Знаешь, отец, иногда бываешь благодарен вовремя закрытым окнам, ведь будь оно в тот момент нараспашку, я вышел бы прямо со второго этажа…
Я бежал, преодолевая цепочку путаных, пустых коридоров, не помня себя, с легкостью обгоняя Финника, хотя он всегда был быстрее меня и проворнее. Кровь в ушах стучала барабанной дробью, а мир будто смазывался: я видел вокруг только мелькание тёмного и светлого фона и красные круги, а перед глазами ярко стоял тот момент, когда Гейл с лицом, искажённым гримасой гнева, кричал на Китнисс, которая полулежала на земле, держась за щеку.
«Я прибью тебя, Хоторн!» — единственная мысль билась в голове.
Уже через месяц после драки, что случилась в первый учебный день, мы втроём вовсю штурмовали клубы, бары и иные злачные места, и наша компания постепенно сплачивалась. Симпатия, замешанная на общих интересах, учебе, выпивке, на общем хобби плавно переросла в довольно крепкую дружбу. Все годы учебы мы горой стояли друг за друга, радовались успехам и делили проблемы. Так, например, если к ректору вызывали одного, мы всегда шли втроем.
Но в тот вечер я осознал, что готов растерзать собственного друга.
Выбежав на улицу, увидел, что Китнисс уже поднялась, но Гейл тряс её словно тряпичную куклу, схватив за запястья, как гора возвышаясь над ней. Девушка не отступала, она кричала в ответ, упиралась и пыталась вырваться, пока друг с бурым лицом и пустыми глазами осыпал ее угрозами.
Со стороны их ссора — это схватка двух равных по духу соперников, двух пылающих огней, двух разъяренных диких зверей. За подобным хорошо наблюдать по телевизору в передачах канала Дискавери, а не в жизни, когда под ударом дорогой тебе человек. Даже два. Гейл в не меньшей опасности. В том состоянии он не различает своих и чужих.
Как же я ненавидел себя за то что допустил подобное, оставил их наедине, подверг Китнисс угрозе. Я ведь знал! Знал, что так может случиться. Все перемешалось, злость на себя, на друга, волнение за девушку.
В голове будто что-то перемкнуло, горячей волной гнев хлынул через край, и я со всех ног бросился к ним. Когда оставалось всего несколько метров, и я уже приготовился наброситься на Гейла, откуда ни возьмись мне наперерез, опередив буквально на несколько секунд, словно разъяренный коршун подлетел Хеймитч с криком «немедленно прекратить!» и последовавшим далее неповторимым оборотом крепких выражений.
Он ловко поймал руки Хоторна, надавил большими пальцами на точки у основания кистей, железная хватка парня ослабла, и руки девушки выскользнули из грубого захвата. Она отшатнулась, потеряла равновесие и как подломленная тростинка осела в мои руки. Я подхватил её и аккуратно поставил на ноги. Китнисс подняла голову, посмотрела в глаза:
— Это ты, — чуть слышно прошептала она одними губами и, всхлипнув, уткнулась в мою шею.
Всё улетучилось, вся сила, вся злость, с которыми она боролась с Гейлом, и в моих объятиях оказалась дрожащая, напуганная пташка. Мертвой хваткой Китнисс сжала мою футболку, как будто боялась, что кто-то посмеет оторвать её от меня. Глупая, вряд ли бы кто рискнул подойти ко мне с таким предложением.
— Ни сегодня, ни завтра, ни в следующей жизни — никому не отдам! Никогда! — еще не вполне понимая, что говорю, прошептал я, прижимаясь щекой к её виску. Еще крепче обнял, укрывая от случившегося, как нежный цветок от непогоды.
Финник и один из подоспевших охранников едва удерживали Гейла, не давая возможности приблизиться к нам.
— Какого хрена вы тут устроили? Мало нам проблем? — орал Эбернети. — Хоторн, ты хоть понимаешь, что творишь? — Он похлопал его по щекам, пощелкал пальцами перед глазами, но взгляд того был мутный, словно непроглядный туман. Он ничего не видел и не слышал, только продолжал осыпать всех вокруг оскорблениями.
Прибежал второй охранник, отрапортовал, что врач уже в пути и оттеснил Финника от Гейла. Хеймитч расхаживал из стороны в сторону, активно жестикулируя, и грозил Хоторну очередными штрафами, а также говорил что-то про последствия для всех, если это происшествие просочится в прессу или дойдет до Койн.
