И все-таки она существует...

      Дальше дни мчались как табун взбесившихся лошадей, погребая под копытами мою прошлую жизнь. Незаметно прошел месяц. Месяц форс-мажоров, сумбура и суеты, прослушиваний, месяц занятий с участниками, выступлений, репетиций и, конечно же, мыслей о Китнисс. От них меня не могло отвлечь ничто.       Теперь даже миллионы дней не сотрут из памяти момент, когда её глаза цвета грозовой тучи встретились с моими, момент, когда эта девушка заглянула в мою душу и взяла её в плен — навсегда. Я не считал, что это была любовь с первого взгляда, не понимал, почему этот миг не давал покоя, и как дурак продолжал избегать встреч с Китнисс, теперь не только из-за Гейла, банально не хватало времени.       Да кого я обманываю? Я тупо струсил. Да, отец, да!       Хотя Гейл играл не последнюю роль в цепочке моих сомнений. Я не хотел мешать счастью друга, ведь по всему выходило, что их с Китнисс отношения восстанавливаются. К тому времени я знал, что они видятся днем в академии, несколько раз выбирались в город, и еще она приходила на одно из наших выступлений в клубе, только почему-то быстро ушла, так и не дождавшись выхода Хоторна. Но он как ребенок радовался малому: что девушка стала легче в общении, что стала выходить вечерами, перестала огрызаться на него. Гейл жил надеждой, что вот-вот Эвердин согласится на настоящее свидание.       Поэтому, несмотря на то, что тянуло меня к ней с невероятной силой, что эмоции и чувства разрывали на куски, я старался не встречаться с девушкой даже взглядом.       Это плохо получалось.       Чем больше я гнал от себя мысли о сероглазой брюнетке, тем быстрее они вновь настигали меня. Любое воспоминание о ней вызывало чувства, о существовании которых я не подозревал раньше.       Её образ засел глубоко в моем сердце. Он не оставлял ни на секунду, преследовал везде: во сне и наяву, в мыслях и словах, что синим кружевом ложатся на бумагу. Китнисс Эвердин стала моим наваждением, моим вдохновением, моей музой.       Состояние, в котором я пребывал с тех пор, на радость Хеймитчу, очень положительно отразилось на моей продуктивности как автора. Я написал, кажется, больше песен, чем за всю прошедшую жизнь. Каждая из них родилась, когда я думал о Китнисс или видел ее глаза.       Творческий запал разгорался со страшной силой. Часто приходилось буквально одергивать себя, чтобы невольно не выдать эту свою тайну. Как случилось, например, в день первого занятия с конкурсантами.       Миновали полторы недели прослушиваний, и ранним утром понедельника мы с Джоанной как могли изображали бодрый вид после тяжелого воскресенья. Нет, мы не отмечали окончание отборочного тура. Не успели, потому как нас закружило на другой карусели.       По графику, что мы получили, воскресные дни считались выходными. Все, кроме первого. На него перенесли один из пятничных концертов, фотосессию и общую пресс-конференцию. Как понимаешь, отец, после такого бодростью мы не отличались. К тому же и нам, и конкурсантам пришлось выслушать долгие наставления ректора.       От монотонной речи Коин клонило в сон, я, стараясь подавить зевоту, сидел за роялем, лениво оглядывал зал и дико завидовал остальным из нашей команды, надеясь на то, что у Альмы слишком много дел, и она не решит остаться на все занятие.       — Честно признаться, я вообще не представляю, о чем нам с вами говорить, — когда за ректором закрылась дверь, сказала Джоанна. Она села на край сцены, свесив ноги, и медленно обвела взглядом зал. — Может подкинете пару предложений?       Многоголосый шепот пробежал по рядам. Ребята растерянно переглядывались, кто-то кивал, другие смеялись.       — Давайте просто посидим в тишине, а? — предложила Мейсон, откидываясь назад. — Я и без ваших уроков чертовски устала.       В целом я был согласен с ней. Нет, нам конечно выдали примерный план занятий, но меньше всего сейчас хотелось читать лекции про стихосложение, мажорное трезвучие, квинтовый круг или что-то подобное. Говорить с ними об этом казалось абсолютной тупостью, все равно что учить рыбу плавать.       