лишь улыбнулся, переходя к другому колену. Реакция повторилась, но Этьен уже скулил от недостатка объятий. Он совершенно справедливо считал, что отдавать столько внимания его ногам, когда его губы изнывают от желания поцеловать щетинистый подбородок — просто преступление. И Филипп это почувствовал. Он перекатил Этьена на спину и, встав прямо над ним, начал разоблачаться. Юный граф хотел что-то сказать, но с языка сорвался лишь восхищенный вздох, потому что он впервые видел Филиппа таким открытым, и дело было не столько в его мужественной красоте, сколько в том тепле и душевной близости, что от него исходили. Даже обнаженный, с повязкой на груди, он не выглядит уязвимым и беспомощным, скорее — наоборот. Красивый рельеф мышц груди, сильные руки, мускулистый живот — все это приводило Этьена в восторг. Его Филипп прекрасен. Зеленые глаза встретились с потемневшими синими и Филипп снял последний покров, что скрывал его уже полностью возбужденный член, внимательно наблюдая за юношей. Этьен глаз не опустил, но залился таким жарким румянцем, что Филипп не выдержал и немедленно опустился на кровать, чтобы поцеловать его, глубоко и влажно. — Давай снимем это, — кивнул Филипп на нательную рубашку Этьена. — Я обещаю — ты не замерзнешь. Этьен позволил, удивляясь своим ощущениям… Ведь Филипп неоднократно видел его обнаженным. Но сейчас все было словно впервые… совсем иначе. Снова вернулся стыд и неуверенность. Филипп прочел его, словно открытую книгу, и поспешил развеять сомнения: — Ты безумно красивый. Никогда никого не встречал красивее тебя. Филипп говорил, подкрепляя свои слова открытой улыбкой и нежными касаниями, а Этьен купался в этом откровенном восхищении, не замечая, что его уже полностью обнажили и теперь, аккуратно поглаживая, целуют прямо в пупок, а поняв, вновь крупно задрожал, а затем и вовсе захлебнулся стоном, когда мозолистые пальцы провели по нежной коже напрягшихся сосков. Филипп, восхитившись его чувственностью, осторожно навис сверху. Ему так хотелось видеть Этьена целиком и полностью, но еще он отлично понимал, как важна этой ночью неторопливость. Потому руки скользили везде, изучая шелковистое хрупкое тело, позволяя рукам Этьена делать все, что им заблагорассудится. Тонкие ладони сначала привычно прошлись по широким плечам, крепким рукам, с каким-то особым благоговением — по повязке на груди, ощупали поясницу, но дальше опускаться не решились. Тогда Филипп, пряча улыбку, приступил к активным действиям. Горячий и одновременно нежный поцелуй вновь вырвал Этьена из реальности. Он глухо застонал, пытаясь повторить все то, что проделал с его ртом Филипп, но в итоге сдался, разорвал поцелуй и, обхватив Филиппа за шею, уткнулся лбом в пахнущую лечебными травами повязку. — Это… это такое колдовство? Филипп зарылся носом во влажные, пахнущие вереском и дорожной пылью пряди, освобожденные от плена шнурка для волос, и прошептал: — Всего лишь любовь. Этьен замер на мгновение, а затем поднял голову, обхватил лицо Филиппа своими ладонями и поцеловал сам. Долго, томно и вдумчиво. Каждая мышца Филиппа плавилась от этого поцелуя. Он расслабился и, забывшись, не заметил, как опустился на Этьена всем телом, прижимаясь истекающим смазкой членом к шелковистому бедру. Неспешный поцелуй постепенно стал страстным; Этьен запустил пальцы в давно заворожившие его темные кудри и, выгибаясь, притянул голову Филиппа к жаждущей его поцелуев груди. Все внутри Филиппа взорвалось от восторга, когда он почувствовал, насколько сильно его мальчик сам стремится к нему навстречу. А Этьен, ощущая нежной кожей ожоги поцелуев, отпустил последнюю стыдливость и, перехватив ласковую руку Филиппа, потянул её вниз, туда, где все горело, тянуло и пульсировало в едином сладостном ритме. Филипп заглянул в его глаза, где цвет весенней листвы перетекал в изумруд дорогого шелка, чтобы увидеть там лишь абсолютное незамутненное принятие и неутоленное желание. Теперь уже две руки скользили в унисон, пока изумрудные глаза не закатились, а тело Этьена, пронзенное сладкой судорогой, не замерло в объятиях Филиппа. Тот продолжил невесомо ласкать бархатистый, расслабленный теперь член, пока зеленые глаза не обрели былую осмысленность, а вместе с ней и восторженные искорки. И прежде чем Филипп понял, что они могут означать, к его перевозбужденному члену прикоснулись тонкие любопытные пальцы. Филипп на мгновение перестал даже дышать, но быстро пришел в себя и перехватил теплую ладонь. Недоумение на любимом лице было таким выразительным, что Филипп с трудом подавил счастливый смех. — Всё хорошо, ты