За окном оживлённо гудел голосами дворни освещенный ярким утренним солнцем двор и беспокойно копошились маленькие юркие стрижи под крышей. Этьен медленно открыл глаза в своей спальне. Каморка Филиппа так и осталась его спальней. Она уже несколько долгих месяцев являлась для него самым уютным и дорогим местом в родном замке, местом, где отчаянное беспокойство уступало место призрачной надежде. Вот и сегодня, после нескольких часов ночного дозора на замковой стене, Этьен нашел здесь уединение. Но сон оказался рваным и беспокойным. Слишком велика была возможность новых пожаров — на улице, несмотря на июнь месяц, стояло настоящее пекло, от которого спасали только прохладные стены донжона и широкополые шляпы на манер крестьянских. Но поболе пожаров Этьена беспокоил выкуп, а точнее — недостающие сто ливров, которые обещал достать наставник.
На резонные вопросы: «Когда и как?» тот лишь отмахивался, хмуря брови:
— Я обещал их для тебя раздобыть? Значит, жди…
Большего Этьен от наставника, как ни старался, добиться не смог.
Сладко потянувшись и с сожалением подумав о том, что что-то ускользнуло от него по краю сознания, что-то из сегодняшнего короткого сна, Этьен грустно улыбнулся и поднялся с кровати. Быстро облачившись в простую тонкую тунику и брэ с шоссами, юный граф спустился в главную залу, где его ждал нехитрый завтрак. Кувшин яблочного сидра и свежие пирожки Фантины.
Приступив к трапезе, Этьен решил, что сегодня обязательно съездит в деревню к мужикам, занятия с которыми он забросил из-за глобального ремонта и помощи Пьеру с бумагами.
Когда Этьен принялся за последний пирожок с ревенем, в трапезную вошла улыбающаяся, чуть располневшая Мадлон и пожелала ему доброго дня. И Этьен вдруг заметил то, чего раньше не видел — как похорошела подруга. Ей действительно беременность была очень к лицу. Глаза её блестели, а щеки были окрашены здоровым крестьянским румянцем, что безмерно её красил.
Этьен не успел даже и рта открыть, чтобы поприветствовать подругу, как она его опередила, с серьёзным восторженным лицом доверительно сообщив:
— Он сегодня пошевелился!!! Он внутри меня пошевелился! Представляешь?
Этьен закивал как заведенный, одновременно желая и боясь обнять подругу, которую теперь непонятно почему воспринимал как хрустальный сосуд с драгоценным содержимым, чем страшно веселил Пьера и выводил из себя саму Мадлон.
— А ты уверена, что будет сын? — спросил Этьен, недоумевая, почему в трапезной так тихо. Обычно в это время тут собиралась, чтобы обсудить последние новости и планы, вся мужская половина замка.
— Матушка так говорит. А она точно знает, — отозвалась Мадлон. И тут же, устроившись рядом на скамью, ответила на невысказанный вопрос Этьена.
— Господин Жиль с Анри прямо с раннего утра куда-то уехали. Анри взял коня Пьера, а потому моему благоверному пришлось взять твоего Тунера, чтобы поспеть с ревизией на виноградники. — привычно поделилась новостями Мадлон, собирая пустую посуду со стола.- Уехали они налегке, но взяли с собою телегу, на которую погрузили боевое облачение господина Жиля.
Пирожок чуть не встал Этьену поперек горла. Невеселые новости. Мало того, что он временно остался без Тунера, а значит — без возможности покидать замок, так еще и наставник с Анри куда-то направились, не уведомив его. Опять посчитали, что он — мальчишка, с которым считаться не стоит. Этьен тяжело вздохнул, но тут же уцепился за новую мысль. Боевое облачение? Ну конечно!
— Мадлон, а не говорил ли случайно Жиль, что собирается наняться кому-нибудь в услужение?
«Это же возможность заработать эти недостающие сто ливров!» — подумал Этьен.
— Не знаю. Но господин Жиль сказал, чтобы мы их ждали недели через две, если не раньше.
Теперь Этьен уже совершенно ничего не понимал.
Вдруг боковым зрением он заметил впорхнувшую на зарешеченное окно под потолком голубку. Словно что-то толкнулось в области солнечного сплетения и он вспомнил…вспомнил сон, который ему сегодня приснился, да и не сон это был, скорее видение, слишком уж странное, но удивительно реалистичное.
Снился ему Филипп, но какой-то другой, неземной словно, таким Этьен его не помнил. Любимый — живой, здоровый и в дорогих одеждах, стоял на коленях перед статуей Девы Марии в незнакомой богатой часовне, и хоть Этьен и не слышал слов молитвы, но вся поза Филиппа, вся преклоненная фигура просто кричала о том, что молится любимый истово, горячо и искренно… и именно о нём, Этьене. А потом послышалось странное хлопанье крыльев, так похожее на то, что он услышал минутой назад, и всё заволокло туманом.
