коэффициент масонской удавки

— Тони, слышишь меня? Ты вчера очень устал, я помню, но уже десятый час. Поднимайся, пожалуйста, мой милый мальчик. Женский голос переполнила нежность и теплота. Бархатная ладонь — такая лёгкая и приятная на ощупь, что ею тут же захотелось укрыться, отбросив одеяло в сторону — вдруг коснулась затылка, скользнула вдоль шеи и заботливо растёрла лопатки. Точь-в-точь как во время маминого массажа из детства. Того самого, что всегда вызывал улыбку, а в этот раз и очередной приступ головной боли. Нехватка свежего воздуха и прохладной воды распорола гортань. — Пеппер, ты там, кажется, что-то говорила про отдых, — уткнувшись лицом в подушки, полувнятно выдавил он. — Так вот десять часов утра — это не совсем тот отдых, на который рассчитывает человек после спасения целой Вселенной. Неожиданный смех — сплетенье ажура и кружев — раздался у самых ушей. Ласково поцеловал его прямо в затылок и вынудил вспомнить о чём-то знакомом и до боли родном. О чём-то совсем не связанном с Пеппер, но определённо и точно связанном с интермедией для оркестра с переходом минорной тональности при ключе фа-диез в тонику ля. Неожиданный смех пробудил почти что забытые знания из фортепианной классики и породил ряд странных сравнений. Скорее всего — просто последствие того самого недавнего состояния с отметкой критическое. — Так, значит, вчера ты спасал Вселенную? — после пары коротких смешков и попыток стянуть одеяло уточнил всё тот же голос, и Тони нахмурился. Полушутливо, полугрозно свёл брови на переносице. — Вот именно, что спасал. А ты даже не пустила скупую слезу над моим телом. Признайся честно, уже присмотрела нового мужа? Кого-нибудь из акционеров компании? Того блондина с последней конференции? Такого сладкого, что от одного взгляда слипается задница… — Тони! — невесомые ноты отдали отчётливой сталью. Отчётливо огорчённой сталью, что когда-то очень давно вызывала на кончике языка привкус стыда со щепоткой собственной тщетности. Так говорила мама. Закрывала глаза руками, чтобы не видеть сбитые в тысячный раз колени или порванный костюм именинника. Что-что, а разочаровывать Тони умел с самого детства. — Я же просила не использовать при мне подобные обороты речи! — Ну, прости, мамочка, я больше так не буду, — машинально добавил он, и голос смягчился. Мягкие ладони вновь вернулись на его предплечья. — Я очень надеюсь на это, мой милый, — получилось искренне и как-то наивно доверчиво. — А теперь умывайся и спускайся завтракать. Твой отец хотел начать этот день с семейного завтрака и даже согласился подождать, пока ты проснёшься. Пожалуйста, не провоцируй его лишний раз. Хотя бы ради меня. — Да ладно, — фыркнул Тони. — Неужели и Роуди здесь? — А должен был?.. — Ну, ты же говоришь про отца, а Роуди тот ещё папоч… Фраза повисла в воздухе без окончания. Тони запнулся. Запутался в простых словах, звуках и буквах, словно ребёнок, едва научившийся ходить, споткнулся и крепко-крепко зажмурил глаза, что только успели открыться. Три долгих, глубоких вдоха — три быстрых коротких выдоха. Три быстрых, коротких выдоха — три долгих, глубоких вдоха. Простая гимнастика психики. Кислородная перезагрузка мозга. Ему просто привиделось на нервной почве. Такие, как он, иногда страдают от галлюцинаций. Такие, как он, никогда не попадают в рай. — Милый, с тобой хорошо? Мама заметно заволновалась. Коснулась губами лба, проверяя температуру тела на предмет лихорадки или горячки, и удивлённо отшатнулась назад. Тони подпрыгнул на месте, словно детский резиновый мячик. Запрыгнул с ногами на кровать, широко распахнул глаза и, продолжая дышать исключительно перерывами, замотал головой из стороны в сторону. В глаза бросались полузнакомые стены, плакаты любимых групп, разбросанные по полу вещи, детали механики и винил. Какой к чёрту винил? — Пятница, я требую анализ ситуации! Срочно! — панику выдали лишние децибелы голоса и выставленные в сторону руки, которые должна была тут же покрыть броня. Броня почему-то не вызывалась, связь