— Сначала пропал почти на неделю, теперь это! — Не снижая тона, продюсер сделал неопределенный взмах в воздухе. — Хорошо ещё журналюги уехали уже! Нам только скандала не хватало!
Неожиданно он оказался перед нами, дернул Китнисс за плечо, она обернулась. Хеймитч бесцеремонно взял девушку за подбородок — на её щеке краснел след от пощечины.
— Отойди от неё, — кажется, прорычал я, схватив его за руку, заставляя убрать ее от лица Китнисс.
— Замечательно! У конкурсантов фотосессия с понедельника! Как она с этим фонарем теперь? Он и за неделю не пропадет! — потирая запястье, возмущался Эбернети, косясь в нашу сторону.
Не знаю, о чем он думал. Мне было плевать на его мнение.
Иногда для принятия спорного решения и начала активных действий не хватает всего-навсего маленького мотивирующего толчка, так сказать, «волшебного пенделя», именно его я и получил, но какой ценой…
Встреча с этой девушкой навсегда выбила меня из колеи. Выдернула из привычной жизни. Кто знает, сколько бы ещё времени понадобилось мне, чтобы найти дорогу к ней. Сколько бы ещё терзал себя, не решаясь даже на разговор? Я никогда не узнаю ответа. Ну и пусть. Все в прошлом. Кипящая кровь, подобно вулканической лаве, погребла под собой последнюю нерешительность, сомнения и прежние страхи, и он остался один — страх за неё.
Я так испугался, отец, как же я за неё испугался! Никогда не прощу, ни себя, ни Гейла, за все что случилось.
А он кстати не замолкал, все отчаяннее вырывался, и каждое его слово приближало к черте, за которой заканчивается терпение, только девушка, дрожащая в моих руках, не дала мне её переступить.
— Значит так, Мелларк, — Хеймитч с прищуром посмотрел на меня, — забирай Эвердин и отведи пока к Эффи, а вы, — обернулся к охранникам, — тащите этого бойца в мой кабинет. Одейр с нами, — дал он отмашку всем разойтись.
В сером свете подступающих сумерек мы остались вдвоём. Так и стояли обнявшись, под мелодию, рожденную шумом фонтана. Китнисс всё так же крепко прижималась ко мне и едва слышно всхлипывала.
— Прости меня, малышка, — тихо шепнул я, касаясь губами ее виска. — Успокойся, все позади. Больше он тебя не тронет, я не позволю такому случиться ещё раз.
— Что с ним? — спросила она дрожащим голосом, отстраняясь. — Он, он будто озверел, я… я никогда его таким не видела.
— Видела. — Я аккуратно провел по ее волосам, убрал со лба налипшие пряди и, поймав её непонимающий взгляд, пояснил: — Помнишь его детские приступы? — Китнисс быстро кивнула. — Это почти то же самое, только обостренное алкоголем.
— Ты знаешь про те приступы? — с явным удивлением в голосе спросила девушка.
— Да, — я пожал плечами, — и знаю, отчего они, и, в отличие от Гейла, понимаю, что гиперопека матери ни что иное, как чувство вины.
— Ты прав. Хейзел до сих пор себя простить не может. — Китнисс всхлипнула и выдохнула. — Я не знала, что это продолжается, — она закрыла глаза и покачала головой, — я правда не знала.
— Это неудивительно, Китнисс. — Осторожно я прижал ладонь к ее пострадавшей щеке, покрасневшей и горячей. — Насколько я знаю, дома с ним не случалось подобное. Чаще всего это происходит на гастролях. Усталость, выпивка, стресс… Он в надежных руках, с ним все будет хорошо, а вот о тебе надо позаботиться. Пойдем?
— Ты не уйдешь, будешь со мной?
— Я всегда с тобой, — выдохнул я, нехотя выпуская девушку из объятий.
Китнисс машинально шагнула назад, пошатнулась и чуть не упала. Я подхватил её на руки и, крепко прижимая к себе, унёс прочь от того места.
В кабинете, устроившись на одном из диванов и усадив девушку у себя на коленях, я немного ослабил объятия, позволяя Эффи снять с нее куртку, осмотреть покрасневшие запястья, на которых точно останутся синяки. Но главное — щеку, на которую пришелся удар Хоторна.
— Детка, почему он тебя ударил? — взволнованно причитала Фея, осматривая красный след. Девушка едва заметно покачала головой и крепче прижась ко мне, обвив руками шею. — Не ожидала такого от Гейла! — рассуждала она, копаясь в аптечке. — Как можно поднимать руку на женщину!