Этьен не торопясь пересказал своё странное видение Мадлон, которая выслушала внимательно, но затем отвела глаза и презрительно фыркнула:
— Вряд ли в свите коннетабля, где твой Филипп сейчас состоит, принято молиться!
Этьен подметил странную реакцию подруги и физически почувствовал неприятную недоговоренность, а потому попросил Мадлон объяснить, что она имела в виду.
Подруга глаз не поднимала, долго молчала, словно на что-то решаясь, но затем всё-таки объяснила:
— Ты не подумай, что я подслушивала, — с виноватым видом сказала Мадлон. — Но вчера, после вечерней трапезы я слышала, как Анри спросил господина де Ре, правду ли говорят о том, что мессир де Гюклен и наш король, ну…
Мадлон так очевидно смущалась, что Этьен без труда догадался, о чём ему пытаются втолковать, и мгновенно побледнел, вспомнив оценивающие взгляды, что бросал на его Филиппа коннетабль.
— Расскажи!
— Но ведь ты меня понял! — рассердилась Мадлон. — И вообще, Анри сказал, что для парижан их отношения — дело очевидное… И что хоть мессир и женат, но он… мужчин любит. И всегда любил…
Этьен не на шутку испугался, увидев, как разнервничалась подруга, которой в последнее время стали свойственны странные перепады настроения. Она и раньше была девушкой эмоциональной и темпераментной, а уж теперь в её интересном положении доставалось всем, и даже ему, графу и господину, выговаривали. Потому, прекратив воображать пугающе откровенные сцены близости Филиппа с ненавистным де Гюкленом, Этьен поспешил успокоить драгоценную подругу, уведя разговор в сторону.
— Помнишь, ты мне говорила, что на чердаке стоят сундуки с матушкиными вещами и вышивками. Покажешь? Может, найдем что-то особенное для украшения трапезной и большой залы.
— Как хорошо, что ты вспомнил! Конечно, найдем! — воодушевилась Мадлон, а Этьену осталось только закатить глаза, когда захваченная энтузиазмом подруга, подхватив грязную посуду, понеслась вон из трапезной, на ходу поясняя:
— Я сейчас на кухню, а потом встречаемся у черной лестницы. Пойдем вышивки Её Светлости разбирать. Графиня не только красавицей слыла, но и рукодельницей, руки у неё золотые были, матушка рассказывала…
И вот уже через четверть часа, подобрав юбки, Мадлон вместе с Этьеном лезла по приставной лестнице на чердак.
Вышивок действительно было много… Так много, что и за пару дней не разобрать.
— Даже когда было очень голодно и отец заговаривал о возможности их продать, мы с матушкой грудью на защиту вставали, — рассказывала Мадлон и восхищенно ахала, раскладывая на коленях искусные вышивки. — Это же память о госпоже.
— Спасибо, что сохранили.- Этьен почувствовал, как к горлу подступает ком. — Матушка моё самое светлое воспоминание из детства.
— Смотри-ка… красота какая? — Мадлон протянула Этьену одну из вышивок на вытянутых руках.
Этьен всмотрелся и ахнул.
На довольно большой и удивительно яркой вышивке, словно и не прошло стольких лет в пыльном сундуке, на холодном чердаке, были изображены два сокола среди ветвей деревьев. Словно живые, гордые, благородные птицы смотрели прямо на Этьена своими внимательными темными зоркими глазами.
— Как настоящие! — неподдельно восхитился юный граф.
— И правда! — согласилась Мадлон.
Они еще долго сидели над старым сундуком, раскладывая и разглаживая искусные работы. Вот виды господской охоты; а вот — словно райские кущи и неземные птицы; а здесь — невиданный зверь крадется сквозь чащу; а вот — мифический единорог и царственный лев; а тут — благородная госпожа в богатых одеждах…
Время пролетело незаметно, и к обеду они уже определились, что будут делать.
— Значит, решено! Все сожженные гобелены заменим лучшими из вышивок… — постановил Этьен.
— Натянем на сбитые из досок рамы. Пацанята Жиля ребята аккуратные и усердные, помогут — работа-то нехитрая, — вторила ему Мадлон.
В отличном настроении они спустились вниз и нашли мальчишек. Те тоже воодушевились, готовые всегда служить господину графу всем, чем могут. Этьен, наскоро перекусив сытной мясной похлёбкой с горбушкой свежего хлеба, устроился вместе с ними в благодатной тени и начал стругать доски для рам.
Даже седьмицу спустя Этьен не переставал мягко улыбаться, припоминая удивительную вышивку с соколами, и, поразмыслив, решил повесить её в их с Филиппом обновлённой спальне.