умница… Но если мы хотим сегодня быть вместе до конца… Этьен отчаянно кивнул, уже не отводя блестящих глаз. Его решительная невинность кружила голову так, что выдержки у Филиппа практически не осталось. — Ложись на живот, — тихо шепнул он на ухо Этьену, не переставая целовать нежную шею, на которой уже то здесь, то там, расцветали недвусмысленные цветы страсти. — Я… можно мы сделаем это так? — хрипло попросил Этьен, не торопясь подчиняться. Филипп в тысячный раз проклял себя самого, но настаивать не решился. Лишь лег рядом и притянул к себе вновь напрягшегося юношу, обнимая за талию и целуя в основание шеи. — Сначала будет немного больно… Одно твое слово и все закончится. Слышишь? Этьен тихо кивнул, и вжался своими шелковистым бедром в лежащего на боку Филиппа, который лишь скрипнул зубами. — А теперь просто расслабься. Когда увлажненный слюной палец Филиппа проник в сопротивляющуюся узость, Этьен стиснул зубы и приготовился терпеть до конца. Он был готов к боли, он уговорил себя. Но все вдруг переменилось, едва его члена коснулась горячая мозолистая ладонь, и, обхватив его, стала неторопливо скользить, грубовато проходясь по головке. Сумасшедшая смесь боли и удовольствия растекалась по венам, пульсировала в висках, заставляя забываться и шептать бесстыдные признания: — Филе… ах… нет… Да! Этьена разрывало от противоречивых желаний: прекратить это все немедленно или продолжать до его, Этьена, безвременной кончины от стыда, боли и наслаждения одновременно. Он терялся во времени и пространстве, на плаву его держало только жуткое ощущение растянутости и поцелуи, которые продолжали рассыпаться по его напряженному животу и подрагивающим бедрам. Этьен пришел в себя лежащим на спине, под его ягодицами находилась подушка, а ноги были бесстыдно расставлены, выставляя на показ самое сокровенное. Потный и раскрасневшийся Филипп стоял между ними, глядя на Этьена таким голодным взглядом, что тот невольно сглотнул. — Как ты, маленький? — спросил Филипп с нежностью, резко контрастирующей с его горящим взглядом. — Я… я хочу, чтобы ты сделал это… — прошептал-простонал Этьен, даже сейчас чувствуя нехватку крепких объятий. — Мы, Этьен. Мы будем делать это вместе… Подарив легкий поцелуй бедренной косточке, Филипп перехватил нетерпеливый взгляд своего мальчика. Напряженный член Филиппа потирался о расслабленный вход, а бёд­ра — о бархатистую промежность, украшенную мягкими волосками. Этьен смотрел на него во все глаза, не выказывая страха, и прерывисто дышал. Филипп подался вперед и ласково поцеловал широко распахнутые глаза. — Доверься мне… — Я верю… Филипп кивнул, выпрямился и, придерживая безумно длинные ноги под коленками, медленно погрузился в жаркую тесноту. С губ Этьена слетел болезненный стон, и Филипп замер, давая привыкнуть. Зеленые глаза смотрели не отрываясь, и Филипп мысленно благодарил переменчивый свет свечи, что давал ему возможность видеть малейшие изменения на любимом лице. Этьен, привыкнув к первой боли, кивнул, и Филипп продолжил двигаться, медленно, но неумолимо. Юноша прикусил губу, когда Филипп вошел в него полностью. Считывая каждую эмоцию любимого, тот накрыл рукой его расслабленный член и продолжил движение. Этьен мужественно терпел, но уже скоро его вновь накрыл сладостный жар. Он поднимался снизу вверх, растекаясь по жилам горячей истомой, пламя свечи танцевало теперь не только перед глазами, но и где-то глубоко внутри, там, где Филипп наполнял его собой. Он был бережен и терпелив, и от этого ныло за грудиной. Но другой Филипп — яростный и властный, Этьену тоже очень нравился. Это было трудно признать, но Этьен смирился, а потому, отринув стыд, попросил: — Возьми… как хочешь… Сильнее. — Ты… — Филипп на мгновение остановился, но потом вдруг полностью накрыл Этьена собой, и, опираясь на руки, начал входить глубоко, наращивал темп, избегая резких движений. Этьен, жарко застонав, нашел губы Филиппа, и что есть сил притянул его к себе. Теперь он плавился от этой близости, подобной которой не было у него никогда. Его язык купался в чужом податливом рту, член терся о напряженный мускулистый живот, а там внутри боль сменилась тянущей сладостью. И, когда Филипп разорвал поцелуй и немного сместился вниз, Этьен был безумно счастлив. Он продолжил плыть на волнах удовольствия, когда его вдруг пронзило новой волной такого яркого и густого наслаждения, что сдержать восторженный крик не осталось никакой возможности. Филипп, по лицу и шее которого струился пот, одобрительно улыбнулся, и вновь сделал что-то, от чего Этьен закричал, содрогаясь снова и