Средневековый роман

Замок Черного принца в Бордо оказался отлично защищенным, с собственным гарнизоном и новейшими укреплениями. Он поразил неискушенного Филиппа своим богатым убранством. И если на привыкшего к роскоши королевского двора, скучающе взирающего на неё де Гюклена замок большого впечатления не произвел, то для Филиппа, за всю свою жизнь не видевшего ничего более пышного, чем убранство большого зала в дядюшкином замке, где стены были украшены старыми, пыльными, изъеденными молью гобеленами, а в холодные зимы — шкурами, добытыми дядей собственноручно, роскошная обстановка покоев коннетабля, где ему отвели отдельную спальню была приятной и впечатляющей неожиданностью. Филипп бы не покривил душой, если бы признался себе, что хочет всю оставшуюся жизнь спать в подобной спальне, но лишь при одном условии… Разделить ее с ним должен его мальчик. В первый вечер, представив себе Этьена на этой широкой постели с белоснежными простынями, золото его завораживающих мягкостью волос в свете пламени камина, Филипп заскрежетал зубами от тоски и бессилия. Он скучал! Беспросветно и яростно, а ведь раньше и не догадывался, что возможно так томится от разлуки. Но с Этьеном всё иначе, все ярче, неистовее, сложнее… Видимо, это и есть то самое — сокровенное, личное. Только для него. Для них двоих! Вот уже два месяца они вынужденно гостили, а если быть точнее, то находились в почетном плену у Эдуарда, который, надо отдать ему должное, ни в чем ни коннетаблю, ни его людям, не отказывал. Им разрешались свободные перемещения в пределах крепостных стен замка и выполнялись любая просьба, в разумных пределах конечно. Рана Филиппа уже практически не беспокоила и это давало ему приятную возможность каждый день устраивать тренировочные поединки с Жако. Но продолжалось это ровно до того дня, когда Филипп заметил, что за ним — да именно за ним! — пристально наблюдал де Гюклен, и не один, а в компании Черного принца. Оба смотрели на него оценивающе, словно… словно на племенного жеребца, улыбаясь и обмениваясь редкими репликами. Филипп в тот момент так удивился, что чуть не пропустил удар от Жако, но поединки на потеху господам главнокомандующим прекратил, к огромному неудовольствию друга. Филипп сначала решил, что подобные подглядывания порождались бездельем, но странные изучающие взгляды обоих мужчин никуда не делись. Только теперь их бросали на завтраках и ужинах, и спасения от них не было. Не успокоил Филиппа и рассказ Жака о том, что он остался в живых во многом благодаря коннетаблю, который «ходил за тобой как лекарь» настойки всякие вливал, повязки менял. Филипп и сам помнил, как крепкие руки накладывали повязки, а грубоватый голос в приказном порядке требовал съесть бульон. Но сам де Гюклен ни разу не упомянул о произошедшем. Жака Бертран приставил к своим лошадям и пообещал похлопотать об вызволении его из плена. Того такая повинность ни сколько не смутила, возвращение во Францию и отличная погода, что установилась в начале июня, смирили Жако с произошедшим, и его настроение было в разы лучше настроения Филиппа. В один из погожих и похожих один на другой как две капли воды праздных дней, изматывающих Филиппа своей беспросветной пустотой, де Гюклен позвал его в свои покои. Коннетабль сидел у открытого окна за столом, лениво перекладывая лежавшие перед ним пергаменты. — Проходите Делаво, присаживайтесь. — Бертран кивнул на стоящее напротив стола кресло. Филипп повиновался, сел поудобнее и вопросительно взглянул на де Гюклена — Вы так смотрите на меня, Делаво, словно хотите о чем-то спросить… Не молчите, спрашивайте, я не кусаюсь. И Филипп сказал о том, о чём давно уже хотел: — Я уже давно хотел поблагодарить вас, мессир, но не было возможности, — Филипп замолчал на мгновение, чтобы продолжить более решительно: — Спасибо, что послали гонца в Шато Вер, дали знать, что со мной всё хорошо, и… — Не стоит благодарности, — отмахнулся от него Бертран, как показалось Филиппу — с некоторой досадой. — Ваши близкие должны были узнать, что с вами все в порядке. А молодой граф, как я полагаю, близок вам… Филипп хотел уже ответить, что да, несомненно близок, но в этот момент в дверь постучали и разговор прервался. В покои вошел посланник Черного принца и передал просьбу своего господина. — Господин Делаво! Его Высочество ожидает вас для разговора. — Идите, Делаво, — проговорил задумчиво де Гюклен. — Наш хозяин не тот, кому отказывают в разговорах. Бертран язвительно выделил голосом слово хозяин… и Филипп решил, что коннетаблю, видимо, тоже до зубовного скрежета осточертел этот плен, пускай и почетный.

