Crimes & punishments

— Самолет прибывает в аэропорт Лос-Анджелеса. Пожалуйста, пристегните ремни, зафиксируйте спинку кресла в вертикальном положении и оставайтесь на своих местах… Инструктаж дублируют на боргийском и ещё нескольких языках, и Мати послушно затягивает ремень безопасности на поясе. Помогает Ламируа, шарящей пальцами под креслом, найти рычаг и зафиксировать спинку. Индикаторы на световой панели кажутся тусклыми. Облака в иллюминаторе тяжелые и серые, хотя по радио обещали солнечную погоду. Это из-за темных очков, носить которые Мати предписывает контракт. Но это не беда - Ламируа не видит и этого. Она сидит по правую руку от него, повернув голову к иллюминатору, и окружающим кажется, что она наслаждается полетом. Мати, напротив, пытается сидеть прямо, глядя перед собой. Делая вид, что мира вокруг просто не существует, и смотреть, кроме тьмы, здесь не на что. Самолет снижается. Пассажиров бизнес-класса вдавливает в мягкие комфортабельные кресла. Ламируа осторожно касается его руки. — Уже виден аэропорт, — успокаивает её Мати. Едва ли кто-то в салоне разберет их речь. Едва ли кто-то в этой незнакомой, чужой для них стране, сумеет их понять. Глухой удар. Встряска. Ещё. И — снова. Самолет несется по посадочной полосе, как дорогой гоночный автомобиль. Мати ездил на таком лишь однажды — с заграничным музыкантом, запланировавшим совместный с Ламируа концерт в Джапанифорнии. Тогда от скорости захватывало дух. А сейчас страх перед неизвестностью сильнее. Именно он, а не центробежные — или какие-то другие — силы, заставляет вжаться в спинку кресла и держаться за подлокотник. Самолет стыкуют с рукавом. Пассажиры спешат к выходу, и только трое ждут, пока салон опустеет, чтобы не затеряться в толпе. На высокого мужчину с роскошной бородой, несколько месяцев назад заинтересовавшегося музыкой Ламируа, Мати смотрит с опаской. Кажется, тот не спускал с него глаз на протяжении всего полета. И вообще следит за каждым его шагом. Когда Ламируа робко ступает на трап, Мати придерживает её за локоть, оставаясь на шаг позади. Он не может выйти вперед. Дурацкие условия контракта вынуждают их обоих притворяться. Делать вид, что она — самодостаточна и успешна, а Мати — совершенно беспомощен. Впрочем, порой последнее и ему начинает казаться правдой. Пусть он вполне способен позаботиться о себе, разогнать тьму вокруг Ламируа — не в силах. В такие моменты к горлу подступает горькое осознание собственной беспомощности. Пальцы, способные справиться со сложнейшими произведениями для фортепиано, перестают слушаться. И хочется плакать — но нельзя. Секунды на паспортном контроле кажутся вечностью. Мати снимает очки. Равнодушно, словно ничего вокруг не поменялось для него, смотрит перед собой. Трудно заставить себя не щуриться — ведь мир вмиг наполняется светом и красками. Их разнообразие бьет по глазам. Наверное, так чувствуют себя узники, вышедшие на волю спустя годы в темницах. Стук штампа — как сигнал. Они уходят, оставив охранника недоумевать, почему Ламируа не одарила его даже улыбкой. И мир снова окутывает серая пелена. В ожидании багажа под стеклянным куполом аэропорта Мати провожает взглядом тусклые тени облаков на полу. Небо наверху серое, словно уже смеркается, хотя на электронном табло — лишь полдень. Люди спешат мимо. Осторожно обходят их с Ламируа. Торопятся дальше. В такие минуты Мати кажется, что мир сомкнулся вокруг них двоих. Внезапно кое-что выдергивает его из собственных мыслей. Заставляет оглядеться вокруг — с воодушевлением и опаской. Зигзаги желтого скотча с неясной надписью на английском на багажной ленте. Обмотанный ими гитарный чехол с крошечным розовым замком Мати видит отчетливо и ярко даже сквозь темные очки. Он хочет броситься к гитаре, схватить её и бежать из аэропорта. Ведь там, под вакуумной пленкой и прочными стенками кофра, внутри деревянного корпуса — залог их с Ламируа светлого будущего. Протяни руку — и возьми. Но Мати продолжает стоять, изображая равнодушие. Он связан строгим контрактом и уговором с сообщником. Вызвать подозрения — значит, похоронить их план. А во время концерта они заберут гитарный кофр, встретятся с заказчиком, и… у Мати появятся деньги. Заработанные нечестно, в обход всех законов, правил и норм. Но пусть законы, правила, нормы катятся в бездну, если благодаря этим деньгам Ламируа сможет снова увидеть свет. Ждать осталось недолго. Надо просто набраться терпения, не поддаваться эмоциям и ничего не испортить. В конце концов, что значат лишние несколько дней жизни в сумерках в сравнении с годами, которые Ламируа провела во тьме?