Сам посуди, отец. Перед нами сидели две сотни талантливых ребят, прошедших серьезный отбор более чем из полутора тысяч претендентов, это были и учащиеся нашей академии, и студенты ее филиалов со всей страны. Они умели писать стихи, могли подобрать аранжировку и прекрасно знали основы музыкальной композиции. Кому пришло в голову, что мы должны говорить с ними как с детьми на первом уроке в музыкальной школе?       — Что, устала автографы раздавать?        Наглый насмешливый голос раздался с первого ряда.       Бежать тебе надо, подумал я, глядя на парня в джинсовке с поднятым воротником, но поздно, одним рывком Джоанна вскочила на ноги и нависла над ним, опираясь на подлокотники кресла.       — Устала, родной…       Грегу, так зовут этого бедолагу, дико повезло, что при Мейсон не было барабанных палочек, иначе бы ему осталось только посочувствовать, в тандеме с ними уставшая рассерженная Джо способна забить даже пару гопников.       — Очень устала, вся же наша жизнь только этим и ограничена, — Джоанна провела рукой по его коротким темными волосам, — а тебе не досталось?       Парень сглотнул. На его щеках выступил румянец. Все присутствующие молчали, в ошарашенной тишине с интересом наблюдая за развитием событий. Я едва не рассмеялся в голос от этой сцены.       — А-а-а, — робко подала голос девушка в соседнем кресле, — расскажите, как вы пишите песни.       Мейсон обернулась и посмотрела на нее с нескрываемым скепсисом.       — Когда у вас получается лучше?       — Когда я дома и злая, — хмыкнула Джо и затем кивнула в мою сторону, — а Мелларк может сочинять в любом настроении, хоть на ходу, хоть во сне.       — Да ладно, — прохрипел парень.       — Мальчиш, ты что, мне не веришь? — практически проворковала Мейсон. — Забьемся?       Я не видел ее лица, но готов поспорить, что в тот момент она смотрела ему в глаза, а на губах играла кривая ухмылка.       — Эй, а моего согласия спросить не хочешь? — крикнул я, понимая, куда клонит Джоанна.       — Нет, — последовал мгновенный ответ. Она даже не обернулась в мою сторону. — Накидайте ему любые слова, а он соберет их в текст, — уверенно заявила девушка, обращаясь к притихшему залу.       — А если нет? — спросил кто-то.       — Значит, на следующее занятие я надену платье и спою что-нибудь сопливо-попсовое, а Мелларк, — она призадумалась, — ну не знаю, в зеленый цвет что-ли покрасится.       — Идет! — воскликнул парень в джинсовке.       — Джо!       — Не мешай, Пит, лучше мозги настрой, — отмахнулась она и снова вернулась к парню. — Но учти, дружок, если мы выиграем, то… с тебя кофе каждое утро перед занятиями. — Они с Грегом ударили по рукам. — Разбей кучеряшка, — обратилась Джоанна к девушке по соседству.       С торжествующим видом, словно мы уже победили, она поднялась на сцену, похлопала меня по плечу и подмигнула, типа давай не подведи. Я попытался нахмуриться, но губы предательски дрогнули и сложились в улыбку.       — Поищу тебе инструмент. — Подмигнув, Джо скрылась за кулисами.       Удивительно, как легко ей удается подбивать людей на подобные вещи. Вспомнить хотя бы, как мы всей компанией, зажмурив глаза и выкрикивая неповторяемую тираду из смеси ужаса и нецензурной лексики, прыгали с десятиметровой вышки. Азарт Джоанны заряжает.       — Ну что, ребят, — обратился я к конкурсантам и выложил блокнот с ручкой на клап рояля. — Давайте как в генераторе идей, предлагайте слова. Скажем… штук двадцать. Только учтите, песня будет простая, без намека на хит.       — Разве такой исход можно просчитать? — вопрос прилетел с дальних мест.       — Можно, но мы не станем сегодня об этом говорить, — ответил я, моментально попав в ловушку серых глаз, девушка торопливо опустила ресницы.       Китнисс часто смотрела на меня. Я чувствовал ее взгляды, короткие, любопытные, да я и сам то и дело возвращался к ней.       — Город, — выкрикнула девушка из первого ряда, я вздрогнул и начал записывать.       — Ненастье, — подхватила её соседка.       — Счастье, — добавил кто-то в рифму, и дальше слова посыпались одно за одним: ревность, нежно, сердце, ждать, любить, обнять…       — Здесь одни дрова! — Джоанна вернулась с видавшей виды гитарой. — В следующий раз тащи свою, — сказала она.       