с костюмом не чувствовалась, а женщина, похожая на Марию даже больше, чем тот образ, что отпечатался в памяти Тони, смотрела на него с явными беспокойством и нежностью. Смотрела и стояла на месте. Боялась спугнуть. — Сегодня же вторник… — Пятница! Он закричал ещё громче, но результатов это снова не принесло. Пятница молчала. Молчал и его внутренний голос. Тот самый скепсис и прагматизм, что объясняли положение дел и предлагали разные выходы из ситуаций. Тони впервые не знал, что делать. Мыслей не было, а голова всё ещё болела как после особо удачной попойки или сотрясения мозга. Учитывая последние воспоминания, второй вариант был наиболее вероятным. Да. Он определённо тронулся разумом. Просто сошёл с ума. Среди гениев и героев такое случается. — Это всё твои университеты и ночные лаборатории! — вдруг подала голос Мария. Её испуг сменился недовольством, а недовольство — злостью. Она осуждающе качнула головой, не отводя взгляда от Тони, что продолжал стоять на кровати с расставленными в сторону руками, и, отбивая каблуками дробь по паркету, направилась прямо к двери. — Говард, посмотри, до чего ты довел нашего сына! Сына. Из её уст услышать это было приятно. Из её уст услышать это хотелось ещё и ещё. Простое слово, произнесённое правильным голосом с правильной интонацией, подействовало как лучшее успокоительное. Его хотелось глотать. Им хотелось дышать. Ни о чём не думать, а только хватать маму за подол юбки, просясь, как в детстве, на руки. Тони давно уже был не в детстве. Тони помнил, что всё это чей-то розыгрыш. Игра глупого подсознания, побочный эффект, предсмертная агония — словом всё, что угодно. Всё, что не есть реальным. Тони помнил и врал, выходя из собственной комнаты. Врал самому себе, когда спускался на первый этаж и замечал отполированные до блеска ботинки отца, что сидел в своём любимом кресле и прятал лицо за газетой. Тони не хотел понимать происходящее. Тони хотел вновь услышать голос матери, пускай и выдуманной. Не настоящей. — Успокойся, Мария, — вместо матери заговорил отец. Его голос, отбиваясь от печатных страниц, звучал чуть глуше обычного. Откладывать газету недочитанной Говард не собирался. — Нашего сына довели не мои знания, а твоё воспитание и, вероятно, наркотики. Он сегодня же сдаст все анализы. Я прав, Тони? Тони вздрогнул, оставаясь стоять у прохода в гостиную. Он не знал, когда и как отец заметил его, но это прямое и строгое обращение прямо к нему послужило полнейшим катализатором. Выстрелом в голову. Не по коленям. Пол куда-то пополз, голова закружилась, и Тони качнулся, в последний момент ухватившись обеими руками за стену. Мария зажала ладонями рот. Проглотила ряд испуганных междометий. — Я… — попытка что-то сказать и как-то оправдаться сошла на нет после первого звука. Тони усмехнулся, но криво. Невероятно. Просто невероятно. Даже в его подсознании крайним всегда оставался он. — Ты плохо себя чувствуешь, милый? Мамина попытка понять больше напоминала подсказку. Ту самую подсказку из класса, которая никогда не долетала до отвечающего у доски, останавливаясь прямо у стола учителя. Ту самую подсказку, на которую Тони ответил отрывистым странным кивком. Ноги сами попятились из гостиной, спина вскоре уткнулась в стену, а пальцы нащупали что-то напоминающее дверную ручку. — Нет…я…мне…мне надо. Он пролепетал что-то совсем неразборчивое и буквально влетел в комнату у себя за спиной. Плотно закрыл за собою дверь, щёлкнул замком и огляделся. Ванная. Ну конечно же гостевая ванная у гостиной на первом этаже. Самое то, для того, чтобы открутить на полную холодную воду и засунуть голову под кран. Легче от этого не становилось, и спустя пару минут, после того как вода забила всю глотку, Тони вынырнул. Закрутил вентиль холодной воды, молча и нервно поглядывая на отражение в зеркале. — Что за чёрт?.. Прежних криков и паники больше не было. Тони лишь удивлённо изогнул брови и вздрогнул, заметив, как отражение в зеркале сделало то же самое. Как рассмеялось ему в лицо его же нервным