Тело, душа и магия

      Бежали Джант, Лихо и Светозар долго — настолько, что так необходимый привал пришлось сделать за несколько часов до запланированного отдыха. Но Джант такому развитию событий был даже рад: что угодно, только бы не встречаться с этими тварями вновь. Пожалуй, потраченного времени это стоило.       В конце концов, всё, что его сейчас заботило, — это Ив… И видя подобных чудовищ, Джант даже представить себе не мог, каково ей. Настигли ли её эти кошмарные существа? Причинили ли боль? Сделали ли её одной из своих?..       Ни за что — напоминал себе Джант, мотая головой, чтобы сбросить ненужный страх. Да, он совершенно не представлял, как с ними сражаться, как им противостоять. Но если им удалось улизнуть сейчас — и потом удастся. Надо только… слушаться внутреннего голоса?       В тот миг Неизвестный исчез так же неожиданно и быстро, как и появился. Видения с ним оказывались всё туманнее, почти не ощущались… И, раздумывая над этим, Джант действительно понял, что ему не хватает советов — пусть и чудаковатого — наставника.       Мысль за мыслью — а лагерь уже разбит. Обычно Джант не тонул в собственных рассуждениях, но теперь вдруг обнаружил, что погружается в них с головой и теряет счёт времени. Так было проще. Замолчать и замкнуться.       Лишь одно важно — Ив. У Джанта есть одна цель. За неё и стоит уцепиться.       — Признаю, ты поступил храбро.       Звучный голос Лихо пробудил Джанта от дрёмы с открытыми глазами. Он вспомнил, что они вдвоём остались в лагере, пока Светозар — по его словам, прирождённый охотник — делал обход.       Взор тут же наткнулся на костёр — голубой, ведь Джант его разжёг своей магией. И, несмотря на то, что жаркий огонь дарил тепло их небольшой полянке, внутри царил холод. Подступающие из-за высоких деревьев тени пуще прежнего леденили душу.       — Спасибо, — пробормотал Джант, поворачиваясь к Лихо. Она сидела вразвалку, откинув ушастую голову назад. — Но с чего бы такие откровения?       — А сама не знаю. Просто посчитала нужным тебе сказать, что я уважаю тебя. Даже я там струхнула.       — Уважаешь, просто потому что я спасал наши задницы? Да ладно, — усмехнулся Джант. — Тебе что-то нужно от меня?       На этот вопрос Лихо встрепенулась. Хвост её вильнул так, что собрал собой весь налетевший от костра пепел.       — Мне? С чего бы? — отвела взгляд она. — Я привыкла быть самостоятельной. И что такого в безобидной похвале?       — Ничего. Не верится просто.       — Вот такие вы, пуринишки… С вашим лицемерием не видеть бы бревна в своём глазу.       Джант не стал реагировать. Вроде бы игра в молчанку сработала, пока они добирались сюда. Вот и сейчас должна сработать.       Но, к его неожиданности, неловкая тишина привела совсем к иным последствиям.       — Прости… Мне быть озлобленной гораздо легче, чем добрячкой.       Лихо поджала ноги, задумчиво всматриваясь в пляшущие пламенные язычки костра. И Джанту оставалось лишь недоумённо глядеть на её вдруг поджавшуюся фигуру.       Наверное, нужно было отговориться, отмахнуться, она ведь не уставала оскорблять его и на корабле, и в дороге. Но глубоко внутри Джант чувствовал, что не сможет наплевать на чужую искренность. Чей бы она ни была.       — Я понимаю. Тоже долгое время был один.       — Ты же директоров баловень, — неубедительно усмехнулась Лихо. — С чего бы тебе быть одиноким?       — Наставник всегда был занят, приходил, только когда ему что-то было нужно. — Прежде чем продолжить, Джант на секунду задумался, стоит ли. Но не мог умолчать, когда от него явно просили честности. — За мной частенько присматривала Сэчико. Она была мне как бабушка.       Джант на мгновение замолчал, Лихо не стала ничего спрашивать. Её ухо обернулось к нему, но её неспокойно качающаяся фигура выдавала её невнимательность. И Джант было собирался вновь заговорить, как Лихо его перебила:       — Знаешь, в Академии не принято рассказывать о прошлом, но была не была, — повела ушами она. — У меня вот никого не было, знаешь? Росомахи часто бросают своих детей на произвол судьбы, а в Белокаменную Твердыню наше племя зачастую не пускают, так что… Я вырастила себя сама. И я довольна тем, что вышло.       Лихо так показательно гордо выпятила грудь, причём до того извернулась, что Джант незамедлительно понял: притворяется. До этого ничто не мешало ей показывать собственную важность иными способами, и её теперешний жест казался по-детски наигранным.       — О, рассказываешь Джанту, как побиралась на улице вся в блохах?       От неожиданности даже Джант дёрнулся. Но это всего лишь Светозар, словно слившийся с тенями. Джант бы не удивился, если бы у этого ублюдка обнаружились корни теневых нимф: так эта стихия шла его чёрным, как сама Пустота, глазам.       — А тебя кто-то звал, маменькин сынок? — опасно сощурилась Лихо.       — Знаешь, Джант, а она ведь однажды при мне кричала от страха в кровати, прямо мне на ухо, — как бы дружелюбно толкнул его Светозар. — Что-то там про «яму»…       — Замолчи! Заткнись! — вскрикнула Лихо, выпуская когти.       Джант понял: надо прервать их перепалку, пока весь лес не сбежался посмотреть на драку бывших любовников.       — Меня не очень интересуют подробности вашей личной жизни, — сказал он вполголоса. — И, да, ведите себя потише, детишки. Мы и так развели огонь, не хватало ещё, чтобы какая-нибудь ещё тварь приползла на голос.       — Просто этот маленький подзаборный пёс выводит меня из себя, — уже тише прохрипела Лихо. — Прибой, ты не прожил ни дня без того, чтобы тебя кто-нибудь да опекал. Сначала твои родители холили и лелеяли тебя, их дорогого и единственного, потом за тебя вступилась эта жалкая Ива…       Джант было хотел ответить за «жалкую Иву», но его неожиданно опередил Светозар:       — В отличие от тебя, Ива по-настоящему понимала меня. Ты же просто не способна понять, что у других тоже бывают трудности, ты лишена всякого сострадания. Наверное, поэтому тебя никто и не любит — тебе нечем ответить.       Лихо дрогнула. На миг — такой мимолётный, что Джант, моргнув, мог бы его пропустить — в её глазах промелькнула растерянность. Но тут же — теперь казалось, что прежняя Лихо была лишь виде́нием, иллюзией — она с силой сжала зубы.       — Я хотя бы не такая двуличная тварь, как ты.       С этими словами она вскочила с места и, виляя пушистым хвостом, направилась к палатке. Что-то в ней казалось неправильным, что-то побуждало Джанта остановить её, не дать сбежать.       — Постой, Лихо! — вдруг воскликнул он, сам не понимая, что должен ей сказать.       — Что? — обернулась она.       Разочарованная, повесившая руки. Её ладони дрожали, а глаза — покраснели. От злобы или от слёз — Джант более не знал.       — Не говори так о себе, — удивительно по-доброму отозвался он. — Все могут любить. И у всех нас найдётся кто-то, кто нас полюбит.       — И зачем ты мне это говоришь? — спросила Лихо так, будто ей уже не терпелось уйти.       — Просто… это ведь самое сильное чувство. Любовь. Она спасает. Не сдавайся, Лихо. Всё придёт.       Джант искренне улыбнулся, сконфуженный и смущённый. Он ведь никогда не думал очутиться в роли мудреца и наставника. Но и оставить кого-то на произвол судьбы — пусть то и была взбалмошная Лихо — он не мог.       — Спасибо, — вдруг тихо отозвалась та и, спрятав взгляд, нырнула под ткань палатки.       А Джант так и остался на месте. Что стоило вынести из этого разговора? Разве слова Джанта на что-то повлияли?       Не так важно. Главное, что Джанта посетило чувство: он всё сделал правильно.       — Как мило, — наконец заговорил Светозар. — Воркуешь, пока твоя невеста в плену? Не волнуйся, я ей всё расскажу.       — Чего ты сказал?       Джант медленно повернулся к ухмылявшемуся шакалишке. Тот, как ни в чём не бывало, смотрел на него, пренебрежительно вскинув подбородок.       — Ничего особенного, — пожал плечами он. — Тебе же Ива уже так, без надобности… Ты ведь даже не вступился за неё, когда Лихо назвала её жалкой. Теперь некому, кроме меня, отстаивать честь милой Ивы…       Что ж, теперь чувство справедливости подталкивало Джанта вспороть глотку этому заигравшемуся ублюдку. Но сколько бы ни чесались кулаки в желании разбить чьё-то лицо, Джант не дал себе спуску. Сделал добро — соответствуй. Лихо ничем не лучше Светозара, и оба заслуживают, может, не сострадания, но спокойствия.       — Можешь говорить обо мне, что хочешь, — наконец выдавил он. — Но прекрати приплетать сюда Ив. Надеюсь, ты достаточно уважаешь её, чтобы не обсуждать за её же спиной.       — О, ясно… Как знаешь. В любом случае, мне, видимо, будет, о чём ей рассказать, — ехидно улыбнулся Светозар. Джант лишь вздохнул в ответ.       — Рассказывай, что хочешь. Только вряд ли она станет тебя слушать.       На этом Джант встал и, игнорируя брошенные ему вдогонку колкости, подхватил ружьё, с которым заступил на своё дежурство вокруг лагеря.