Я осмотрел старенький инструмент, проверил строй. Все отлично. Наши местные настройщики знают своё дело на пять. Я помню этот Кейн еще со времен своей учебы, три тонкие царапины на корпусе — моих рук дело. Иногда приходилось пользоваться здешним музыкальным инвентарем, и, так или иначе, каждый из нас помечал комфортный для себя инструмент, ну разве что у Финника не было в этом необходимости — рояль в этом зале один.       Пока Джоанна развлекала конкурсантов разговорами, я немного поиграл со словами, наметил несколько строчек, затем склонился над гитарой и начал задумчиво перебирать струны.       — В городе нашем увидел тебя, глазами мы встретились нежно… — проговорил я. — Немного робея, еще не любя, и все же с нелепой надеждой…       Остановился, подтянул струну, надеясь, что она не порвется, как это обычно бывает, когда ты захочешь чуточку подкрутить колок между песнями.       — Понял я сразу, что ты мне нужна, и знаю, однажды скажу я… — Я поднял глаза и, поймав взгляд Китнисс, пропел на одном дыхании: — Малышка моя, ты такая одна, и я тебя сильно ревную, так сильно ревную…       Дальше руки действовали сами собой, а слова ложись на музыку.       — Я ревную тебя, я ревную, виду не подаю, твои руки целую. Долго я тебя ждал, мое нежное счастье, я закрою тебя от беды и ненастья.       Тогда я сам ещё не знал, во что это выльется…       — Все в этой жизни уже повидал, меня побросало по свету, — я метнул взгляд на Китнисс, краем глаза заметил на её лице улыбку и сам улыбнулся. — Но только любви до тебя я не знал и думал, ее в мире нету.       И тут я нисколько не лукавил. Я действительно не знал, точнее, еще не понимал, что уже знаю. Плевать даже если в итоге это было заблуждением, сердце подсказывало поступать так, и я продолжал.       — Снова мечтаю я тебя обнять, прекрасную и неземную, и сердцем своим не могу я понять, зачем же тебя я ревную, так сильно ревную.       Когда исчезли все кто окружал нас? Я не заметил. Я пел только для нее. Ничего не существовало, только она, только ее глаза…       — Я ревную тебя, я ревную, виду не подаю, твои руки целую. Долго я тебя ждал, мое нежное счастье, я закрою тебя от беды и ненастья.       К концу песни Грег довольно успешно подыгрывал мне на рояле, а кто-то в зале даже пытался подпевать, и что самое важное, благодаря этому внезапному экспромту мы с Джоанной нашли принцип, по которому и стали вести последующие занятия, вовлекая каждый раз все больше участников. Это оказалось гораздо интереснее предложенного плана. Как ни странно, Коин даже не ворчала по этому поводу.        В течение недели занятия шли каждый день, а следующую участникам дали на подготовку к пятничному выступлению, после которого домой отправилась половина.       Китнисс не выбыла. Вновь получив единогласное «да», она перешла в следующий тур.       Я жутко нервничал в этот день.       За всю неделю не видел ее ни разу, ведь мы не появлялись в академии. Из-за съемок у нашей команды и на сон почти не было времени. Я очень скучал по Китнисс, но в этом боялся признаться даже самому себе. Долго отрицал очевидное, жил, словно впал в оцепенение, как ребенок при встрече с новым и неизвестным.       Несмотря на внешнее спокойствие и уверенность, мой внутренний мир до сих пор полон комплексов, которые сформировались в далеком детстве. Иногда во мне просыпается тот забитый, нерешительный мальчишка, и, кажется, легче спрятать чувства и эмоции глубоко-глубоко и никогда никому не показывать.       Потому что зачастую мы прекрасно понимаем, чего боимся, но боимся так сильно, что страх парализует или провоцирует на нелогичные поступки. Например, мы принимаем решения не только за себя, но и за других, словно знаем, чего они хотят. Или отправляем цветы, не сказав ни слова получателю.       В тот день окончательно унесло мою уверенность в том, что решение держаться от Китнисс подальше было правильным. Я искал ее в перерыве и после окончания записи, был в общежитии и в парке на нашем месте, но девушки нигде не оказалось.       В этот же день по дороге в клуб я узнал, что пропал Гейл.