Об ангелах и их отношениях с искусством

      В саду пел соловей. Он всегда там пел, так как его трель очень нравилась Азирафелю и почти не раздражала Кроули. Уже вовсю цвели маки, что так радовали глаз демона, а рядышком доверчиво льнули голубые васильки. Азирафель очень любил эти простые, но такие трогательные цветы. Сейчас он смотрел на них устало и вместе с тем тепло, как заботливая мамочка. Ангел сидел на той самой единственной лавочке под яблоней, что была у них в саду, и тихо разговаривал, казалось, со всем садом. Кроули аккуратно сел рядом.       — Всё хорошо? Ты какой-то тихий. И пропадал неизвестно где три дня, — тут демон осёкся. Он как будто обвинял, а этого нельзя было допустить. — То есть, я имею в виду, ты выглядишь уставшим, хотя ты часто обходишься без отдыха, вот я и подумал… — он окончательно стушевался и умолк. В последнее время Кроули чувствовал себя неловко в разговорах с другом. Как будто что-то стало мешать.       Азирафель улыбнулся.       — Просто… не могу добиться необходимого результата, и это утомляет, — он повернул голову к собеседнику. — Тебя что-то беспокоит?       — Не совсем. Просто пытаюсь быть вежливым, — змий усмехнулся.       — Чудненько, — улыбка медленно сползла с лица ангела.       Повисло неловкое молчание и прошло достаточно много времени, прежде чем Кроули нарушил тишину.       — Послушай, если у тебя проблемы, ты же всегда можешь рассказать об этом мне. Я постараюсь помочь, если это в моих силах и компетенции, — он хмыкнул.       Азирафель очень хотел придраться к словам и спросить, является ли это тоже актом вежливости, но одёрнул себя. Кроули беспокоился, и ангел это прекрасно понимал, но пока ничего не мог сделать. Ещё рано.       — Всё в порядке, правда. Просто небольшое затруднение в одном деле. Я справлюсь. По крайней мере, я так думаю… — он рассеянно посмотрел на качающиеся на лёгком ветерке маки. Они едва ли не горели красным, как маленькие пожарчики. Это цветочное пламя почему-то смущало душу ангела. Он чувствовал лёгкое волнение, на грани возбуждения и не понимал, откуда берётся это чувство. Херувим повернулся и посмотрел на внимательно изучающего его демона. Тот тоже был пламенно-красным. И таким же волнующим. Азирафель отвернулся.       Кроули понял одно — что бы ни тяготило его ангела, он не расскажет об этом до тех пор, пока сам во всем не разберётся. Эфирный упрямец. Что ж, он не будет настаивать. Единственное, что остаётся — ждать.