***

Эдуард ждал Филиппа в своих покоях. Золотые канделябры, богатые ковры, искусно вышитые занавеси, все это уже не так бросалось Филиппу в глаза, но в то же время он не мог не думать о том, что большая половина этой роскоши добыта путем варварского грабежа французских дворян и их земель, в котором и он успел поучаствовать. Черный принц жестом предложил Филиппу присесть рядом с сервированным на двоих столом, велел слуге налить им вина, а после попросил оставить их наедине, чем заставил Филиппа напрячься. Лицо Эдуарда было непроницаемым. О чём же пойдет разговор? — Почему вы не пьете, Филипп? — Черный принц несказанно удивил Филиппа, назвав его по имени… Наследнику английского престола в самом деле не отказывают. И Филипп мягко улыбнувшись, взял в руку свой кубок… — Я предпочитаю играть в открытую, — сказал вдруг Эдуард. — И хочу сообщить вам, что узнал о ваших друзьях в Анжу. Филипп неосознанно подался вперед, готовясь услышать самое нужное и важное до конца, но не понимая, зачем принц заговорил про Шато Вер сейчас. — Я слышал ваш разговор с мессиром командующим, там в шатре, — сказал он, предпочитая тоже ничего не скрывать и играть в открытую. — Тогда хочу вам сообщить, — продолжил с усмешкой Эдуард, — что я решил потребовать с вашего друга из Анжу выкуп. За вашу жизнь, Филипп. Филипп замер, не донеся бокал до губ, и почувствовал, как зачастило в груди сердце. Значит, гонец все-таки добрался до Этьена! Но выкуп… — И сколько, Ваше Высочество? — растерянно спросил Филипп, желая и боясь услышать ответ. — Четыреста ливров, — ответил как ни в чем не бывало Черный принц, потягивая вино и с интересом поглядывая на Филиппа. Четыреста! На Филиппа как горная скала обрушились горькие воспоминания недавней зимы. Нищий замок с разваливающимися стенами и хлипкими укреплениями, его дорогой хозяин, бледный от недоедания в залатанной старой тунике. Где его только вырвавшийся из нищеты мальчик возьмет столько денег? Ему нигде их не сыскать! Внимательно наблюдая за изменившимся в лице Филиппом, Черный принц продолжил медленно, словно этот тревожный разговор доставлял ему огромное удовольствие: — По моему мнению, вы стоите больше, Филипп… Но я решил проявить снисхождение… Снисхождение?! Филипп почувствовал, как его накрывает волной бешенства. Да как он смеет говорить подобное! На эти деньги вполне можно купить очень приличный дом в Париже!.. — Моему гонцу сказали, чтобы он возвращался к июлю, — добил Эдуард Филиппа. — Но если хотите знать, что я думаю по этому поводу… — Хочу, Ваше Высочество. — ответил Филипп только для того, чтобы что-то сказать, пытаясь справиться с накатившей горечью. Ну конечно! Филипп знал, кто дал подобный ответ. Два самых дорогих и преданных ему человека Этьен и Пьер… Двое, которые готовы сделать всё возможное и, — Филипп уверен, — невозможное, чтобы вызволить его из плена… — А мое мнение такого, что выкупа за вас не будет, — Эдуард откровенно усмехался, обводя указательным пальцем ободок драгоценного кубка. — И что вы, Филипп, останетесь здесь, в Бордо. И потому я хотел бы вам предложить… Злость Филиппа схлынула и теперь, рассуждая здраво, он понял. Эдуард был чрезвычайно доволен сложившейся ситуацией и сейчас перейдет к главному. И тот оправдал ожидания, продолжив: — Я хотел бы вам предложить снова вернуться ко мне на службу. Что вы скажете, Филипп, если я предложу сделать вас одним из своих сенешалей? * — Но, Ваше Высочество, — ответил озадаченный Филипп, чувствуя себя птицей, летящей в ловко расставленную сеть без возможности увернуться. — Сенешалем может стать только рыцарь… Черный принц вновь усмехнулся и произнес: — А почему вы думаете, что я откажусь произвести вас в рыцари? Стать рыцарем! Когда-то юный Филипп жил этой мечтой… Его заветным и, наверное, единственным желанием было служить своей стране, прославить свой род, заслужить рыцарские почести. Ради заветного посвящения он разгребал навоз в конюшне своего дяди… Но стать английским рыцарем! И навсегда отрезать себе дорогу к Этьену! Никогда! — Подумайте, Филипп, — проникновенно проговорил Эдуард с притворно мягкой улыбкой, в которой Филипп ясно прочел однозначное «Все равно ты будешь мой… или сдохнешь в плену….» Эдуард неспешно допил вино и поднялся, показывая что разговор окончен. Филипп тоже поднялся и поклонился, продолжая раздумывать об услышанном. Уже на пороге Эдуард вдруг окликнул его и проговорил: — Не спешите к мессиру де Гюклену, Филипп. Он только что получил почту от своего короля. Ему сейчас не до вас… Филипп машинально кивнул, и только закрыв за собой тяжелую дверь, вдруг отчетливо понял о чем ему сейчас пытались намекнуть… Те слухи про де Гюклена и короля Карла, которые постоянно носились в лагере Черного принца прежде, еще когда Филипп состоял у него на службе. Слухи, которые прочно связывали мессира командующего и его августейшего друга… близкого друга. От подобных сплетен Филипп, сам ценитель исключительно мужской красоты, всегда отмахивался. А теперь получается… они достигли ушей Эдуарда и тот, если не верит в них, то охотно намекает на противоестественную связь. Филиппу вдруг припомнились теплые, почти нежные взгляды, коими озаряется обычно самоуверенное лицо де Гюклена при упоминании Карла… и в покои Бертрана не пошел, а спустился в конюшню.

