Главное — начинка

Они сидели в мастерской. Точнее, Стив стоял, а Баки лежал. Позировал. На нём была намотана простыня на манер тоги, но она всё время распахивалась и развязывалась из-за того, что он ёрзал и сползал по диванным подушкам вниз. Именно из-за этого факта Стив так долго мучился с пропорциями. Он знал, что был бы это не Баки, а кто-то другой, работа была бы закончена ещё час назад, но... Ему никак не удавалось настроиться на рабочий лад и абстрагироваться от модели. Кожа у Баки на внутренней стороне бёдер была мягкая и светлая, практически безволосая. Стива бесила эта "приоткрытость". Лежал бы Баки перед ним голый — всё было бы понятно и однозначно, но то, что Стив видел перед собой сейчас, походило на элитную эротику. Сквозь тонкий одинарный слой простыни на груди просвечивал тёмный и острый сосок. Другой был и вовсе ничем не прикрыт, и Стив то и дело съезжал на него взглядом, пытаясь прорисовать складки у пояса. Шея и живое плечо были открыты и на фоне белой простыни казались загорелыми, будто Баки и правда был обласкан южным солнцем. Стив уговорил его распустить волосы, так что они теперь контрастно обрамляли лицо. Художник в Стиве пел от счастья рисовать столь вкусную картину, особенно, когда край простыни смещался вбок так, что становились видны натянутые паховые связки на той ноге, которую Баки согнул в колене и подтянул повыше. Но здоровый тридцатилетний мужчина в нём плевать хотел на рисование. Помимо вдохновения в нём яростно бурлило возбуждение. К счастью, художественный фартук до колен скрывал его самый яркий и заметный всплеск. В процессе работы Стив не замечал, как пачкался в краске или угле. На фартуке были два вместительных кармана, в которые он запихивал кисточки и мастихины, когда они переставали быть ему нужны. — Тебе не жарко? — Баки звучал вкрадчиво и тихо, боясь, видимо, разрушить момент творчества. Стив заметил на его ключицах потный блеск, и внезапно осознал, что да, действительно, в мастерской очень жарко находиться в футболке и джинсах. — Есть немного. Ты не будешь против, если я... — Стив не договорил. Он снял через шею фартук, не развязывая его, и стащил через голову футболку. Подумал секунду и стянул и джинсы тоже — может быть, когда стояку перестанет быть тесно и некомфортно, он пройдёт? Фартук остался повязанным на поясе, скрывая всё от талии до колен. Баки хмыкнул, а Стив пожал голыми плечами. Он всё равно будет стоять к Баки лицом, ну, в крайнем случае, боком, так что какая разница. Он продолжал рисовать. Заметив себя краем глаза в боковом зеркале, ему показалось, что кроме фартука на нем ничего больше нет, как в классическом порно. Только там обычно фигурировали повара. — Стив? — Баки сполз ещё на дюйм ниже, так что простыня закаталась ещё выше, заставляя Стива судорожно вздохнуть, — а правда, что художники могут всю ночь? Стив слишком сильно сжал тюбик титановых белил, и вся рука теперь была покрыта белым маслом. Что ж. Не он начал этот разговор. Если что, виноват будет Баки. Он поднял взгляд к его лицу. Медленно, скользя взглядом по каждому изгибу задрапированного тела. А потом, не моргая, глядя в потемневшие серые глаза, ответил: — Хочешь проверить? Баки издал стон на грани слышимости, когда Стив вместо того, чтобы вытереть руку о фартук, вытер её о собственный торс. Краска размазалась по безволосой груди и по прессу, оставляя масляные разводы. Стив сам едва не застонал, случайно задев жаждущую внимания горошину соска. Он видел, насколько Баки нравится то, что он делает. Никакая простыня не была бы способна такое скрыть. Край ткани приподнялся над бедрами треугольником, влажно просвечивая розовым на верхушке и являя сбоку под собой заманчивую темноту. События разворачивались со стремительной скоростью. Только что Стив провоцировал Баки, играл с ним, и вот уже он стоит, привалившись к мольберту, с кисточкой в зубах, как с розой, и обхватывает под фартуком свой возбужденный член чистой рукой. Баки уже вовсю дрочил, глядя на него. Его глаза метались между пальцами, которые размазывали по груди жирно-блестящую ярко-белую краску, и между плечом, на котором ритмично сокращались мышцы каждый раз, когда Стив двигал кистью под фартуком. Простыня съехала совсем, обнажая Баки чуть ли не до пупка. Тонкий золотистый пояс-жгут больше не держал ничего. Он опоясывал его голую талию, добавляя внешнему виду оттенок роскоши. Волосы липли Баки к лицу, ноги скользили по обивке дивана, не давая опоры, но удовольствие от созерцания такого Стива затмевало всё. — Нет, оставь, — запинаясь, выдохнул Барнс, когда увидел, что Стив хочет снять фартук. Казалось бы, что может дать кусок ткани, особенно в такой момент? Загадочность. Интригу. Волю воображению. Незавершенность. Неидеальность. Образность. Баки с долей мазохизма нравилось, что он не видел сейчас Стива полностью. Он только видел, как колышится ткань от движений кулака под ней. Он даже не хотел двигаться дальше, почему-то ему хотелось сохранить эту дистанцию между ними, хотелось любоваться Стивом со стороны, как произведением искусства... Всё остальное и так успеется, и не раз, но такое настроение, как сейчас — редкость. Надо его беречь. Баки сладко кончил в тот же миг, как представил, что белые разводы на груди Стива могла оставить вовсе не краска. Сперма стекала по золотому поясу, путалась в паховых волосах и даже задела простыню, мгновенно под ней промокшую. Стив догнал его через минуту, перекусив кисточку пополам и наполняя мастерскую звучным раскатистым стоном. Он оглядел тяжело дышащего и прикрывшего глаза Баки, который сполз с подушек совсем и разлёгся по всему дивану, и подумал, что прилично дорисовать портрет он не сможет. Точнее, не станет, ведь эротические картины ню продаются куда дороже. Впрочем, конкретно эту картину он продавать не собирался.