***

      Признаться честно, Ива не любила снег. Издалека он казался — словно великолепное виде́ние, произведение искусства — воздушным, изящным и даже немного ласковым. Маленькой зверочке с большими пушистыми ушами казалось, что вот она нырнёт, и белое покрывало нежно укроет её, подобно объятиям матери. Однако стоило приблизиться — стоило опустить крохотную горячую ножку в сверкающую белизну, — как неожиданный холод резко хватался за жар тела и облизывал пальцы ледяным языком. Тогда Ива отрывала стопу и бежала к маме, плача.       Но в холодной Белокаменной Твердыне — в вышине, среди острых и волнистых пиков гор хребта Сияющих Вершин — до мамы не дотянуться. Она — добрая и улыбчивая — там, далеко-далеко, у подножий, откуда Ива сбежала. Почему, ну сперва так просто почему бежать от трудностей, а потом — невероятно тяжело принимать последствия?       Не всё так плохо. Нужно вздохнуть и перестать дрожать. Посмотреть в его глаза — насыщенного цвета спелого каштана. Тёмные, но где-то внутри — светящиеся добром и любовью. На то он и Добролюб.       А совсем не Светозар. Хоть чем-то его и напоминал…       Наверное, тем, что Добролюба Ива совсем не знала. Но он подал ей — разбитой и печальной — руку. А что ещё нужно?       Наконец-то день Ивы был наполнен смыслом. Утром она с другими учениками молилась у деревянного лика Матушки-Природы — пела по указу верховного волхва. Днём она изучала чудесные книги, запечатлевшие древнейшие тайны на страницах рассыпчатой бересты. Вечером провожала солнце — вновь у лика Матушки. А ночью — брала желанного Добролюба за руку и сбегала с ним в снежные сумерки.       Но одно воспоминание… Одно-единственное воспоминание проходилось уродливой трещиной по великолепной картине.       Однажды — когда звёзды на небесах сияли ярче прежнего — Добролюб взял Иву за руку и молча повёл сквозь каменные ходы. Пугающая тишина давила на Иву, но она знала: Добролюб её не бросит, не оставит одну. Сердце колотилось, хвост шуршал, прижимаясь к ногам, Ива опустила уши, боясь услышать, что их застанут.       Добролюб отвёл Иву в большую комнату с крохотной свечой, скромно притаившейся на каменной лавке. В кромешной тьме виднелась только расписная кровать, покрывала, одеяла и подушки, пышные и яркие. По-княжески богатое убранство.       Поняла Ива, в чём дело, только когда большие руки Добролюба коснулись её бёдер, а те воспылали неясным, невиданным доселе чувством. Ива обернулась, видя, как большое круглое лицо Добролюба расплылось в зачарованной улыбке, а мех круглых Медвежьих ушей распушился. Светящиеся глаза вдруг наполнились потусторонней, пугающей тенью.       — Любви без близости не бывает, помнишь? — сказал он едва слышно.       И тонкие губы Добролюба коснулись губ Ивы. Ранее они никогда не были столь близки… Касались носами — и того достаточно. А теперь… внутри пылал опасный огонь.       Коснёшься — погибнешь. Пламя хлестало. Изнутри всё кричало: «Нет! Не смей! Ты будешь опорочена!»       Но водица-Ива оказалась слишком податлива к теплу.