«Словно знала матушка… Словно благословила…»
***
Едва вернувшись с виноградников Пьер по выражению лица юного хозяина понял, что в его отсутствие что-то произошло. Иначе почему Этьен так задумчив и даже мрачен… Давно Пьер его таким не видел. Он уже хотел задать вопрос, что, собственно, случилось, когда Этьен, даже не дав обмыться и переодеться, утянул его к себе в комнату.
Пьер шел за юношей, с каждым шагом тревожась всё сильнее. Он уже успел перебрать множество причин, что могли так повлиять на ожившего было Этьена, прежде чем его впустили в комнату и, усадив на неудобный стул, начали сверлить яркими глазами. А затем задали совершенно неожиданный вопрос:
— Пьер, вы… ты знал, что коннетабль де Гюклен… Что ему нравятся мужчины?
Пьер справился с удивлением быстро и задал встречный вопрос, уже примерно понимая, что услышит в ответ:
— А тебе это зачем? Все эти слухи, Ваша Милость?
Этьен помрачнел еще больше, но промолчал.
Теперь Пьер отчетливо видел как расстроен юноша, как мучается от ревности и неизвестности… и понимал, почему.
— А если это и так, — спокойно проговорил Пьер, — то неужели ты думаешь, что Филипп может?..
Этьен по прежнему молчал, но по его потерянному взгляду Пьер понял, что да, влюблённый мальчишка думает именно так.
— Он… Филипп он молодой и красивый… у него… — проговорил глухо Этьен, опустив глаза. — Я у него не первый… и коннетабль — он властный, далеко не старый, а я всего лишь…
— Успокойся, Этьен, — посоветовал Пьер, заставляя юношу присесть с собою рядом. — Филипп… он никого не любил. Кроме Жако, но это была первая детская еще влюбленность в единственного друга и товарища. Но тебя — с тобой у него все по-другому… Тебя он любит зрелой и осмысленной любовью. Неужели ты забыл, как он тебя выхаживал? Или как прощение вымаливал?
Этьен ничего не забыл… Память каждый день возвращала его в прошлое… То, счастливое, совсем недавнее, где был первый неловкий, но незабываемый поцелуй, нежное непривычное выхаживание во время его болезни, и трогательное принятие помощи от него самого во время ранения, и одна единственная разделенная на двоих ночь… которой, как оказалось, так невозможно мало.
— Я так давно его не видел… и так соскучился! — Этьен почувствовал, как на глаза навернулись предательские слезы.
Пьер всё понял без слов, обнял, крепко, как обнимал тем давним утром, когда Филипп уехал с мессиром… Обнимал, как младшего любимого брата, гладил по волосам, отгоняя тоску и боль.
— Не думай о плохом, Этьен. Ведь совсем еще недавно все было много хуже, мы ничего не знали о Ла неже, а теперь уверены, что он жив, здоров и скоро, бог даст, вернется к нам.
— Ты так уверен в том, что Черный принц его отпустит?
— Эдуард человек слова и не станет нарушать его… Он всегда не просто ценил умения Филиппа, но и считался с его мнением. Поэтому нам нужно лишь набраться терпения и ждать, да молиться пресвятой Деве о милости.
— Я не настолько силен духом, как ты, — проговорил Этьен, неохотно отстраняясь. — И еще… я так давно не был в церкви.
— Вот и сходи, — кивнул поощрительно Пьер, похлопав по плечу. — Поезжай в деревню, поговори с отцом Эвраром, помолись, а заодно и с мужиками позанимаешься.
— Ты прав. Так будет лучше…
Этьен пожал крепкую мозолистую руку, и чувство глубокой благодарности к этому суровому с виду, но такому доброму и человечному мужчине переполнило его сердце.
***
В деревню Этьен уехал лишь две недели спустя, когда закончился весь мелкий ремонт и оформленные вышивки, ставшие на рамах еще краше, заняли положенные им места на стенах замковых комнат.
Тунер бежал легко и весело, утром летний жар еще не был так невыносим, как после полудня и Этьен с удовольствием дышал воздухом, что был еще относительно свеж и прозрачен.
От наставника и Анри вестей по прежнему не было, а день, в который должен был вернуться гонец английского принца за выкупом, все приближался. Этьен ждал и боялся этого дня. В голову лезли тревожные мысли. Не передумает ли Черный принц отпускать любимого, не повысит ли сумму выкупа… и даже невозможное и страшное… Филипп сам откажется к нему возвращаться, найдя в лице де Гюклена богатого и влиятельного любовника, что своими связями и богатством вознесет его на недосягаемую высоту…
Пребывая в растрепанных чувствах, Этьен достиг деревни, и пришел в себя лишь на пороге маленькой деревенской церквушки в самый разгар жаркого летнего дня.
Внутри было прохладно, пусто и тихо. Этьену именно это и было нужно. Без лишних глаз и ушей поговорить с Девой.
