И все-таки она существует...

      Китнисс смотрела недоверчиво, даже настороженно. Глаза, сродни холодной стали, казались суровыми и угрожающими, но при этом были такими прекрасными.       Я не подходил ближе, так и стоял, спиной прислоняясь к дереву, устроив руки в карманах брюк и зацепив шлёвки большими пальцами. Глупая улыбка никак не хотела сползать с моего лица.       Было тепло, совсем не по-осеннему, по ощущениям скорее август, а не вторая половина сентября. Жаркое солнце, синее безоблачное небо, ласковый лепет ветра, почти не ощутимый под раскидистой кроной. Лишь редкие порывы, выпутавшись из плакучих ветвей, играли то с моей челкой, то с прядками, выбившимися из её косы. Так мы и застыли на некоторое время.       Это было похоже на немую сцену из мелодрам, что так любит Эффи. Китнисс не отводила взгляд, а я… так бы вечно стоял и смотрел на неё. Серьезно, отец.       — Ждёшь Гейла? — задал я интересующий меня вопрос. Она отрицательно покачала головой.       Я с облегчением выдохнул. Никогда не рассказывал парням об этом месте, не хотел делиться им ни с кем, но для Эвердин был готов сделать исключение. А еще я не представлял, как бы мы объяснили Гейлу, что случайно встретились, хотя… как ты там говорил: случайности не случайны…       Не сказав больше ни слова, я достал пакет с пледом, который когда-то давно спрятал в расщелину меж стволов, расстелил его на ровном участке, приметив, что все это время девушка наблюдала за мной. Я бросил куртку на плед, достал из рюкзака блокнот, который в тот день мне так и не понадобился, и контейнер с угощением для уток — размороженный горох и кукуруза.       — Ты что, тут остаться собираешься? — спросила Китнисс.       — Конечно, а иначе зачем я сюда пришел? Знаешь ли, Китнисс, это моё любимое место! — сказал я, сделав акцент на её имени.       — Это где-то записано, Пит? — она ответила такой же интонацией.       — Конечно, иначе откуда тут мои вещи, кстати, можешь присоединиться, места хватит, — я показал на вторую свободную половину пледа.       Китнисс отрицательно покачала головой.       — Я хотела побыть одна!       — Тогда тебе придется найти другое место для уединения, — спокойно ответил я, наблюдая за ее реакцией, не хотел, чтобы она уходила.       — Нет! Уже больше года это и мое любимое место! — Китнисс слегка улыбнулась и, чуть склонив голову, с прищуром посмотрела на меня. — Я тоже никуда не уйду!       Да! Чуть не выкрикнул я. Слышал бы ты отец, каким тоном она это сказала!       — Значит, будем делить его на двоих. — Я даже не пытался скрыть радость в голосе. — Так ты присоединишься?       — Нет, мне здесь хорошо, — Китнисс отвернулась к воде.       — Боишься?       — Нет.       — Тогда иди сюда.       — Нет, я сказала!       — Не глупи, Китнисс, ты можешь простудиться.       — А тебе то что?       — Не хочу, чтобы ты заболела.       — Заботливый? — хмыкнула она в ответ и наконец-то повернулась.       — Просто знаю о чем говорю, — сказал я и открыл контейнер. Зачерпнул горсть зерен, утки копошились у края берега и дрались за каждый брошенный кусок. — Однажды вот так же насиделся и подхватил сильнейшую ангину, после чего о пении пришлось забыть на несколько месяцев. Здесь даже в жару влажно и прохладно. Только сейчас от дождей, а летом от слез.       — От слёз? — она сделала удивленный вид.       — Ну да, ива то плакучая. Знаешь легенду?       Китнисс одарила меня странным взглядом и отрицательно покачала головой, слегка прикусив губу.       — Когда-то давно, — начал я рассказ, неотрывно глядя ей прямо в глаза, — молодой охотник встретил прекрасную девушку. Они полюбили друг друга и готовились к свадьбе. Но на беду она понравилась главарю разбойников, который решил, что никто не смеет препятствовать его желаниям и чувствам. Он разработал план: убить соперника и выкрасть девушку. Охотник получил тяжелое ранение, но смог вырваться от разбойников и успел предупредить возлюбленную об опасности, а после умер на ее руках. Спасаясь от погони, девушка прибежала на место, где раньше встречалась с любимым, там росла широкая ива, что поднимала свои ветви высоко в небо. Девушка без сил упала на землю и со слезами просила защиты. Бандиты были уже близко, и она приготовилась к самому страшному, но вдруг превратилась в молодое дерево. Разбойники ушли ни с чем, а девушка, ставшая ивой, не смогла поднять тонкие ветви и до сих пор продолжает оплакивать возлюбленного…       — Грустная история, — тихо сказала Китнисс, — грустная, но красивая.       — Да на самом деле все прозаичней: дерево, стоящее корнями в воде просто вынуждено избавляться от избытка влаги. Потому ее листья ночами и перед дождем покрываются каплями, они тяжелеют, падают, так и создаётся видимость, что растение плачет.       Рассказывая про иву, я обратил внимание на постоянную задумчивость в глазах девушки — словно она всё время прислушивалась к внутреннему голосу.       — Ну все, — не выдержал я, — Китнисс, перебирайся сюда.       — Я тебе уже три раза сказала: нет! — тоном, не терпящим возражений, ответила девушка.       Тогда я понял, что имел в виду Хоторн, говоря о её строптивом характере. Упрямства ей не занимать.       — Не глупи, Эвердин! Что Гейл скажет, если ты заболеешь? — почему-то мне казалось, это веский аргумент для девушки.       — Гейл? — Резко повернув голову, она удивлённо посмотрела на меня. — Он тут при чем? — Машинально бросив в воду последние крошки, Китнисс отряхнула руки. — Хотя, мне все равно, что он скажет, его мнение волнует меня меньше всего!       — Как-то ты неуважительно говоришь о своем парне… — Ее взгляд в секунду стал колючим, а брови почти сошлись в одну линию. — То есть, друге, — решил исправиться я, — ну, в общем, не знаю, кем вы там друг другу приходитесь, но…       — Пит, пожалуйста, — чуть дрогнувшим голосом перебила меня девушка, — не напоминай мне сейчас о нем! — Она прикусила нижнюю губу, отвернулась и опустила голову.       Я мог только гадать, что произошло между ними, но спрашивать не решился. Как-то остро кольнуло от мысли, что может быть Китнисс любит его до сих пор, тогда странно, что не подпускает, не даёт шанс все исправить. Гейл был бы только «за».       — Он переживает, Китнисс, — сказал я, хотелось как-то оправдать друга в ее глазах. — Дай ему шанс, ведь он тебя любит…       — Сам придумал? — девушка странно хмыкнула и снова посмотрела на меня. — А ты сам веришь в нее? В любовь?       — Не знаю. — Я пожал плечами, обалдев оттого, как быстро я выдал эту фразу, ведь ещё вчера уверенно отвечал «нет».       — Вот и не говори о том, о чём не знаешь, Пит! — почти выкрикнула она. — Хоторн любит себя и свои желания! — Китнисс снова отвернулась, обхватила голову, сделав глубокий вдох, и едва слышно прошептала. — Не надо о нем, пожалуйста!       — Хорошо, — согласился я, — я не стану говорить о нем, если ты наконец-то уйдешь с холодного камня и переберешься сюда. — Я стряхнул несколько упавших листьев с пледа, девушка отрицательно покачала головой. Вот ведь… вредина! — Серьезно, Китнисс, хватит упрямиться, а то я сам тебя пересажу!       — Только попробуй! — полным льда голосом ответила она.       Прозвучало как вызов. Лукавая ухмылка расплылась по лицу. Ну что ж, слово дамы — закон для джентльмена, подумал я, хотя себя к ним никогда не относил.       Я встал и подошел к девушке. Присел перед ней на корточки, посмотрел в глаза, а затем спросил:       — Ты всегда такая вредная? — Не дожидаясь ответа, и не дав времени на споры я подхватил её на руки. Честно говоря, я приготовился к бурной реакции, думал, она начнет вырываться, кричать, но Китнисс осталась спокойной.       Я аккуратно усадил её на плед. Сам сел с другой стороны, сохранив достаточное пространство между нами. Мы оба молчали.       