***

      Бесконечные образы вдруг прервались, когда рука легла на плечо Ивы. Резко открыв глаза, Ива резко обернулась и увидела: Добролюб улыбался, ласковый солнечный луч согревал его спину. А Добролюб — грел её. И всколыхнувшаяся волна успокоилась так же быстро, как и вспенилась.       Сознание словно не проснулась от тумана сновидения: Ива оглянулась, пытаясь понять, что произошло до того, как она уснула.       О, Матушка… Это же покои верховного волхва! Они не должны здесь быть!       — Добролюб… Нам надо уходить, — попыталась выскользнуть из его объятий Ива, но не получилось. Те — словно жаркие цепи — сковали её, не давая и вдоха сделать. — Добролюб, прошу…       Он по-прежнему молчал. Может, спит с открытыми глазами?..       Вдруг Ива почувствовала движение. Большая рука Добролюба взяла её ладонь и потянула. А сам Добролюб — словно волшебная птица-сирин — выпорхнул из постели, весь разодетый в волховские празднечные одеяния. Ива же подалась за ним, но её тело оказалось обнажённым. Пристыженно, Ива попыталась взяться за одеяло — Добролюб потянул её, и кончик ткани выскользнул из пальцев. Иве осталось лишь дрогнуть от холода.       — Добролюб… куда мы? — опешив, спросила она.       А тот лишь улыбнулся — и обернулся. Он сделал шаг — Ива сделала шаг следом. Добролюбовы ноги, обутые в пышные пимы , необычно легко ступали по каменным дорожкам, тогда как босая Ива — содрогалась и изгибалась от колючего холода. Но Ива не скулила: что Добролюб от неё хочет — она сделает.       Поворот за поворотом — Ива знала, куда они идут. В одну из обрядных. Может, Добролюб боялся, что они не успеют на утреннюю молитву? Но дал бы Иве хоть одеться… Собственная нагота её стесняла и заставляла идти, сгорбившись, как-то пытаясь закрыться руками или хвостом. В чём мать родила… Вряд ли Ива была такой голой хоть раз в жизни. Позорно-то как…       И когда Добролюб втолкнул её в проход, на Иву устремились все взоры. Белые Медведи и даже Яки — все послушники, ученики и волхвы собрались, чтобы взглянуть на неё, обнажённую и жалкую. Ива почувствовала себя маленьким зайцем, с которого содрали шкуру, только вот заяц — к зависти Ивы — был уже давно мёртв, а она — жива.       Но вдруг Ива — обнажённая — выпрямилась. Впереди стоял волхв — напротив изукрашенного алтаря. За его спиной — лился солнечный свет, словно заливая лучами мохнатые уши Белого Медведя. А к нему вела дорожка, усыпанная лепестками свежих цветов… Откуда же они раздобыли свежие цветы в зимней стуже?       Ива было сделала шаг. Неужели… Неужели её милый Добролюб женится на ней? Разве это возможно? Всё-таки… Всё-таки он её полюбил?       Но взглянув на Добролюба, она поняла: его глаза смотрели совсем в другую сторону. Его рука отпустила руку Ивы, протянувшись перед ней.       Вперёд — заслоняя свет — вышло белое платье, укутанное в платки с яркими узорами. Ива не видела лица — только белые круглые уши, увенчанные венком благоухающих цветов. Рука — совсем не как у Ивы, большая, с полными пальцами — коснулась ладони Добролюба, и вместе Белые Медведи двинулись к солнцу, словно корабли, уплывающие в другую — счастливую жизнь.       На лицах других воссияли улыбки. Никто больше не смотрел на Иву. Добролюб больше не бросил на неё ни единого взгляда.       Они удалялись, а Ива — словно падала в туман, ледяную пустоту. Тёплые руки тьмы… Они укутывали, как одеяло.       Лишь слёзы смогли пробудить Иву. Тёплые, они шептали что-то. Но Ива не слышала. Уши словно отнялись — опустились и отказались подниматься.       — А ты что думала? Он волхв и всегда им будет. Он не имел права на тебе жениться. Да и не хотел.       На знакомый голос ухо Ивы вздёрнулось. Но сама Ива — не двинулась с места.       — Я никогда больше не надену белого платья…       — А тебе есть разница?       — Я никогда не выйду замуж…       — Ты была связана с другим задолго до появления Добролюба.       — Что?..       — Ты — моя. Забыла?       Наконец-то Ива обернулась. Рядом стоял Светозар. Скрестив руки и глядя на неё тёмными, как бесконечная тень, глазами.       Ива сорвалась с места, как испуганная добыча. Она — охотница — рядом с Волком вновь оказалась слабее. Она спасалась от него, а он её достиг. Он — хитрее — знал, что рано или поздно она сама попадётся ему в силки.       Ива двигалась рывками, как заяц, у которого больше нет шансов. Она даже не видела, куда бежала — глаза застилали слёзы.       Но как же так? Как же? Почему её снова обидели? Почему она такая наивная и глупая?!       Вдруг Иву обдало холодом — она, вдохнув сладкую колющую боль, вырвалась на улицу. Вопреки свету в обрядной, в горах стояла метель — разрушительная и свирепая, словно в душе Ивы. Снег, словно лапы большого медведя, отталкивал и уничтожал. В молочной пелене Ива не видела ни горных вершин, ни крутых склонов — лишь гордое изваяние Матушки-Природы, вскинувшее руки к далёким звёздам.       — Куда ты убегаешь? Неужели думаешь, что от меня можно убежать?       Ива вздрогнула всем телом. Её, нагую и беззащитную, гораздо сильнее пугал леденящий душу голос, нежели леденящий тело мороз.       Переборов себя, Ива выпрыгнула в снег. От падения её тело согнуло пополам. Ветер сдул её с ног и принялся укрывать холодным одеялом снега. Жалкая попытка…       Ива взглянула назад. Светозар все ещё смотрел. Не могла же она ему достаться…       Едва поднявшись, Ива преодолела ветер. Он сдувал, гнул, ломал, но Ива поднималась. Метель преображала горячие слёзы в холодные снежинки, и Ива почувствовала: может, эта трудность и впрямь сделает её сильнее.       — Ну и как ты пойдёшь? Ты же и двух шагов не сделала!       Крик Светозара растворялся во мгле. Но всё ещё достигал. И Ива обнимала себя руками, пытаясь обнести себя крепостными стенами. Однако куда им тягаться с ветрами и силой Светозара?       Ива сделала шаг. Вопреки всему. Второй шаг. Вопреки двуличному Добролюбу. Третий шаг. Вопреки Светозару.       Так, долго, под язвительные слова, под сдувающий ветер — но Ива подобралась. Ногами — синеющими от холода — она почувствовала камень. Ива вскинула голову.       Матушка-Природа.       — Матушка… Матушка… — приговаривала Ива, опускаясь.       Она устала бороться. Коленки блаженно согнулись. Смерть казалась проще, но Ива не могла умереть, что-то не позволяло ей сдаться.       — Матушка, за что ты так со мной? Я так люблю тебя, Матушка! Я делала всё, как ты хочешь! Но почему же, Матушка, почему, почему?! — С неслышного лепета голос Ивы перерос в отчаянный крик. — Я же ничего не сделала!       Она пыталась быть доброй. Пыталась давать и не получать. Молилась каждый день. Она бросила всё, чтобы служить.       — Неужели всего, что я делаю, недостаточно?! Я хочу любить, но меня не любит никто!       Отчаянно, до дрожи заскулив, Ива опустилась, касаясь лбом холодного камня. Не отдался теплом. Не отдался ответом. Матушке нет дела. Кому может быть дело до Ивы?..       — Тебя полюбят. Обязательно полюбят.       Знакомый голос… но не Светозара. Ива вскинула голову. Звезда!       — Это… Это ты, — выдохнула она с надеждой.       Руки Матушки-Природы словно обращались к звезде. Указывали на неё. Матушка всё-таки помогла…       — Вставай и борись. Ты сильная, ты сможешь всё.       Ива закусила губу. Что-то не так. Не это она хотела услышать.       — За что бороться? За что сражаться? Я пыталась…       — Не переставай пытаться! — перебил её голос звезды. — Вся наша жизнь — попытки…       — Я устала бороться. Я устала, дай мне отдохнуть. Скажи что-нибудь хорошее, — попросила Ива, укрывая себя руками.       — У тебя получится! Только встань, пожалуйста!       Громко. Звонкий, голос разрезал мысли.       — Я не хочу. Я не могу, — мотнула головой Ива.       Стало вдруг так грузно… Ива опустилась в ноги Матушке-Природе.       — Нет, не падай, прошу! Вставай, нельзя сдаваться!..       — Воспоминания сильнее меня, — своим и одновременно чужим голосом заговорила Ива. — Они преследуют меня всё время — когда я счастлива, когда я в беде. Невозможно бороться с самой собой.       — Возможно! Только поверь мне!.. — голос звезды растворялся в вышине.       — Как, если ты — тоже часть меня?       Свет пропал. Буря остановилась. Ива услышала шаги и уснула под их мерный хруст.       Последним, что она почувствовала, было прикосновение шершавой ладони.       — Похоже, я проклята тобой, — пролепетала Ива сквозь дрёму. — Да, Светозар?

***

      Белое, как снег. Перо само легло в руку. Ива провела им по пространству почти неосознанно.       «Я сбежала в Белокаменную Твердыню, чтобы забыться. Из-за Светозара всё перестало существовать.       Я научилась вере. Матушка была ко мне ближе, чем когда-либо. В её главном храме — Белокаменной Твердыне — её нрав отображался ярче всего. Когда я впервые увидела белокаменные высокие стены, которых заносит снегом в бурную метель, я почти готова была сбежать. Но нет. Со временем я привыкла.       И даже завела друзей. Влюбилась. И, видимо, в меня тоже влюбились. Я не знаю, что произошло. Скорее всего, ответ на эту загадку лишь заставит меня плакать снова.       Добролюб был родственником верховного волхва. Добродушного и весёлого, Добролюба любил каждый: от высших волхвов до послушников-Яков. А ему понравилась я. Из всех.       Меня окружили теплом. Возлюбленная Добролюба — возлюбленная всех. Несколько месяцев принести мне то счастье, которого у меня никогда не было.       Я отдалась Добролюбу вся, без остатка. Я отдала ему всё, что у меня было: любовь, надежду и даже честь. Втайне от других, Добролюб провёл меня в горницу своего отца, и я отдалась.       Мерзко. Стыдно. Мы делали это за стеной от послушников — блюстителей законов Матушкиных. Не женатые, по воле тела.       За окном свистела метель, и было очень, очень холодно.       После этого жизнь вновь повернула в привычное русло. Всего через несколько месяцев верховный волхв вернулся из путешествия в Звёздград, к великому князю. И он был в ярости. Добролюб оказался давно помолвлен, и у них с будущей женой намечалась свадьба. Со мной он лишь игрался, пока было время.       Верховный волхв пригласил меня на празднество — в качестве извинения. Или с издёвкой — он не мог не знать, как больно сделал мне его сын. Я уехала всего за день до свадьбы. Потом зверки-сироты, которые жили в Белокаменной Твердыне на правах Князевых Детей, присылали мне письма, рассказывали о невесте Добролюба. И о том, как он счастлив. Я же писала самому Добролюбу, но он мне так и не ответил.       Я вернулась домой. Родители успокоили меня, но им не под силу было вылечить разбитое сердце, исправить мои ошибки и мою потерянную судьбу.       И однажды ко мне заглянул Светозар. Я много думала о нём. В отличие от Добролюба, он всегда был честен со мной. Говорил правду. Что я уродлива. Что я глупа. Что я наивна. Он никогда меня не обманывал. Я слишком хорошо его знаю. Когда он вошёл в комнату, я поняла: эти тёмные глаза — моя судьба, навеки. Хоть он и не жил мной, я — жила им.       И когда Светозар позвал меня за собой в Черепаховую Академию, я без раздумий пошла следом за ним».