Её статуя, стоящая в нефе, не была и вполовину так прекрасна, как та, перед которой молился во сне любимый, но эта была знакома ему с самого раннего детства. Ей маленький Этьен молился о здравии матушки, у неё просил разумения только став единовластным хозяином своих земель, к неё пришел и сейчас… когда его сердце разрывалось от тревоги и смятения.
Добрые теплые глаза Девы смотрели на него со смирением и любовью, молитвенно сложенные руки и тёмное сине - красное одеяние притягивали потерянный взгляд…
Этьен опустился на колени и преклонив голову произнес извечное:
Радуйся, Мария, благодати полная!
Господь с Тобою;
благословенна Ты между женами,
и благословен плод чрева Твоего Иисус.
Святая Мария, Матерь Божия,
молись о нас, грешных,
ныне и в час смерти нашей.
Аминь…
— Матерь Божия, знаю что не достоин я благодати. И прощения твоего милостивого недостоин… Нет у меня той веры, но не к кому идти мне со своею горестью…только к тебе помощница и заступница. Только ты можешь вернуть мне его… Не смыслю я без него жизни. Если не вернется, пойду за ним… В плен, в темницу, в услужение… Лишь бы с ним! Дай сил собрать выкуп и дождаться добрых вестей! Услышь меня, Дева, прости и благослови!
Аминь.
Тихие шаги за спиной вывели Этьена из глубокой сосредоточенности, в которой слова молитвы переплетались с простыми человеческими просьбами, пронизанными глубоким чувством.
Этьен легко поднялся с колен и обернулся на посмевшего нарушить его уединение:
— Падре…
— Совсем вы взрослый стали, Ваша Милость! — простодушно проговорил отец Эврар, оглядывая юношу цепким взглядом. — Жду не дождусь, когда благословлю вас, уже рыцаря! Чтобы батюшка с матушкой вашей на небесах порадовались!..
Этьен мягко улыбнулся, почувствовав в обращенных к нему словах тепло и искренность.
— Мне бы тоже этого очень хотелось, отец. Я…
И тут Этьен заметил мнущегося в дверях часовни Тьерри, младшего сына Жиля. Если за ним прислали из замка так скоро, значит случилось что-то… очень важное.
— Простите, падре, но за мной пришли, я должен идти. Обещаю, что очень скоро навещу вас.
Отец Эврар тоже увидел раскрасневшуюся мордашку мальчугана и кивнул:
— Ступайте, Ваша Милость. Я всегда рад видеть вас под этими сводами.
Этьен уважительно поклонился настоятелю и дав ему на нужды несколько монеток поспешил к Тьерри.
Тот был очень рад, что господин наконец освободился и обратил на него внимание.
— Что-то случилось? — спросил с волнением Этьен.
— Батя… То есть Господин де Ре вернулся… — ответил малец, улыбаясь.
Этьена охватило волнение. Скорее, в замок! Слишком много вопросов хотелось задать наставнику.
Он вскочил в седло, помог взобраться Тьерри, усадил его впереди себя, и, наказав держаться крепче, поспешил в замок. Мальчишка, у которого наконец исполнилась давняя мечта — прокатиться на графском скакуне, был в полном восторге.
***
Еще никогда дорога от деревни до Шато вер не казалась Этьену такой бесконечно долгой.
Стремительно влетев в ворота замка, потный, в запыленной одежде, Этьен спешился и спустил на землю опьянённого восторгом мальчишку.
Первым, что бросилось Этьену в глаза, была телега. Абсолютно пустая телега, та самая, которая исчезла вместе с Жилем и Анри две недели назад. Но где же тогда боевое облачение наставника? Да и его кобылу Этьен во дворе не увидел.
Всё больше недоумевая и волнуясь, Этьен прошел в донжон, где в главном зале его уже ждали. Жиль и Анри сидели вдвоём за накрытым наспех столом и утоляли голод, но только стоило Этьену зайти в трапезную, Анри поднялся ему навстречу.
— А вот и вы, Ваша Милость, — улыбнулся он. — А мы вот…
— Анри, пойди погуляй, мне с его милостью поговорить надо, — прервал Жиль друга.
Тот понятливо кивнул и, подмигнув Этьену, вышел прочь.
Когда Анри скрылся, Жиль встал и протянул ошеломленному Этьену довольно тяжелый мешочек.
— Можешь не пересчитывать, — сказал он застывшему юноше. — Там ровно сто ливров. Как я и обещал…
— Но…откуда?
Жиль некоторое время молчал, но потом, с некоторой неохотой, хмуря брови, признался:
— Рыцарский конь и боевое облачение рыцаря… И мой меч, Ваша Милость… Их как раз и оценили в сто ливров.
Юный граф, задыхаясь от нахлынувших эмоций, опустился на лавку.
Как? Как он мог сомневаться с этом человеке?..