***

      Так прошло ещё два месяца. В августе Азирафель, наконец, впервые за этот почти что год пришёл счастливый. Кроули замер, глядя на своего друга, держащего какой-то увесистый, завёрнутый в плотную ткань и перевязанный бечёвкой, прямоугольник.       — Ангел мой, я не знаю, что это, но оно тебе приносит радость и меня это пугает, — демон уставил свои змеиные глаза на друга.       Азирафель сложил бровки домиком, явно не понимая, что именно пугает Кроули.       — Это… это… Ну, в общем, я чуть позже покажу, — ангел вспыхнул и лицом, и шеей, и поспешил ретироваться в свою комнату.       Кроули пожал плечами. Этот нежный херувим никогда не был в известной степени нормальным.       За ужином Азирафель был взволнован сильнее, чем обычно. Он мало ел и почти не притронулся к какао. Демон выжидал. За это время он изрядно поднаторел в столь нелёгком деле. Из-за постоянных наблюдений за ангелом в его голове стали появляться странные мысли. Он нередко замечал, насколько его друг трогательный, когда его что-то озадачивает, как притягательны его глаза, особенно ясные утром, как только тот спускается к завтраку, немного сонный и такой мягкий на вид, что его немедленно хотелось обнять. А какие у него были красивые чувственные губы, будь трижды неладен тот день, когда демон это заметил…       Кроули теперь старался быть ближе к ангелу, всегда стремился больше касаться аккуратных белых рук, но так, чтобы его друг ничего не заподозрил. А ещё у него появилась привычка трепать светлую макушку ангела, такую мягкую и нежную, точно шёлк. В этот момент сердце демона переполняла доселе незнакомая невыразимая нежность. И тогда в груди мучительно болело и ныло, словно что-то большое и живое ломало вокруг себя твёрдую грубую скорлупу или проламывало старую кору. Душа, казалось бы, однажды павшая, жаждала любви. И любви не от всего мира и ко всему миру, а только той, что опутывала одного конкретного ангела.       Кроули томился и изнывал. Он не привык чувствовать такое. Он вообще не привык чувствовать. Любовь — это что-то, присущее Раю. А вот страсть да, это как раз то, за что отвечает Ад. Но в демоне теплилась совсем не страсть и это его ужасно пугало.       Ужин подошёл к концу, а ангел так и не обронил ни слова. На его добром и будто бы светящимся изнутри лице сгущалось грозовыми тучами сомнение. Он колебался. Кроули это видел, почти чувствовал на кончике змеиного языка, но что можно было сделать? От прямых вопросов ангел уклонялся, любые попытки как-то косвенно вывести его на правдивый ответ, быть может, через какое-то откровение увенчивалось провалом. Все эти поползновения со стороны дьявола даже немного оскорбляли Азирафеля, как если бы кто-то пришёл в его книжный магазин и всё-таки купил книгу. Поэтому попытки выведать прекратились ещё три месяца назад. Но сегодня, Кроули это чувствовал, должен был произойти разговор. Даже так — Разговор. И демон ждал. Опять.       Надо сказать, что было бы глупо считать, будто все эти чувства демона к ангелу появились только сейчас. За спиной настойчиво мелькали шесть тысяч лет знакомства. Если бы то самое Чувство зародилось в душе Кроули лишь спустя шестьдесят веков, то и не было бы тех спасений, разговоров, вызволенных из-под обломков книг, обедов и ужинов в «Ритц» и не появилась бы, в конце концов, та ослепляющая боль, когда демон думал, будто навсегда потерял своего ангела. Нет, Чувство, определённо, зрело уже давно. А теперь они живут вместе уже десять лет, просыпаются под одной крышей, едят то, что приготовили общими усилиями, делят сад, лавочку и, наконец, верную «Бентли». Это должно было во что-то вылиться. И вылилось.       И вот, сумерки медленно, но очень уверенно накрыли Саут-Даунс. Коттедж поглотила тихая и мягкая темнота, не имеющая ничего общего с мраком преисподней. Кроули и Азирафель сидели в гостиной, когда в дверь их уютного дома постучали. Ангел сделал мягкий жест, показывая, что сходит сам.       Он вышел на улицу, где в небольшом пятачке света от висящего рядом с входом уличного фонаря, уже увитого диким плющом, стоял посыльный.       — Господин Азирафель? — мужчина в обычной для посыльного форме вежливо улыбнулся, внимательно изучая адресата.       — Да, мне посылка? — ангел принял как можно более учтивый вид, что получалось у него всегда само собой, так как он действительно был весьма учтивым созданием.       — Нет. Вам записка. Вот, — посыльный протянул маленький открытый конвертик. — Не волнуйтесь, письмо никто не вскрывал. Оно попало к нам уже в таком виде.       Азирафель рассеянно расписался, искренне не понимая, почему записку доставили как посылку, а не положили в почтовый ящик, который стоял у самой калитки. Когда он перестал задумчиво изучать взглядом конверт и поднял голову, чтобы поблагодарить посыльного, вместо него на дощатой площадке веранды остался только тот самый пятачок света от уличного фонаря. Решив, что просто впал в задумчивость и не услышал удаляющихся шагов посыльного, Азирафель пожал плечами и достал записку из конверта. Там было только два слова, введшие ангела в основательный ступор.       «Действуй! Мама».