Мы жили, дом на горе, нам в окна свет на заре.
Это было самое счастливое время, когда я приходила домой с улыбкой. Там меня ждали родные люди — весёлая мама, маленькая Прим и папочка… живой.В небо посмотришь — даль далека, лес, да река.
Когда он шёл на работу, я провожала его до этой ивы. Здесь мы расставались и я смотрела, как по той тропке он спускался с холма, оборачивался у кромки леса и махал мне кепкой на прощание, а я махала ему в след. В тот день я не смогла его проводить… он ушёл один. Безвозвратно.Там только жил бы и жил, а только Бог не судил
В соседнем поселке — вон за тем лесом — пропал человек. Много людей было брошено на его поиски: волонтеры, спасатели, егеря. Говорят, ночью он развел костер, чтобы согреться… Это был один из крупнейших пожаров в нашем краю. В тот год стояло жаркое лето, совсем без дождей. Трава рано пожухла, из-за недостатка воды деревья уже в августе сбрасывали листья. И осень пришла такая же — лес стоял сухой. Одной искры хватило, чтобы он вспыхнул как промасленная ветошь. За долю секунды пламя по высохшей траве и смолистым стволам разбежалось в разные концы леса и ушло под землю в торфяных местах, они то, кстати, до сих пор и напоминают об этом дне. Всего сгорело более семи тысяч гектаров леса, поля, почти до основания выгорели два поселка, погиб тот человек и ещё несколько, включая моего отца. Папа нашел его, пытался вывести, но… даже хорошо зная все тропы, мало шансов спастись, если оказался в эпицентре такого пожара. Когда подоспели спасатели, было уже поздно… А лес горел ещё долго. Обуглившиеся стволы, выжженная земля, дымящиеся головешки — удручающее зрелище.Вот и печалят издалека лес, да река
Так рухнул мой мир. Поначалу я почти ничего не чувствовала — словно окаменела, а потом пришла тоска. Она крепко сжимала лапы, впивая когти в душу. Накатывала внезапно из ниоткуда, заставляя корчиться и рыдать. Где ты? — кричала я мысленно. — Почему ты ушел? Возвращайся! — Ответить было некому. Я винила себя за то, что не смогла попрощаться, за то, что не успела понять — я потеряла его навсегда.Мы жили в душу душа, день нам и ночь хороша,
А с матерью у меня никогда не складывались отношения. Я «папина дочка»: и внешне похожа на него, и характером тоже. Я очень бережно храню все воспоминания о нем и о тех днях, которые проводили вместе. Как уходили в лес с ночевкой. Сидели у костра, пили горячий чай с травами и лесными ягодами. Как вместе смеялись и грустили, пели любимые песни и часами разговаривали обо всем на свете. Я засыпала у него под боком, и он теплее кутал меня в плед, прижимая к себе.Прямо над нами звёзды горят, в речку глядят.
Сейчас, когда смотрю в ночное небо, точно знаю, что среди этой звездной пыли одна из звезд — его. И уже много лет она светит мне ярким светом.Там даже даль голубей, там он держал голубей.
Он был очень добрым и заботливым. Любил жизнь и всегда старался помочь, особенно самым беззащитным. Ох, Пит! Кто только не жил у нас! Папа подбирал больных и раненых зверей, птиц. Выхаживал, иногда сам, в тяжелых случаях на подмогу приходила мать, и как только окрепнут — отпускал на волю. Звери его не боялись, были случаи, что сами приходили к нему за помощью.Где-то туман, а тут берега, лес да река.
Я скучаю… Боль потери мало стихает с годами. Время не лечит, оно шьёт, по живому, оставляя уродливые рубцы в душе и на сердце. Даже спустя столько лет они всё равно ноют от воспоминаний…Всё длится свет на заре, всё снится дом на горе
Еще эти сны… Слишком счастливые, слишком реальные. Иногда они равносильны кошмарам. Ведь проснувшись, так горько осознавать, что это всё, в прошлом. Я часто шепчу его фотографии, что скучаю… хочу его обнять, прижаться как в детстве. Хочу, чтобы он пел, заплетая мне волосы. Чтобы мы сидели там, на нашем месте…Где вечерами даль далека, лес, да река.