снова, пока в глазах не померк свет… а тело не сотряслось от казалось бесконечной разрядки. Но провалиться в небытие ему не дали, целуя неистово и жадно. Когда губы уже начали саднить, Филипп осторожно покинул влажное шелковистое нутро, и несколькими умелыми движениями помог себе рукой, смешивая их семя на подрагивающем животе Этьена под восторженно-пьяным взглядом юноши. Юный граф приходил в себя медленно, чувствуя прикосновение влажной ткани к животу и чуть ниже, обволакивающую прохладу и горячую ладонь, поглаживающую его бедро. Этьен по­вернул го­лову, и в све­те оди­нокой све­чи отчетливо увидел, как Филипп улы­ба­ет­ся. Той особенной улыбкой, что была предназначена только для него. Заметив обращенный на него еще мутный от пережитого взгляд, Филипп отбросил холщовый плат прочь, и опустился на кровать рядом с юношей. — Как ты, маленький? — Мне хорошо — ответил Этьен, с восторгом принимая поцелуй в плечо и заботливые руки, укутывающие его медленно остывающее тело в одеяло. — Мне бы очень хотелось, чтобы это был наш первый раз, — сказал Филипп. И в его голосе вдруг послышалось столько обреченного раскаяния, что Этьену стало физически больно. — А это он и был, — просто ответил Этьен. И Филипп не смог подобрать слов, потому что абсолютно точно знал: его мальчик не лукавит. Просто не умеет этого делать. — Ты… Я тебя недостоин, — наконец выдавил из себя Филипп. И только увидев, как побледнел юноша, понял, что именно сказал. — Мне, наверное, нужно уйти, — тихий голос Этьена был почти не слышен. — Если меня не обнаружат в спальне утром… — Маленький… я не то… — начал Филипп, проклиная себя за собственное косноязычие, удерживая в объятиях словно заледеневшее тело. — Я недостоин. Но если ты позволишь, я всегда буду рядом… — Позволю? — Этьен на мгновение вырвался из теплых сильных рук, подчиняя и сдаваясь одновременно. — Да я!.. Я никуда больше тебя не отпущу! Свеча догорала, но Филиппу удалось разглядеть возмущенно блестящие влажные глаза. Его Этьен не плакал от насилия и боли, но сейчас, испугавшись расставания, готов был разрыдаться. — Останься. Я разбужу тебя на рассвете и сам провожу до комнаты, — все это Филипп говорил, не переставая поглаживать взъерошенные светлые пряди и целуя влажные уголки глаз. Он понимал, что мальчика нужно бы одеть, слишком коварны замковые сквозняки, но оторваться от горячего и податливого, такого родного тела не было никакой возможности. Филипп крепче прижал Этьена к себе и натянул одеяло до подбородка. Этьен горячо выдохнул Филиппу в ключицу, и закрыл глаза. Он еще никогда не чувствовал себя так, как сейчас. Тепло, любовь и безопасность, которые дарил ему Филипп, обволакивали со всех сторон, принося покой и тихую радость. — Спи, маленький мой. — Я хочу засыпать и просыпаться с тобой. — Так и будет, я обещаю. Когда дыхание Этьена выравнялось, Филипп наконец тоже позволил себе расслабиться, проваливаясь в сон. Впервые за много лет ему снилась не жуткая улыбка дяди, и не истекающие кровью побратимы, а лесная опушка, усеянная черными ягодами ежевики… как в детстве.

***

Филипп проснулся от громкого стука в дверь. В окно лился тусклый солнечный свет, а на его плече приятной тяжестью лежала светлая макушка. Он хотел осторожно выскользнуть из-под одеяла, но сделать это, не разбудив Этьена, было абсолютно невозможно. Поэтому, когда в дверях появился взволнованный и какой-то зажатый Пьер, прячущий взгляд, они оба, лохматые и сонные, успели только приподняться на подушках. — Простите, Ваша Милость, Филипп… — голос Пьера был глух и это очень не понравилось Филиппу. — Я бы не стал вас будить, но тут кое-кто желает вас видеть. Этьен, растерянный и расслабленный, взглянул на Пьера недоуменно, и… ...и в этот момент дверь распахнулась, чтобы впустить в комнату высокого мужчину в полном боевом облачении. Филипп напрягся, ревностно прикрывая Этьена одеялом почти до самых глаз, но и не отрывая внимательного взгляда от вошедшего, хотя ему уже многое было понятно. Мужчина был не молод и не стар и держался с королевским достоинством. А его шелковая бригантина и темно-бордовый плащ были настолько богато украшены, что даже несведущему в таких делах Филиппу стало ясно: перед ним одно из первых лиц государства. Незнакомец в свою очередь оглядел застывшую на кровати пару, бедную обстановку крохотной спальни, неопределенно хмыкнул и обратился к остановившемуся рядом Пьеру: — Представьте же меня, господин управляющий. Пьер опустил голову и проговорил, глядя в пол: — Граф д’Октэр, господин Делаво. Перед вами мессир Бертран де Гюклен. Коннетабль Франции.