***

      Всё тело сковала тяжесть сознания. Реальность будто потемнела и замедлилась. Джант ощущал себя беспомощным слепцом — нерождённым младенцем, впитывающим тепло своей матери.       Мысль заставила распахнуть глаза. Джант пока не отличал реальность и сон: открыты глаза или закрыты, повсюду — темнота.       Но вдруг — огонь. Но не знакомый Джанту, голубой огонёк. Нет. Холодный. Ледяной. Зеленоватый свет.       Лица. Застывшие в мучительной агонии. Полупрозрачные силуэты медленно двигались, смешиваясь, образуя бушующий водоворот. Они крутились, словно Джант — тонул в них.       Крик. Почти единый, мгновенно наполнивший голову до отказа. Глубокий гул разрывал мысли. Джант закричал бы и сам, но голос не вырывался из горла, словно горла и вовсе не существовало.       Зелёные силуэты — призраки, понял Джант — окружали его, путая в водовороте и хватая за руки и ноги. Джант не мог и двинуться, ему оставалось лишь в ужасе терпеть прикосновения, шёпот, взоры.       Сознание его трепетало, пока не услышало:       — Сынок… Освободи нас…       — Сын мой… Освободи, прошу…       К лицу Джанта приблизился лик молодой человеческой женщины, за ним — мужчины с едва заметными морщинами. Их пальцы коснулись щёк Джанта почти нежно, но вдруг — впились в мысли с невероятной яростью.       — Освободи! Освободи! — заверещала она. — Я хочу умереть! Дай мне умереть!       — Прошу! Мы не могли поступить иначе! — жалобно выл мужчина. — Руперт, освободи нас!..       За ним подхватили и другие. Круговорот мыслей, голосов. Джант закрутился вокруг, пытаясь вырваться, но не мог, бежать — некуда. Даже спрятать взор Джант не мог: его заставляли видеть. Страх нарастал, паника заставляла кричать изнутри. И наконец Джант смог воскликнуть:       — Кто такой Руперт?!       И он открыл глаза. Снова.

***

      Джант думал, что снова попал во тьму. В одном он оказался прав: его окружила непроглядная ночь. Яркие точки-звёзды скрылись за вершинами крон. Джант не видел, но невдалеке шумел невысокий водопад — здесь он уснул во время обхода. Мантикорова усталость сломила Джанта, едва ему стоило закрыть глаза.       Но теперь, когда он их открыл, Джант опешил. Ему стало ужасно жарко — то ли от стыда, то ли от совсем иного ощущения, с которым Джант давно знаком.       На его паху сидела Лихо. Она была в одной рубашке, до этого служившей ей поддоспешником. Её бёдра — широкие и плавные — двигались, медленно и неспешно. Одна тонкая рука легла на пышную грудь, вторая — на плечо Джанта. От завораживающего вида Джанта бросило в жар и охватило ледяным ужасом одновременно.       — Ч-что ты делаешь здесь, Лихо? — запнулся Джант, не удерживаясь от того, чтобы оглядеть почти нагое тело перед ним.       — А ты как думаешь, дурачок?       Её глаза полыхали потусторонним синим пламенем. Удивительно незнакомым. Джант едва не провалился в их омут, но сумел удержать себя в руках. Что бы сказала Ив, увидев его в таком положении?!       — Послушай, по-моему, мы друг друга как-то не так поняли, — затараторил он. — Я, наверное, где-то подал тебе знак внимания, но…       — Да нет, — пожала плечами Лихо, мимолётно обнажая бёдра и всё, что ниже. — Я просто решила взять дело в свои руки.       Она потянулась к губам Джанта. Он же, прилегший у дерева, не мог даже отстраниться. Поэтому ему пришлось отвернуться, чтобы Лихо промахнулась.       — Я тебя не понимаю. Объяснись. И, пожалуйста, слезь…       — С чего бы?       — С того, что я не хочу.       Сперва Лихо и впрямь отстранилась. Джант мог хоть мгновение передохнуть. Прежде чем она не склонилась снова и не прошептала:       — А твой дружок говорит иначе…       От таких слов Джант, наверное, воспламенился так, что весь здешний лес мог превратиться в пепел. И вместе с этим возгорелся и стыд. Джант усилием воли отбросил ненужные мысли и вздохнул про себя.       Ив. Лихо совсем не такая, как Ив.       — Я могу рукой его поднять, только это не изменит моих мыслей.       — Ах вот оно что!       Наконец, Лихо отстранилась. Джант выпрямил ноги, и она села на колени. Её увесистое — по сравнению с Ив — тело давило, но Джант не стал сгонять полуголую зверицу — просто не смог.       — Я не понимаю, — обиженно отозвалась Лихо, скрестив руки у груди. — Ива твоя не здесь. Никто даже не узнает, если мы займёмся любовью прямо здесь.       Любовь… Вот, как она это назвала.       — Я не Светозар. Я не занимаюсь любовью с теми, кого не люблю, — строго отозвался Джант, жар его потихоньку из страсти разгорался в гнев.       Лихо же слабо дрогнула в ответ. Наверное, слезь она с Джанта, это было бы не так заметно.       — Ты же говорил, что можешь полюбить кого угодно? Так в чём вопрос? Я тебе не нравлюсь?       И вновь, Джант не смог удержаться от того, чтобы окинуть её взором. Красавица. Он не спорил. Но ведь смысл не в этом.       — У меня есть возлюбленная, Лихо. И это не ты, — сказал он с напором.       Лихо неловко потупилась, отвернулась. Через мгновение снова оскорблённо бросила:       — Это из-за моих шрамов, да?       — Каких шрамов? — удивлённо переспросил Джант.       Словно чтобы поиздеваться, Лихо расстегнула пуговицу на рубашке и обнажила плечо.       И впрямь. Белые, давно зажившие шрамы исполосовали даже такую мелкую часть её кожи. Джант мог только догадываться, что у неё под рубашкой. Но представлять — определённо — не хотел.       — Шрамы не делают другого хуже или лучше.       — Тогда в чём дело?! — всплеснула руками Лихо.       — Неужели ты совсем не понимаешь? — окончательно растерялся Джант. — Я люблю другую, Лихо. Тебя я никак не смогу полюбить. И я не должен за это оправдываться перед тобой!       Видимо, её это окончательно разозлило. От занесённой над ним когтистой руки у Джанта было остановилось сердце. Но удар пришёлся не по нему: пострадало дерево, опасно треснувшее от магической атаки.       Сама же Лихо вскочила. Обняла себя руками, заходила из стороны в сторону. Пушистый хвост обвил её бёдра. Глаза, прежде круглые от злобы, вновь сузились, клык закусил губу.       Джант наконец-то смог встать. Теперь Лихо — совсем маленькая. Согнувшаяся, она лишь казалась опасной, но её нагой вид кричал лишь о беспомощности.       На самом деле ведь Лихо ничуть не сильнее Ив…       — Что? Что есть в ней, чего нет у меня?! — вскричала Лихо.       — О чём ты? — отступил от удивления Джант.       — Ты не понял вопроса? Дурак совсем?! — злилась она. — Почему Ива? Почему вы все так её любите?!       Джант подумал. Было ли объяснение его чувствам? Полюбил бы он Иву, если бы она встретилась ему позже, или при других обстоятельствах?       Естественно, он не мог ответить.       — Вы все так. И ты, и Светозар, и все, — взмахнула рукой Лихо. — Не можете…       — Она ко мне добра, — ответил Джант первое, что пришло в голову.       Лихо остановилась. Взглянула на него, не веря. Злобный оскал сменила ухмылка — неприятная, дрожащая, почти натянутая.       — Что? Серьёзно? — Она рассмеялась. — Да ладно?! Ах вот как всё было просто!       Она хохотала. Хохотала беспрерывно, оглушительно, всё громче и громче. Джант на мгновение подумал о том, что они могут привлечь обликов, но быстро пришло осознание: пусть он и попытается заткнуть Лихо, не получится.       — О-о-о! Злюк-кикимор же никто не любит! — почти нараспев воскликнула она. — Как я могла забыть?! Вот это шутка, Матушка, я не могу…       Она продолжала смеяться. Джант не знал, что и сказать. Он совсем не понимал, что хотела от него Лихо. Почему от него? Зачем она сделала то, что сделала?       — Лихо, — тихо позвал он.       Та обернулась. Замолчала. Взглянула, словно щенок. Детёныш животного — ищущий помощи.       — Ты не можешь заставить кого-либо полюбить себя. Это невозможно.       Лихо сперва опешила. Через мгновение — скривилась. И случилось то, чего Джант больше всего боялся: глаза Лихо наполнились влагой.       — А что мне сделать? Что мне, по-твоему, сделать? — пролепетала она, всхлипывая. — Какой же ты ублюдок… Зачем до слёз доводить?       — Прости. — Джант решил не отстаивать свою честь, в этот раз. — Лихо, ты же такая красивая и… весёлая. Не нужно прыгать к первым встречным…       — Ага, говори больше. Ты же так не считаешь. Я отвратительна. В своей сути. Никто никогда не полюбит такую, как я.       Она плакала совсем не как Ив. Лихо плакала яростно, озлобленно на весь мир, обиженно. Обвиняя во всех своих бедах других.       Но судили они себя совершенно одинаково.       Джант осторожно подошёл. Протянул руки и некрепко прижал Лихо к себе. Он не хотел настолько близко к ней прикасаться, но отчего-то понимал: сейчас ей объятия нужнее всего.       — Это не так, — пробормотал он в её пушистые уши. — Знаешь, сколько бы ты ни ненавидела пуринов, но у нас есть один совет, который бы пришёлся к случаю.       — И какой же? — пролепетала она без издёвки.       — Священники говорят, что помимо великой Богини существует ещё и госпожа Судьба. Мы любим Богиню, но она далеко не всегда способна управлять всем миром. Госпожа Судьба хозяйствует там, куда рука Богини не дотягивается.       — И что ты хочешь этим сказать? — вполоборота спросила Лихо. Синий огонь волос Джанта отражался в её мокрых щеках.       — Наше будущее непредсказуемо и порой несправедливо. Одни встречают любовь, другие — ждут десятилетиями. Одни влюбляются много раз, другие — не влюбляются никогда. И единственное, что с этим можно сделать — это ждать.       — Ха, похоже на Матушку-Природу, — усмехнулась Лихо. — Её пути неисповедимы. Никто не знает, чего она хочет. И, похоже, я у неё в немилости.       — Почему же? Ты молода. Ещё есть время проверить, — усмехнулся в ответ Джант.       Лихо смолчала. Джант держал её, оглядываясь по сторонам. Наверное, Ив бы его точно приревновала, если бы увидела. Но ей ли не знать, каким сочувствующим иногда бывает Джант…       — Я уже не хочу.       — Тогда чего же ты хочешь?       — Умереть.       Джант опешил. Ему казалось, его слова возымели успех… Но, видимо, разговор надо строить по-другому.       С силой Джант развернул Лихо к себе. Только тогда он заметил мешки под её глазами.       — Так, Лихо. Не смей о себе так думать.       — Приказывать мне вздумал, пуринишка? — натянуто улыбнулась та.       — Отставить, — прервал её Джант. — Нельзя сдаваться. Ты же сильная. Не раз это показывала…       — Я просто свирепая. Это ничуть не равно силе.       Совсем отчаялась… И что делать в таком случае?       — Знаешь, Лихо, — наконец решился он, — любят ведь не только возлюбленные. Но и друзья. Согласна?       — Наверное, — недоумённо ответила та.       — Так вот. — Он ткнул пальцем в её плечо. — Я хочу, чтобы ты знала. Я хочу быть тебе другом. Поняла меня?       — Д-да, — опешила Лихо.       — И на правах твоего друга я хочу взять с тебя обещание, — состроив самую добродушную улыбку, на которую был способен, Джант выдохнул: — Обещай мне, что ты умрёшь только ради любви.       Лихо застыла, всматриваясь Джанту в глаза. Больше не плачет… Уже хорошо.       — Что? — пробормотала она. — Зачем?       — Просто обещай. Я хочу это услышать.       Недоумённая Лихо очень походила на Бич. Они с Бич вообще очень похожи, хоть и не взглядами. От этой мысли Джант ещё сильнее уверился: значит, и с Лихо подружиться можно.       — Хорошо, — тихо произнесла Лихо. — Обещаю.       — Обещаешь что?       — Обещаю умереть только ради любви.       Глаза её засветились. Теперь — совсем иным светом. Джанту хотелось верить, что это надежда.       После этого неловкого разговора Джант отвёл Лихо обратно к палаткам и проследил за тем, чтобы она наконец легла обратно спать. Голова его полнилась мыслями. Время подступало. Скоро Лихо вставать на дежурство.       Он обернулся к тенистому лесу, вглядываясь в тёмную пустоту. Наконец смирившись с самим собой, Джант достал кусок бересты, написал на нём всего пять слов и двинулся прочь от лагеря.       Эти пять слов были: «Я ухожу. Возвращайтесь на «Симуран».