Она внимательно смотрела на меня, а я вновь любовался её глазами. В их серой глубине отражались солнечные блики, и я тонул в этом омуте. Я был уверен, за этим невероятным взглядом скрывается не менее красивая душа.       — У тебя такой потрясающий цвет глаз, — Китнисс первая прервала молчание, — я раньше никогда таких не видела.       — Знаешь, что удивительно? — Она покачала головой. —  Я подумал об этом же, что ещё не встречал таких удивительных глаз как твои.       Девушка улыбнулась.       — Это съедим сами, а это для обжор. — Я протянул ей одну из картофельных булок, что прихватил из дома, поставил между нами чашку с угощением для уток и кивнул на стаю. — Не стоит кормить их хлебом. Он им вреден.       — Да, я в курсе, просто овощи, что я принесла, они уже съели. Пришлось и булкой поделиться.       — Наши подопечные — жуткие проглоты, смотри снова требуют продолжения «банкета».        Мы кормили уток и долго разговаривали о разных мелочах, обо всём, что только приходило в голову, словно старые знакомые. Так же Китнисс рассказала, как прошлой весной нашла это место.       — А сегодня что тебя сюда привело? — спросил я и пожалел, что нельзя проглотить слова обратно. Я бы обязательно сделал это, лишь бы не видеть, как гаснут ее глаза и как с губ стирается улыбка.       — Пришла посоветоваться…       — С утками? — Да, Мелларк, тупее вопроса ты задать не мог, отругал я сам себя.       Китнисс едва заметно покачала головой из стороны в сторону.       — С ней…       Она подняла руку, сняла цепочку с подвеской в виде хрустальной капли в золотой оправе, что в несколько оборотов была намотана на ее правом запястье, и протянула мне. Вот я тогда удивился, что она носит её так, а не на шее.       Это была не просто подвеска — это медальон. Я провел пальцем по крошечной защелке с боку, в нем оказалось два отделения, верхняя часть пустая с полым камнем, для чего-то маленького, но памятного, а во второй скрывалась фотография светловолосой голубоглазой девчушки.       — Когда тебе будет плохо, — устало произнесла Китнисс, — знай, что я всегда у тебя на сердце. А если станет одиноко, открой кулон и посмотри на меня. Помни, я скучаю по тебе так же сильно, как и ты по мне, сестренка…       От боли в её голосе по спине пробежал холодок, а душу обожгло от чужой скорби.       — Четыре года прошло, а эти слова до сих пор стоят в моей голове. Ее зовут… — Она запнулась и зажмурилась, сглотнула. — Звали Примроуз, Прим… Сейчас ей было бы семнадцать… а я звала ее Утёнок. Знаешь, — на её лице появилась горькая улыбка, — у неё всегда кофточка выбивалась сначала из ползунков, а в потом из юбок и торчала сзади как утиный хвостик.       Временами Китнисс замолкала, чтобы утереть слезы. Я ничего не спрашивал, просто сжал ее руку, ведь молчаливая поддержка порой действует лучше самых умных слов.       — В тот день мы ездили в город за покупками, а на обратном пути взяли такси, чтобы не толкаться с сумками в общественном транспорте, ведь сил идти пешком не осталось, а жили мы на окраине…       Еще один надрывный вздох, и я крепче сжал ее ладонь. Не перебивал, слушал. Видел, ей нужно было выговориться.       — Нам оставалось каких-то два поворота, и мы были бы дома…       Китнисс замолчала, было видно, как ей тяжело вспоминать всё это вновь.       — Всё произошло за доли секунды, водитель даже не успел среагировать, та машина… Она выскочила словно из ниоткуда… и всё.       Я чувствовал, как она дрожит.       — Столкновение было такой силы, что нашу машину отбросило и несколько раз перевернуло. — Она мучительно усмехнулась. — Можно сказать, что мне повезло, я успела отстегнуть ремень безопасности и каким-то чудом меня выбросило ещё после первого оборота, а вот Прим…       Вот тут уже она крепко сжала мою руку и несколько раз тяжело вздохнула.       — Удар пришёлся на её сторону… а спустя несколько секунд после того, как наша мать и водитель выбрались, прозвучал взрыв…       Китнисс заплакала. Так горько, будто вся боль, что таилась в самой глубине души, вылилась в бурном потоке слёз, которые, казалось, уже не остановить… Я вытряхнул уткам остатки еды, откинул банку и одним рывком преодолел то незначительное расстояние, что разделяло нас с девушкой, обнял ее и крепко прижал к себе. Я не знал, нужно ли ей это, но не смог просто сидеть и смотреть. Решил, пусть лучше потом, если посчитает нужным, накричит или врежет пощечину, но в тот миг моя душа рыдала вместе с ней…       Китнисс не пыталась вырваться, наоборот, обхватила меня руками и уткнулась в плечо, моя футболка в этом месте моментально стала влажной от слёз.       — Я так устала, — шептала она между всхлипами. Я гладил по спине, по узору тугой косы. Говорил о том, что понимаю ее боль, её потерю.       Ива над нами шуршала листвой и, повинуясь порыву ветра, то вскидывала ветви вверх, то вновь роняла, самыми длинными касаясь воды. Утки разбрелись по озеру, видимо понимая, что кормежка окончена.       Наши объятия длились и длились. Постепенно всхлипы становились тише. Мне не хотелось думать о том моменте, когда придется отпустить Китнисс. Голову кружило от аромата её духов, а по телу растекалось тепло. Что-то возникло между нами в тот день, что-то крепкое, но эфемерное.       — Уже потом мы узнали, что Прим погибла сразу после столкновения… — хрипло произнесла Китнисс. — С тех пор я осталась одна…       — А как же родители?       Она отстранилась, но отсаживаться не стала, подтянула колени к груди, обхватила их руками.       — Отец умер, когда мне было одиннадцать. Погиб при исполнении. А мать, — девушка покачала головой из стороны в сторону, — она целыми днями сидела, как кукла, на стуле или лежала, скрючившись на кровати, и смотрела куда-то невидящим взглядом. Иногда вставала, вдруг встрепенувшись, будто вспомнив о чем-то, но тут же снова впадала в оцепенение и не обращала никакого внимания ни на меня, ни на Прим. Она нас практически бросила, понимаешь? — Китнисс обернулась и посмотрела на меня. Я кивнул и, следуя за порывом, заправил ей за ухо прядь волос. —  Ладно я, но Прим… — прошептала она, на секунду прикрыв глаза. — И это первое, за что я не смогу её простить.       — А есть второе?       — И не только…       Китнисс прикусила нижнюю губу и пару секунд внимательно смотрела на меня, затем зажмурилась, тяжело вздохнув, взяла меня за руку и прижала её к своей груди.       — В тот день Прим… Она очень просила сесть впереди, рядом с водителем. Я запрещала, говорила, что она еще маленькая, пыталась уговорить её сесть сзади, как мы всегда делали, а мать… она разрешила… А спустя год, когда… — она снова посмотрела на меня. В её голове явно шла очередная борьба, ведь она и так много рассказала практически незнакомому человеку. — В общем, тогда я поняла, что женщина, что была в тот момент рядом со мной, совсем чужая, а моя настоящая мать умерла ещё в тот день, когда погиб отец.       Я не стал давить и докапываться до истины, и так узнал слишком многое о том, что тяготило её душу. Ведь Китнисс не из тех, кто кричит о своих потерях на каждом углу.       — Знаешь, я привыкла прятать боль глубоко-глубоко в сердце, — глядя на наши переплетённые пальцы сказала она, после чего подняла голову и посмотрела в глаза. — Ты первый, кому я так подробно рассказала все это.       — А как же Гейл?       — Он и так все знает. — Девушка пожала плечами.       — Ах да, извини, это был глупый вопрос. Вы же из одного города и с детства дружите, конечно, он знает.       Китнисс медленно покачала головой из стороны в сторону, вздохнув отвела взгляд на воду и тихо произнесла:       — Не только поэтому. Это его машина врезалась в нас…