Я взрослая, всё понимаю, правда жить от этого не легче. Мне его не хватает. Очень. Правда иногда, кажется, что он рядом, и я чувствую его защиту. В самые трудные дни словно сквозь время слышу его голос. — Нельзя слепо поддаваться судьбе, Китнисс. Смотри вперед и ничего не бойся в этой жизни. Оставайся стойкой на пути к своей мечте.Там только жил бы и жил, а только Бог не судил,
Если посчитать прошедшие года, у него сейчас уже были бы морщинки, а может даже начали серебриться виски. Ему бы пошла седина… Я бы пришла к нему, села рядом, уткнулась в рукав и рассказала обо всем, а он бы обнял меня и сказал: — Не плачь, мой птенчик, все пройдет… Как жаль, что этого не будет. Никогда.Вот и печалят издалека лес, да река…
— Теперь ты понимаешь, почему я так на тебя смотрела каждый раз, когда ты называл меня пташкой? — со вздохом произнесла Китнисс, закончив рассказ. Она прижималась ко мне, роняя на футболку слёзы, а я обнимал ее и то целовал в макушку, то успокаивающе гладил по волосам. — Теперь понимаю. — кивнул я. — Так называл меня только папа. Птичка, пташка, птенчик… потому, что шустрая и звонкая как лесные певуны. — Китнисс всхлипнула и подняла заплаканные глаза — это птички такие маленькие, — пояснила девушка после чего несколько мгновений молча всматривалась в моё лицо. — В который раз я плачу у тебя на груди? — вдруг спросила она. Я обхватил её лицо ладонями, большими пальцами стёр с щёк следы нахлынувших воспоминаний. — Пташка моя, я не хочу считать твои слезы. — прошептал приближаясь к манящим губам — Давай я буду считать твои улыбки. — Давай, — произнесла она, её лицо осветилось радостной улыбкой, и уже через мгновение её руки обвили мою шею. — Отсчёт пошёл. Китнисс тихо рассмеялась. — Раз, — сказал я и накрыл её губы своими. Я мог целовать её бесконечно, хотя ещё пару недель назад не был фанатом поцелуев, да и отношений в целом. Только вот с Китнисс такие моменты стали чем-то привычным, жизненно необходимым, как просыпаться каждое утро или дышать. И не важно сколько раз наши губы встречались. Кто-то считает поцелуи в первые недели отношений, а мы просто ловили свои минуты счастья. Понимали, что ходим по краю пропасти и не могли остановиться. В силу обстоятельств дни нам приходилось проводить порознь, обмениваясь, если была такая возможность, только взглядами и сообщениями. Зато вечер и ночь принадлежали нам. Встречаясь, мы кидались к друг другу с объятиями и поцелуями, и отправлялись на прогулку по улицам столицы или сидели в небольших кафешках. Или катались на метро, все время держась за руки, как подростки или сразу возвращались домой. Да, отец, я не оговорился. Никогда не думал, что так легко сдам позиции, но самым естественным на свете казались её вещи в моей квартире, и говорить обо всем на свете, и совместные завтраки, и засыпая смотреть на неё погруженную в царство дремы и просыпаться с ней. С этой девушкой все было впервые. Впервые я не хотел временных отношений, не хотел разовых свиданий и секса ради секса. Впервые, одно за одним, я строчил сообщения и ждал каждого ответного, а ожидая встречи, то и дело бросая взгляд на часы, злился, что стрелки движутся так медленно. Впервые я хотел большего. Я не просто хотел её. Я хотел быть с ней. Всегда. А потому не торопился переходить, к следующему шагу. Мне удавалось улавливать смену ее настроения каждый раз когда наша страсть переходила допустимые границы. Я чувствовал её. Понимал, что прежде, чем она будет готова, должно пройти какое-то время, и ждал. Это было не просто. Каждую свободную минуту хотелось касаться, обнимать, быть рядом. Так и тянуло шагнуть дальше, снова и снова, и самое сложное вовремя остановиться. Тем более один раз, ту черту мы едва не перешли.