***

Вечер был теплым и удивительно тихим. Во дворе замка было немноголюдно и Филипп сразу же отправился в конюшни, где весело, насвистывая очередную скабрезную песенку, чистил одну из лошадей де Гюклена Жако. Увидев побратима, он расцвел улыбкой от уха до уха. После гибели друзей он стал более тихим и задумчивым, чем раньше, и держался уже по иному. Его самоуверенность, наглость и грубость на Филиппа теперь не распространялась. — Ты знаешь, Ла неж, что Черный принц запросил у короля за мессира командующего сто тысяч ливров? — спросил Жак Филиппа, когда тот устроился рядом на мешке с сеном. Тот покачал головой. До главнокомандующего ему дела не было. Он был благодарен де Гюклену, но душою давно был не здесь, а там, далеко на юге, где шумел у старого замка редкий буковый лес. В Шато Вер, где его маленький мужественный хозяин решал тяжелую, непосильную для него задачу по сбору огромного выкупа. Филипп содрогнулся от мысли, что Этьен может обратиться к ростовщикам, которые оберут его до нитки. Впервые Филипп был рад, что кроме Пьера рядом с любимым был еще и мудрый жесткий Жиль, который — да поможет ему Пресвятая дева! — не позволит тем двоим совершить страшную ошибку. — Я все спросить хотел, — закончив чистить лошадь, проговорил вдруг неуверенно Жак. — Как у тебя с тем златокудрым чудом? Сладилось? Филипп кивнул и тут же увидел искреннюю улыбку друга. — Ты прости меня за то, Ла неж. Дурак был, не понял, что у вас… оно серьезно и взаимно. — Я уже давно простил тебя, Жако, — Филипп поднялся и похлопал побратима по плечу. — А почему ты такой грустный тогда? Раз любишь? — вдруг удивился Жак. — И раз он тебя любит? — Эдуард запросил у Этьена четыреста ливров за мою свободу. — ответил Филипп, делясь горестью. — А кто кроме тебя может понять… — Что их взять ему неоткуда? — продолжил за него Жак, качая головой. — Но знаешь, мы с тобой и не из таких переделок выходили победителями, Ла неж. Авось все сладится и скоро мы увидим и Пьера, и твоего златокудрого. Ночь опускалась, стало совсем темно. Они простились, и Жако ушел в выделенную ему управляющим замка каморку, а Филипп поднялся в покои коннетабля, который держал его при себе. На душе его, несмотря на разговор с никогда не унывающим Жако, по прежнему было тяжко.