смехом и следом за ним замолчало вновь. Отражение определённо и точно было его. Вот только кем являлся он сам? Тем самым сыном? Милым мальчиком миссис Старк, чья жизнь была ещё впереди? Чьи морщины исчезли вместе с блеском седины на корнях? Тони опять рассмеялся, запустив руку в мокрые волосы и присев на край ванны. После всего, что он пережил, называть происходящее невозможным было по меньшей мере странно, но и объяснений для настоящего мозг по-прежнему не находил. Только нервно подшучивал, подбрасывая мысли о перерождении души и втором полученном шансе, словно кости собаке. Тони хватал. Хватал, обгладывал, а затем морщился и выплёвывал. Он помнил всё, что было до момента его пробуждения. Не отрывками, не фрагментами — полной единой картиной. Перчатка Таноса, сила камней и состояние с отметкой критическое. Неужели он действительно умер там и оказался здесь, чтобы…всё исправить? Это и было тем вариантом событий, который предвидел Стрэндж? Оказаться даже не в самом начале, а задолго до него? Оказаться на том моменте собственной жизни, который он всегда хотел забыть и… — Вы уже определились со временем, сэр? — ход его мыслей перебил ещё один знакомый голос. Кажется, нет, не кажется, это действительно был голос Джарвиса. Настоящего Джарвиса. Живого, строгого и всегда имеющего ответы на любые вопросы. — Погода до вечера будет не особо хорошей, поэтому вылет советуют отложить хотя бы часов до семи… Исправить. Забыть и исправить. Смысл собственных мыслей и брошенных вскользь слов Джарвиса вдруг переплёлся между собой. Натянул канаты из нервных клеток и смешанных чувств. Это был он. Тот самый день, когда их не стало. — Мама! Тони вылетел из ванной босой и мокрый. Капли воды, запутавшись в волосах, по-прежнему стекали по телу и оставляли разводы на полу. Мутные, мыльные, мерклые. Точь-в-точь как те, что осели в душе после его отчаянного крика «мама». Такого детского. Полубеспомощного. Полного невменяемой боли и такой же огромной любви. Мама дёрнулась. Удивленно переглянулась с газетой, за которой всё ещё прятался Говард, и не совсем уверенно улыбнулась Тони. Он начинал пугать. Действительно пугать её. — Тони, милый мой, если у тебя что-то случилось… — ей удалось взять себя в руки после третьего вдоха. Ей удалось вернуть голосу ласку и не спугнуть его. Несколько робких шагов в направлении собственного сына показались вечностью. Ходьбой преступника вдоль эшафота. — Мама, не нужно ехать, прошу! — Тони снова не говорил, а кричал. Он первым кинулся к протянутым мамой рукам и, не рассчитывая силы, обнял её. Зажал кольцом из собственных рук. Закрыл глаза, наклонил голову и уткнулся носом в плечо. Мария растеряно и инстинктивно обхватила его руками в ответ. Одними движениями тонких кистей призвала успокоиться. Прошептала заветное «всё хорошо». «Я никому не отдам тебя, мой милый мальчик». — Давайте все вместе останемся дома! Я…ты права, я неважно себя чувствую и… — Детский сад! Подошва кожаных дерби с силой впечаталась в пол, и Говард поднялся. Раздражённо скомкал газету, передав её прямо в руки Джарвису. Последняя из статей так и осталась не дочитанной. — Ты его ещё из соски покорми, — с трудом разжимая челюсти, выплюнул он. — Я не знаю, что пришло тебе в голову, Энтони Эдвард Старк, но… — Говард! — Мария! — Говард Энтони Уолтер Старк, — Мария нахмурилась. Строго и точно произнесла его полное имя, повторив ту недавнюю интонацию, с которой Говард и сам обращался к сыну, а затем замолчала. Посмотрела ему прямо в глаза. Перевела взгляд на Тони, снова на Говарда, и Тони вдруг понял, что она не просто молчала. Мама думала. Разрывалась между мужем и сыном. До чего патетично и глупо. — Я остаюсь дома, Говард, — наконец произнесла она. — Ты можешь делать всё, что захочешь, но я не оставлю Тони в таком состоянии. Он всё-таки… — Твой маленький мальчик, — закатив глаза, фыркнул Говард. Признавать свои поражения он никогда не умел. — Наш, — улыбнувшись и коснувшись губами затылка Тони, исправила его Мария. — Он наш, Говард.