Эффи протянула мне салфетку, прозрачный пакет с говорящим названием «Снежок» и тюбик с мазью от синяков и ушибов. У нее с незапамятных времен есть полный арсенал средств от различных травм, все-таки ей пришлось растить мальчишку, который не всегда был тихим, забитым и неуверенным в себе и одно время часто решал вопросы путем кулаков, а не подбирая правильные слова.
— Вот! Ты знаешь, что делать, Пит, — сказала Эффи. Я послушно кивнул. — А я пойду узнаю, как дела там. — Она махнула рукой куда-то в сторону.
Мы обменялись понимающими взглядами, после чего Эффи включила кофе-машину и покинула кабинет, оставляя нас наедине, за что я был ей безмерно благодарен. Как же хорошо мы знаем друг друга.
Лопнув капсулу с жидкостью внутри пакета, потряс его, чтобы перемешалось содержимое, он почти мгновенно стал холодным, как настоящий снег. Обернув его салфеткой, я аккуратно прижал компресс к щеке девушки, отчего она вздрогнула:
— Тсс… Китнисс. Потерпи минут десять, так надо, — прошептал я, и, откидываясь на спинку дивана, потянул девушку за собой, крепче прижимая её к себе свободной рукой. Она легко и несмело обняла меня, опустила голову на плечо и закрыла глаза.
Я угодил в капкан, выбираться из которого не имел ни малейшего желания. Ее дыхание щекотало шею, от тонкого аромата духов, который все эти дни преследовал меня везде, где бы я ни бывал, мозг отключался, желая отправиться в нирвану. Давно пропищала кофеварка, шуршала секундная стрелка настенных часов. Мы не проронили ни слова. Они казались не важными, а может за нас говорил учащенный ритм наших сердец.
Спустя время я убрал компресс и осторожно провел по щеке девушки тыльной стороной пальцев. Китнисс медленно подняла голову и посмотрела на меня, смущенно улыбаясь, быстрым движением она облизала губы, отчего у меня тут же пересохло в горле, а в легких закончился воздух. Я с трудом сглотнул.
Ни один из нас не прервал молчание.
Я потянулся к тюбику, выдавил небольшое количество мази и сначала обработал каждое запястье девушки, затем, осторожно втирая, выводил узоры на её щеке. Делал это максимально неторопливо, наслаждаясь её близостью, любуясь тонкими чертами лица, нежной кожей, каждым непослушным выбившимся завитком и никак не мог отвести взгляд и восстановить дыхание. Не верилось, что вот она здесь, рядом со мной, так близко до невозможности.
Завороженный этим моментом, не сразу заметил, что её руки скользнули по моим плечам, одна ладонь коснулась щеки, но через мгновение девушка испуганно её одёрнула. Несколько секунд Китнисс растерянно смотрела на меня.
— Сегодня я пела для тебя, — прошептала она и опустила глаза.
Моя рука на ее щеке замерла на секунду, а губы растянулись в довольной улыбке. В душе грянули торжественные фанфары, как же оказалось важно услышать это именно от неё.
Второй рукой я потянул ее за подбородок и заставил посмотреть на меня. Наши глаза встретились.
— Я знаю, Китнисс… — только и успел сказать я.
— Подожди, пожалуйста, дай я скажу!
Девушка быстрым движением перекинула косу со спины на плечо и принялась теребить её кончик. Её пальцы скользнули вверх и наткнулись на помятую ромашку. На губах расцвела улыбка, она подняла на меня сияющий взгляд, снова погружая в серый омут своих глаз.
— Спасибо тебе за цветы, Пит. Ты угадал, это мои любимые!
Я хотел сказать, что не гадал, что первоначально это было случайностью, а потом у меня и мыслей не возникло о других цветах для нее, но Китнисс пресекла попытку открыть рот, прижав пальцы к моим губам.
— Прошу, не перебивай, я и сама собьюсь, — прошептала она.
Кивком я дал понять, что согласен на ее условия. Взял её руку в свою, оставил легкий поцелуй на тыльной стороне ладони и приготовился слушать.
— Никогда не умела говорить долго и складно… — свободной рукой Китнисс продолжала теребить свою косу. — С одной стороны, я рада, что был этот месяц, но больше не могла держать всё это в себе, особенно после твоей последней песни, поэтому и решилась…
Ещё вчера… совсем другие снились сны.