***

Первым, что Филипп увидел, зайдя в покои де Гюклена, стала огромная бадья, полная воды. Сам главнокомандующий, видимо только-только эту бадью покинувший, находился здесь же. На нем была надета свободная, расшитая по вороту туника, а еще влажные волосы были в полнейшем беспорядке. Бертран сидел у камина и в невнятном полумраке его лицо показалось Филиппу задумчивым и каким-то возвышенным. Было понятно, что незадолго до его прихода тот о чем-то серьезно и обстоятельно размышлял. Увидев на маленьком столе перед ним распечатанные письма, Филипп понял, о чем эти странные думы. Письма из Парижа, те самые, о которых говорил Черный принц, от короля. Филипп, неслышно ступая по толстому ковру, подошел ближе, обогнув бадью, а Бертран коротко кивнув ему, приподнялся за куском сухого холста, видимо, чтобы высушить голову. От резкого движения на ковер упало одно из писем, и Филипп поспешил поднять его. Драгоценное письмо он водворил на место, успев тем не менее прочесть одну фразу, которая сообщила ему наверно самое важное: «…даже если Генеральные штаты** будут против, ваш король найдет требуемую сумму…» — Ну где же вы бродите, Делаво? — Бертран, продолжая высушивать голову, начал привычно раздавать приказы, которые было не принято обсуждать. — Идете тоже вымойтесь. А то завтра наш хозяин придумает очередной выезд на охоту и будет не до того… Сказав, что хотел, Бертран снова отвернулся от Филиппа и, видимо, погрузился в собственные мысли, глядя на пламя в камине. Филипп быстро разоблачился и залез в теплую еще воду… Он понимал, что де Гюклен на него не смотрит, но отчего-то ему было неуютно, а потому мытье вышло быстрым, если не сказать — стремительным, и уже совсем скоро Филипп вылез из бадьи, промокнул тело сухой холстиной и натянул на себя оставленную для него пажом длинную тунику. Сразу после этого слуги вынесли быдью и доставили подносы с чудесно пахнущим ужином. От поплывших по комнате запахов у Филиппа началось усиленное слюноотделение и он даже повеселел, упрекая себя за недостойную радость от предвкушения вкусной еды, присущую черни. — Присаживайтесь, Делаво, — проговорил тем временем Бертран, указывая на кресло рядом с собой. Филипп сел, куда показали, и с замешательством посмотрел на то, как отославший слуг коннетабль собственноручно наливал в его кубок вино. Они приступили к ужину и когда утолили первый голод, де Гюклен заговорил. — Чем вас соблазнял Эдуард? — спросил он блестя глазами в уютной полутьме. — Рыцарством? Филипп кивнул, прожевывая чудесное рассыпчатое мясо рябчика. — И что же вы? — Я не сказал ему ни «да», ни «нет», — проговорил Филипп. Вино уже начало потихоньку действовать, попав в практически пустой желудок Филиппа, который в последний раз ел сегодня за завтраком. Он понемногу расслабился, чувствуя, как начинает глухо шуметь в ушах, а приятное тепло идет не только от камина, но и зарождается где-то внутри, в районе живота. Тяжелые мысли отступали медленно, но верно. Надо было отдать должное Черному принцу. У него не только воины, но и повара были искусны в своём деле. — И что намерены в итоге ответить? — спросил Бертран, подливая Филиппу вина. — Я намерен отказаться, — твердо ответил Филипп, тщетно пытаясь поймать взгляд собеседника. Зачем мне это чертово рыцарство, когда у меня есть мой Этьен?.. — Тогда выпьем за ваш отказ, — благосклонно, как показалось Филиппу, принял его ответ Бертран. Слуги унесли остатки трапезы и, низко поклонившись, оставили господ одних. Бертран вдруг встрепенулся, и к изумлению Филиппа, прихватив с собой кубок и новый кувшин вина, пересел из кресла на огромную медвежью шкуру у камина… — Ну что вы там застыли, Делаво? — проговорил командующий, в тоне которого явственно слышалась усмешка, а в глазах отражались яркие языки пламени. — Берите свой бокал и садитесь рядом…