Почти каждую ночь я видела кошмары, и иногда не спала по несколько суток, изматывала себя до такой степени чтобы совсем не спать. То утро с тобой было действительно добрым. На удивление кошмаров теперь стало меньше.
Ещё вчера… не знала я, что где-то ты…
Нет я знала, но не думала, не верила, что ты такой.
Ещё вчера… мне душу не обжёг огонь.
Я заперла свою душу. Никто не мог достучаться, она была скрыта под толстым слоем тоски, печали и предательства, как в вакууме. Долгое время я думала, она умерла, та часть души, что отвечает за чувства, но тогда на озере, помнишь?
Осенний вечер тихо лёг в мою ладонь.
Ты зажег искру, от которой и вспыхнуло пламя. Ты как кислород, как горный воздух. Я ожила, я снова вспомнила, как это, дышать полной грудью. И начались вопросы, на которые сама я не могу найти ответы. А ты ответишь?..
Скажи зачем… судьба случайно нас свела?
Или не случайно? И почему это именно ты?
Скажи, зачем… я взгляд тогда не отвела?
И неужели такое и вправду бывает, чтобы с первого взгляда и навсегда? Никогда не думала, что это может случиться со мной.
Скажи, зачем… ты ничего не обещал,
И я не обещала, только с каждым днем все яснее понимала, что никогда уже моя жизнь не будет прежней. Тебе удалось сделать то, что не удавалось никому, хотя ты не просил, не умолял, наверное, даже не хотел…
Но моё сердце навсегда с собой забрал.
Я до сих пор не понимаю, как это произошло. Обычно я трудно схожусь с людьми, дни и годы могут пройти, прежде чем начинаю доверять и подпускать к себе, но вы с Эффи какие-то удивительные! Одна встреча, один разговор, и всё, дорога открыта… Это страшно. Потому что не понимаешь, взаимно ли. А ты как назло стал меня избегать, и я просила хотя бы намека…
Ты посмотри в мои глаза… я всё пойму
Что правда, а что выдумка,
Что сердце хочет мне сказать и почему
И может я придумала себе эту симпатию, но ты продолжал присылать букеты. А твои песни? Та первая, на занятии, и новая. Я же не сошла с ума, правда?
Ты посмотри в мои глаза… И не тая скажи, зачем тебе любовь и боль моя?
И нужна ли такая как я в твоей беззаботной жизни?
В который раз… заплачет небо надо мной…
Без тебя мне снова одиноко и тоскливо, и не всегда поймешь, этот серый дождь идет на улице или в душе…
В который раз… хочу, чтоб был ты только мой.
А вокруг тебя всегда столько девушек, таких красивых и эффектных, любая доступна, только позови. А я… я никогда не смогу быть одной из…
В который раз… когда коснусь твоей руки…
Я храню в душе каждое прикосновение, твое дыхание на моих волосах в то утро. С тобой тепло и уютно, спокойно как под надежной защитой, а без тебя…
Холодный ветер душу рвёт мне на куски.
Китнисс замолчала. Ее щеки полыхали ярким густым румянцем, удачно замаскировав этим след от удара. На мгновение она опустила взгляд на наши сцепленные в замок руки, затем снова посмотрела мне в глаза:
— Что ты на это ответишь, Пит?
Бездонные глаза смотрели в упор, она ждала ответа.
— Думаю, ты и так знаешь, что я отвечу…
Я провел ладонью по её щеке, приблизился и накрыл её губы своими.
Ошеломляющий. Желанный. Терпкий. Безрассудный… Таким был наш первый поцелуй. Сладкий, с горьким привкусом гепариновой мази.
Мои ладони легли на ее талию, плавно прошлись по изгибам вверх, затем медленно проследовали вниз к бедрам, притягивая девушку еще ближе. Она сжимала мои плечи, сначала несмело, все еще дрожа, но постепенно раскрепощаясь. Я слышал, как неистово билось её сердце. Или моё собственное? Или это был стук двух сердец… Какая разница. Тогда ничто не имело значения кроме девушки в моих объятиях.
Сколько прошло времени? Минуты, года? Не знаю. Это была наша вечность. Вся жизнь заключалась в этом кратком, но оглушающе долгом мгновении.
И мы бы ещё долго не замечали никого и ничего, но где-то рядом послышался настойчивый кашель. Мы вздрогнули, резко и нехотя отпрянули друг от друга.
«Да чтоб ты провалился, старый черт!» — подумал я, глядя на застывшего на пороге Хеймитча.
